Переплет - Бриджет Коллинз

– Передай, что я не хочу его видеть, – ответила сестрица, и я услышал, как она прошлепала по полу к комоду, где хранилась ее лучшая ночная рубашка.

Спустившись с лестницы, я выбежал во двор, на ходу впрыгнув в башмаки. Дарне рассмеялся.

– Вид у тебя… потрепанный, – сказал он.

– Мы до рассвета жгли костер, – объяснил я. – Потом пришли домой, покормили скот и легли спать. В День Солнцестояния спят до полудня. Даже отец. Выходной же.

– О. Прости, я не…

– Ничего, – ответил я, пожалуй, слишком поспешно. – Я рад тебя видеть.

Мы замолчали. Дарне наклонился и потрепал Кляксу за уши.

– Альта не желает с тобой разговаривать, – сказал я.

– Жалко.

– Но, кажется, она просто хочет, чтобы ты упрашивал ее выйти. А потом стал молить о прощении. Как там у девчонок принято.

– Но ты-то хочешь со мной разговаривать?

– Да. Как видишь.

– Вот и отлично. Тогда пойдем. – Не успел я зашнуровать ботинки, как он пристегнул поводок к ошейнику Кляксы и вышел за ворота.

– Дарне, – сказал я, наконец нагнав его, – а где ты был? Мы решили… то есть Альта решила… мы места себе не находили.

– Мне надо было подумать, – ответил он.

– Подумать? Неделю?

– Я думаю медленно.

Он хотел рассмешить меня, и ему это удалось; но я все же заметил, как ловко он увернулся от ответа.

– И куда мы идем? – спросил я.

– Выгуливаем Кляксу.

Я двинулся за ним, радуясь прогулке по лесу и щурясь от золотистых солнечных бликов в зеленой листве. Лишь когда лес поредел, я понял, куда мы пришли. Под нами простиралась неподвижная река цветом чуть темнее неба, а на противоположном берегу высились руины замка. Мы никогда не ходили сюда, будто не хотели вспоминать день нашей встречи, но сейчас увитый глицинией замок совсем не походил на призрачный черный силуэт на фоне алого закатного неба, каким я увидел его тем зимним вечером. Я словно очутился в другом месте. Вдохнул полной грудью: с другого берега доносился пряный аромат гвоздики.

Мы обошли ров, осторожно ступая по мосту; Клякса бежала впереди. В маленьком дворике я остановился у колодца и задрал голову, подставив лицо солнцу. Свет слепил глаза, и я зажмурился, а когда наконец разлепил веки, башня и стены слились в одно песочно-желтое пятно, испещренное водными бликами и зелеными крапинками листьев, выше сияло ярко-голубое небо. У меня кружилась голова, не хватало дыхания, словно воздух был разрежен, и я невольно подумал: может, я еще толком не протрезвел? Протер заспанные глаза и отвернулся, чтобы не смотреть на солнце. И сразу перед глазами заплясали темные точки.

Дарне вгляделся в глубь колодца, словно надеялся увидеть что-то на илистом дне.

– Я хотел спросить тебя кое о чем, Фармер, – наконец заговорил он.

– Слушаю.

– Это насчет Альты.

– Она просто дуется, – отмахнулся я. – Если бы ты постучался к ней и стал умолять увидеться, она бы мигом тебе открыла. Теперь же она так просто не сдастся: придется подарить ей минимум две коробки засахаренных фруктов.

– Я не об этом хотел спросить.

Мне вдруг показалось, что солнце жжет нестерпимо. Я пожалел, что столько выпил вчера.

– Она оправится, – сказал я. – Ей всего пятнадцать, Дарне. Скоро она тебя забудет. Но только будь с ней помягче, прошу. Она пытается храбриться, но на самом деле…

– Да замолчи ты! – Он провел рукой по лицу, и на миг мне показалось, что он тоже не спал всю ночь. Он молчал так долго, что я уж решил, это нарочно. А потом произнес:

– Я думал попросить ее руки.

XVII

Я вытаращился на него. Обычно я избегал смотреть на Дарне в упор. У него были темные глаза, но в солнечных лучах на радужке плясали янтарные и охряные искорки. Раскрасневшиеся щеки усеяны светлыми, почти незаметными веснушками. Он закусил губу, и я заметил, что зубы у него немного неровные, но очень белые. Я ничего не почувствовал. Все это время, столько месяцев мы ждали, пока он скажет эти слова или нечто подобное, и вот он произнес их; можно было успокоиться и жить дальше. Я смотрел себе под ноги и пинал камень у основания стены колодца. Глаза саднило от яркого солнца. Теплый воздух пропитался пресным цветочным ароматом и пах как выдохшаяся розовая вода.

– Ясно…

Дарне продолжал смотреть на меня открыто, выжидающе, и мне показалось, что он надеялся услышать что-то еще.

– Но разве ты… – Я вдруг охрип и прокашлялся. – Мы простые фермеры. Разве твои родители… отец…

– Он ничего не сможет сделать. Мы можем пожениться тайно, а потом… – Дарне на секунду отвел взгляд. – Я буду заботиться о ней. Все будет хорошо.

– Тогда… я рад, – ответил я. – Альта будет счастлива.

Он кивнул. Я развернулся и двинулся к арке, ведущей к полуразрушенному залу. Косые солнечные лучи светили в окна, заросшие глицинией, высвечивая на траве узор из светло-зеленых квадратов. У меня заболела голова.

– Думал, ты обрадуешься, – сказал Дарне.

– Я и радуюсь, – я глянул на него через плечо и натянуто улыбнулся. – Мы все надеялись на такой исход.

Но он не улыбался.

– И ты тоже?

– Само собой. То есть… да. – Только бы он не решил, что нам нужны его деньги. Но будь он бедняком, мать с отцом никогда бы… Я просунул костяшку в щель в каменной стене и навалился на кулак всем весом. – Надеюсь, вы будете счастливы.

Дарне не ответил. В листве над моей головой закурлыкал голубь; его клич прозвучал кратким перезвоном колокольчиков.

– И ты больше ничего не скажешь? Не вижу, чтобы ты прыгал от радости. Или рвался пожать мне руку, как брат будущему брату.

– Я же сказал, что рад. Да и при чем тут я? Уверен, Альта порадуется за нас двоих.

– Я не об этом. – Он пинал ботинком стену. Солнечные блики на воде освещали его лицо снизу, в глазах мелькали тени. – В чем дело, Фармер? Ты по-прежнему считаешь, что я разобью ей сердце?

– Нет. – Я говорил искренне. В какой-то момент я проникся к нему доверием и сам не заметил, как это произошло.

– Значит, ты по-прежнему меня ненавидишь? Можешь признаться, я не обижусь.

– Не говори ерунду.

– Тогда в чем дело? Альта мне небезразлична. Я не подведу тебя, не сомневайся.

Я глубже просунул костяшку меж острых камней. А когда достал кулак, увидел, что до крови ободрал кожу. Дарне был прав: мне бы радоваться. Теперь у Альты будет длинная вуаль, расшитая жемчужинками, и дом в Каслфорде, и горничная; теперь у нее