Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен

В январе 1941 года атташе посольства США в Берлине по вопросам торговли Сэму Вудсу удалось добыть и переслать в Госдепартамент декабрьскую директиву Гитлера, касавшуюся операции «Барбаросса»[402]. Этот документ дипломату передал немецкий антифашист во время сеанса в темном зале кинотеатра. Вудс вкратце описал планируемое Гитлером военное вторжение по трем направлениям, сообщил, что уже напечатаны целые пачки рублей и назначены чиновники для управления захваченными территориями России. Самнер Уэллс передал эту информацию советскому послу Уманскому.

Несколько месяцев спустя в телеграммах, отправленных Хироси Осимой своему начальству в Токио, содержались сведения, полученные им от Германа Геринга: число самолетов, количество и типы дивизий, подготовленных к войне против Советского Союза, а также время начала войны: начало лета[403]. Радио– и радиотехническая военная разведка сначала не имела возможности читать эту переписку, поскольку японцы внедрили новую систему шифрования. Однако затем специалистам военной разведки удалось взломать систему шифрования и прочитать это сообщение, которое, по словам офицера, было «слишком тревожным, чтобы я мог уснуть в ту ночь».

Когда об этом доложили Рузвельту, он поручил Уэллсу вторично предупредить Уманского, что тот и сделал в конце марта. Уманский ответил: «Мое правительство будет весьма благодарно вам за оказанное доверие. Я немедленно проинформирую Москву о нашей беседе»[404].

Британская разведка тоже выявила признаки надвигающейся германской агрессии, что побудило Черчилля тоже предупредить об этом Сталина. Реакция Сталина была негативной: он не доверял Черчиллю. Изучив предупреждение Черчилля, Сталин раздраженно сказал Жукову: «Нас пугают немцами, а немцев пугают Советским Союзом. Они просто натравливают нас друг на друга». (Позднее Молотов говорил: «Могли ли мы тогда поверить Черчиллю? Ведь он был заинтересован в том, чтобы как можно скорее вовлечь нас в конфликт с немцами. Могли ли мы тогда думать иначе?»[405])

Лидер китайских коммунистов Чжоу Эньлай предупредил Сталина из Чунцина, что германское вторжение произойдет 21 июня.

Работавший в Токио под прикрытием корреспондента германской газеты резидент советской агентурной сети Рихард Зорге, находившийся в дружеских отношениях с послом Германии в Японии Эйгеном Оттом, 15 мая сообщил в Центр, что война начнется в период между 20 июня и 22 июня. 19 мая он передал очень подробные (и точные) сведения о том, что у советской границы сосредоточена группировка из девяти германских армий и 150 дивизий. Однако в Кремле заподозрили, что Зорге является двойным агентом. Такое подозрение основывалось на том факте, что Зорге был назван в числе вероятно неблагонадежных советскими офицерами, обвиненными в лояльности к Германии и казненными в ходе массовых репрессий 1937 года. И все же, поскольку Сталин всегда требовал докладывать ему всю поступающую информацию, 9 июня генералы Тимошенко и Жуков представили Сталину свои доклады, включив в них донесения Зорге. Сталин с усмешкой ознакомился с документом и раздраженно бросил: «Надо же! Этот подонок, опекающий в Японии фабрики и бордели, соблаговолил сообщить нам дату германского нападения 22 июня. Неужели вы думаете, что я ему тоже поверю?»[406]

Горькая ирония заключалась в том, что параноидальный страх предательства, который уже заставил Сталина уничтожить многих генералов во время репрессий, теперь лишил его возможности объективно воспринимать донесение Зорге, столь подробное и столь точное. Громыко потом напишет в своих мемуарах: «Никакие предупреждения – будь они из Лондона или Токио – не могли поколебать его навязчивой идеи»[407].

Следует отметить, что Гитлеру блестяще удавалось скрывать подготовку к войне. Развернутая разведкой германского Генштаба кампания по дезинформации имела в качестве своей основы легенду, будто бы Германия намеревается до нападения на СССР сначала покончить с Англией, а также что вся деятельность, воспринимаемая как подготовка к вторжению в Советский Союз, направлена на то, чтобы спровоцировать у британцев ложное чувство безопасности перед тем, как им будет нанесен мощный и неожиданный удар, к отражению которого они просто не успеют подготовиться. Эта кампания по дезинформации была проведена настолько успешно, что операция «Барбаросса» стала «почти полной»[408] неожиданностью не только для русских, но и для населения Германии. Известно, что даже граф фон дер Шуленбург, германский посол в Москве, оставался в неведении, верил, что Гитлер не собирается объявлять войны, и старался убедить в этом Сталина.

И это несмотря на то, что планы вторжения разрабатывались уже в течение полугода: еще 18 декабря 1940 года вермахту был направлен приказ «готовиться сокрушить Советскую Россию в ходе стремительной кампании даже до завершения войны с Англией»[409].

20 мая руководитель советской военной разведки генерал Филипп Голиков доложил Сталину, что агент под псевдонимом Старшина, внедренный в штаб люфтваффе, неоднократно предупреждал его о военных приготовлениях Германии. Сталин приказал наказать Старшину, после чего злобно добавил: «Не послали бы вы к… матери этот ваш «источник» в штабе германских ВВС. Это – не «источник», а дезинформатор»[410].

Не рискуя снова вызвать гнев Сталина, 31 мая 1941 года Голиков доложил ему, что военные приготовления Германии направлены против Англии: «Германское командование одновременно продолжает направлять войска в Норвегию… намереваясь провести главную военную операцию против Британских островов». («Признаюсь, – говорил он позднее, – я сознательно искажал разведданные, чтобы они понравились Сталину. Я боялся его»[411].)

Кое-какие приготовления, впрочем, удалось сделать. Тимошенко и Жуков уговорили Сталина дать свое согласие на призыв в конце апреля 800 000 резервистов. 1 мая все дороги, ведущие от Владивостока, были перекрыты. 4 мая Сталин освободил Молотова от должности премьер-министра и сам занял этот пост, сосредоточив таким образом в своих руках всю власть. Наряду с этим продолжились усилия, направленные на то, чтобы ублажить Гитлера. 8 мая Советский Союз отозвал признание правительств Норвегии и Бельгии в изгнании и признал марионеточные правительства, сформированные нацистами в этих странах. Посол Штейнгардт 10 мая докладывал: «Наблюдается огромный рост грузов, прибывающих во Владивосток для отправки в Германию по железной дороге»[412].

План «Барбаросса» стал объектом настоящей телеграфной лихорадки в истории войн. Посол США в Риме Уильям Филлипс в день вторжения записал в своем дневнике: «Сегодня утром по радио сообщили новость, которую ждали каждый день»[413]. Поступавшие в американское посольство в Москве телеграммы буквально «кишели прогнозами»[414], когда случится вторжение. Особенно часто назывались четыре даты, которые запомнились, как самые вероятные: 1 мая, 15 мая, 23 мая и 15 июня.

Поскольку Сталин оставался глух ко всем донесениям, его примеру последовал и его ближайший друг, тоже грузин, глава НКВД Лаврентий Берия, всегда пользовавшийся особым доверием Сталина. Берия предпочел в этой ситуации вообще не касаться опасной темы. Когда посол Деканозов, приятель Берии и тоже грузин, доложил ему, что Германия готовится к нападению, Берия хладнокровно посоветовал Сталину не только отозвать, но и наказать Деканозова. Сталин же объяснял многие предупреждения, полученные от источников в других странах, корыстными мотивами.