Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен

К середине июля Советский Союз оказался в отчаянном положении. Он уже потерял два миллиона военнослужащих, три с половиной тысячи танков и больше шести тысяч самолетов. 17 июля пал Смоленск, дорога на Москву была открыта. За короткий срок вермахту удалось существенно продвинуться в глубь страны, взять в плен еще 300 000 красноармейцев и захватить три тысячи танков.

Через четыре дня была захвачена и капитулировала Голландия. Через восемнадцать дней была захвачена и капитулировала Бельгия, через пять недель – Норвегия. Франция продержалась дольше всех – целых шесть недель.

А сколько сможет продержаться Россия?

Заявление Уэллса, сделанное им 24 июня, почти без купюр было опубликовано в издании «Нью-Йорк таймс». В заявлении говорилось, что между коммунистической диктатурой и диктатурой нацистов для граждан США нет большого различия. Соединенные Штаты свято соблюдают неоспоримый принцип свободы совести, в то время как русские и германские власти лишили свои народы такого права. «Но гитлеризм и угроза завоевания им всего мира… является главной проблемой, стоящей сегодня перед человечеством. Гитлеровские армии стали сегодня главной угрозой и для Америки».

Чтобы выиграть время и прозондировать намерения оппозиции, Рузвельт поручил Уэллсу сказать, что следующим шагом Америки может стать вопрос, который уже «витает в воздухе»: возможность расширения программы ленд-лиза либо отказ от этого.

Сенатская оппозиция мгновенно и шумно отреагировала на саму идею оказания помощи России. Самой яростной была реакция сенаторов от штата Миссури: «Пусть одна собака грызет другую собаку!» – заявил сенатор от Миссури Беннетт Кларк. Другой сенатор от Миссури, Гарри Трумэн, выразился еще резче: «Если мы увидим, что победу одерживает Германия, мы должны помочь России; а если будет побеждать Россия, следует оказать помощь Германии. Так мы дадим им возможность убивать друг друга сколько им заблагорассудится»[441].

Русские никогда не забудут Трумэну этих слов.

На пресс-конференции во вторник Рузвельт, отвечая на вопросы журналистов, пообещал «оказывать Советской России всю возможную помощь»[442]. Но он намеренно сгладил формулировку, сказав репортерам, что «до тех пор, пока наше правительство не получит список того, в чем нуждается Россия… не будет предприниматься никаких шагов по поставке ей чего-либо для удовлетворения ее потребностей». Он не позволит оказывать на себя давление. Он пошутил:

– Ботинки и носки поставим от Гарфинкеля… На поставку самолетов и танков уйдет куда больше времени.

– Является ли защита России защитой и Соединенных Штатов? – спросил один из репортеров. В ответ Рузвельт предложил ему спросить о чем-нибудь другом, например: «А сколько уже лет Анне?»

Хотя закон о ленд-лизе давал Рузвельту право отправлять боеприпасы и вооружение в любую страну, обеспечение обороноспособности которой президент считает жизненно необходимой для обеспечения защиты Соединенных Штатов, Рузвельт крайне нуждался в поддержке со стороны общественности. Он знал, что поставки военной техники и оружия для России будут восприняты в штыки оппозицией.

Не остался в стороне и бывший президент Гувер, который заявил: «Мы уже дошли до того, что пообещали помогать Сталину и его военной клике»[443]. На вопрос корреспондента «Чикаго трибьюн» он ответил: «А почему мы должны помогать азиатскому мяснику и его команде безбожников?.. Мы вполне способны противостоять любой опасной болезни такого рода». Даже либеральная газета «Нью-Йорк таймс» не была уверена в том, что следует оказывать помощь России: «Да, Сталин сегодня на нашей стороне. Но где он будет завтра?»[444]

Были и другие, более практичные возражения, основанные на убеждении, что Россия обречена на поражение и помогать ей совершенно бессмысленно. Таково было мнение первого американского посла в СССР Уильяма Буллита, обратившегося в середине лета к «Американскому легиону»[445] со следующими словами: «Я не знаю никого в Вашингтоне, кто верил бы в то, что советская армия сможет разгромить германскую. Вероятнее всего, после понесения больших потерь Гитлер захватит огромные ресурсы Советского Союза, а затем подготовит несокрушимые военные силы для завоевания Великобритании, затем Южной Америки и Соединенных Штатов»[446]. Посол в Риме Уильям Филлипс придерживался той же точки зрения. «Совершенно очевидно, что Германии предстоит установить контроль над Украиной и над кавказской нефтью; и я полагаю, что со временем ей удастся сделать это»[447], – писал он в своем дневнике. Британская разведка предсказывала, что вермахт дойдет до Москвы «через три недели или даже раньше»[448].

Поэтому Рузвельт продолжал держать свои планы при себе и выражался на этот счет со всей неопределенностью, насколько это ему удавалось. 30 июня министр ВМС Фрэнк Нокс сделал заявление о том, что пришло время использовать военный флот, чтобы очистить Атлантику от германской угрозы. Заявление не осталось без внимания со стороны прессы, и репортеры атаковали министра вопросами, согласовал ли он свою позицию с Рузвельтом. Президент провел в своем доме в Гайд-парке конференцию. Репортеры поинтересовались у него, как он прокомментирует заявление Нокса. Комментария не последовало. Сидя в кресле в рубашке с расстегнутым воротником и легких полосатых брюках (несколько неожиданная форма одежды для тех дней), президент сообщил репортерам, что он «хорошо отдыхает, сидит сложа руки и каждый день купается в послеобеденное время»[449]. Он не сделал «никаких намеков» относительно возможных боевых действий со стороны ВМС. Конгрессмен от родного округа Рузвельта, Гайд-парка, Гамильтон Фиш, который терпеть не мог президента, провел опрос общественного мнения по вопросу о вступлении страны в войну. Журналисты спросили Рузвельта, что он думает по этому поводу. Отвечая на этот вопрос, Рузвельт вспомнил случай из жизни президента Кулиджа, который, вернувшись домой из церкви после воскресной службы, сказал жене, что пастор предостерегал верующих от греха. «А что он говорил?» – спросила миссис Кулидж. «Он говорил, что лично он против греховности», – ответил Кулидж.

И Рузвельт продолжил свою мысль:

– Все это напоминает мне опрос, проведенный господином Фишем. Понятно, что на такой вопрос можно ответить только однозначно: вы против войны? Конечно же, все мы против войны!

Через пять дней Рузвельт отдал приказ первой бригаде американских войск в Исландии быть готовой к защите Западного полушария. 9 июля он направил письма идентичного содержания военному министру и министру ВМС с требованием подготовить «полный перечень всего необходимого для отражения агрессии наших потенциальных противников»[450]. Он попросил их «выяснить, какое именно военное снаряжение, боеприпасы и боевая техника потребуются, чтобы обеспечить в полном объеме нужды наших потенциальных союзников».

11 июля Рузвельт внес в действующую систему разведки новую структурную единицу, чтобы отныне все разведданные поступали непосредственно к нему, а не передавались через прежние каналы по ранее существовавшей системе. Он назначил Уильяма Дж. Донована, героя Первой мировой войны, которого лично знал еще по совместной учебе в Колумбийском юридическом колледже, а в 1939 году приглашал войти в состав своей администрации, на должность «личного координатора по информации», то есть руководителем новой разведывательной службы, в задачу которой входил анализ, изучение и проверка информации, касавшейся национальной безопасности. Эта новая структура должна была быть подчинена лично президенту. Новая служба под руководством Донована стала называться Управлением стратегических служб (УСС), которое проводило операции в тылу противника и отчитывалось непосредственно перед Рузвельтом. Однако Рузвельт, который всегда предпочитал, чтобы его сотрудники конкурировали между собой, не торопился сообщить Доновану, что американские криптографы уже взломали шифры противника.