Невеста Нила - Георг Эберс

Никто из домашних не догадывался, в чем она искала забвения. Врач Филипп и Орион только порадовались ее бодрому виду. Возвращаясь из Фостата после переговоров с Салехом, юноша заметил у ворот несметную толпу, обширный двор был также полон народу. Стража и прислуга были в волнении: дом наместника посетил сам патриарх и беседовал в настоящую минуту с хозяйкой. По словам домоправителя Себека, он осведомился о молодом хозяине, и госпожа Нефорис велела сыну немедленно по возвращении пройти прямо в ее комнату, чтобы приветствовать святейшего отца.

— Матушка так сказала? — спросил юноша и, бросив одному из невольников дорожную шляпу, остановился в нерешительности.

Воспитанный в уважении к церкви и духовенству, он считал посещение Вениамина высокой честью. Однако сын Георгия не мог забыть оскорбление, нанесенное памяти отца, и советы Амру опасаться вражды патриарха. Ему хотелось избежать встречи с могущественным владыкой, но это было невозможно. Вениамин как раз выходил в ту минуту из комнаты с фонтаном в виридариум; его высокая старческая фигура держалась прямо, белоснежные волосы обрамляли мягкой волной гордую голову, седая борода ниспадала на грудь. Проницательный взгляд патриарха остановился на молодом человеке, в котором он сразу узнал хозяина дома, хотя видел его в последний раз еще мальчиком. Пока Орион низко кланялся, посетитель воскликнул веселым, ласковым тоном:

— Рад видеть тебя, сын моего незабвенного друга! Из ребенка ты сделался великолепным юношей. Сейчас я беседовал с твоей матерью, а теперь мне надо поговорить о делах и с тобой!

— Отвори кабинет отца! — приказал Орион домоправителю, показывая дорогу патриарху церемониальным жестом, достойным опытного царедворца.

Вениамин велел своим провожатым дожидаться в виридариуме. Оставшись наедине с Орионом, он подошел к нему и воскликнул:

— Приветствую тебя еще раз! Так вот каков внук доблестного Менаса, сын мукаукаса Георгия, кумир мемфитов, вращавшийся в обществе золотой молодежи Константинополя! Необычная карьера для египетского христианина! Но прежде всего дай мне руку, дитя!

Орион нерешительно прикоснулся к протянутой руке патриарха, в словах которого звучала нескрываемая ирония. Что хотел выразить Вениамин этим словом «дитя»? Молодой человек не мог отказать высокому гостю в рукопожатии, однако нашел в себе достаточно мужества, чтобы возразить:

— Я должен исполнить твое желание, святой отец, но вместе с тем сомневаюсь, прилично ли мне коснуться руки врага, который оскорбил память моего отца и меня самого на месте последнего успокоения, близ раскрытой могилы. Даже смерть не примирила тебя с отцом!

Патриарх снисходительно улыбнулся, покачал головой и положил руку на плечо юноши. Орион вздрогнул при этом прикосновении, а старик продолжал прежним ласковым тоном:

— Христианину нетрудно простить нарушителю закона, противнику и врагу. И он охотно прощает также сыну, обиженному в лице отца, хотя его гнев несправедлив и безрассуден. Твое неудовольствие настолько же мало оскорбляет меня, как и Всевышнего на небе; оно не было бы даже предосудительным, если бы не проистекало от недостатка смирения, необходимого истинному христианину, а еще более человеку, поставленному так высоко в стране, порабощенной неверными.

Церковный владыка снял руку с плеча юноши, посмотрел ему в глаза испытующим взглядом и, повысив голос, продолжал:

— Да, именно тебе недостает смирения и набожности, мой друг! Что я такое? А между тем как посредник между моим словесным стадом и Господом, перед которым мы все ничтожны, как черви, я должен требовать, чтобы всякий, кто называет себя христианином и якобитом, беспрекословно подчинялся мне как будто от этого зависит его жизнь и смерть. Что с ними будет, если каждый в отдельности захочет идти своей дорогой, наперекор моим приказаниям? Пройдет несколько лет, старое поколение вымрет, и христианская вера исчезнет с берегов Нила. Полумесяц повсюду вытеснит крест, а на небе будет плач великий о многих погибших душах. Вот что произойдет, если христиане перестанут повиноваться своему пастырю и владыке. Научись склоняться перед волей Всевышнего и Его наместника на Земле, непокорный мальчик! Я сейчас покажу тебе, до чего незрелы твои суждения. Ты считаешь меня врагом своего отца?

— Да, — твердо отвечал Орион.

— А между тем я любил его, как брата, — возразил святейший мягким тоном. — Я охотно усыпал бы гроб Георгия пальмовыми ветвями, символом мира, и облил слезами.

— Однако ты лишил моего отца последнего благословения церкви, в чем не отказывают даже ворам и разбойникам, если они покаются. Мой отец также раскаивался…

— Очень рад за него, — перебил старик. — Может быть, Всевышний сподобит возлюбленного Георгия вечного блаженства; но все-таки я запретил духовенству отдать ему последнюю почесть при погребении. А знаешь ли ты, какие причины заставили меня поступить таким образом?

— Знаю; ты хотел заклеймить его перед целым светом, как сообщника неверных.

— Однако ты прекрасно умеешь читать в моем сердце! — воскликнул владыка тоном насмешливого одобрения с примесью легкой досады. — Ну хорошо! Предположим, что я хотел показать мемфисским христианам, какой конец ожидает того, кто предает свою родину неверным и действует с ними заодно. Разве я не вправе сделать это, мальчик?

— Но ведь не мой отец призвал сюда арабов, — перебил юноша.

— Нет, дитя! — воскликнул Вениамин. — Враг пришел сам по себе.

— А не сам ли ты предсказал в пустыне, когда греки изгнали тебя из Александрии, что придут мусульмане и прогонят мелхитов, врагов нашей веры, из Египта?

— Это Господь говорил моими устами, — возразил старец, смиренно опуская голову… — Мне было открыто еще многое другое, когда я изнурял свое тело под жгучим солнцем постом и молитвенными подвигами отшельничества. Берегись, дитя! Слушайся меня, иначе дом Менаса исчезнет с лица земли, как исчезают с горизонта облака, развеянные бурей. Я знаю, твой отец ошибочно истолковал мое пророчество. Я вовсе не советовал смотреть на неверных как на орудие воли Божией и помогать им в борьбе с мелхитами, притеснителями родины.

— Однако твое предсказание очень сильно повлияло на отца. Когда греки на самом деле были разбиты войском халифа, покойный утешился твоими словами, что мелхиты такие же неверные, как и последователи ислама. Ты знаешь, он имел причину ненавидеть тех, которые отняли у него двух цветущих сыновей. Все, сделанное моим отцом, клонилось к тому, чтобы спасти свой народ от погибели. Вот и здесь, в этом письменном столе, лежит ответ на упреки императора. Отец немедленно записал его, отпустив от себя греческую депутацию. Хочешь прочитать этот документ?

— Зачем? Я угадываю его содержание.

— Нет, нет! — с волнением воскликнул юноша, торопливо открывая отцовский письменный стол. Он поспешно вынул оттуда восковую дощечку и стал читать возражение грекам:

«Арабы, напавшие на Египет, при всей своей малочисленности, сильнее нас; один воин в их строю стоит сотни наших, потому что они ищут смерти, которая им милее жизни. Каждый из них рвется в бой и не думает о возвращении в отечество, к родному очагу. За каждого убитого христианина они ожидают великой награды на небе и верят, что павшим в бою открываются врата рая. Их желания очень ограниченны; араб доволен, когда у него есть пища и одежда, а мы, наоборот, любим жизнь и боимся смерти; как же нам устоять против них? Я не нарушу договора, заключенного с арабами»…

— Но что же следует из этого ответа? — прервал чтение патриарх, пожимая плечами.

— То, что мой отец был принужден заключить мир и, как мудрый правитель, протянул руку врагу.

— Он сделал арабам больше уступок и оказал им больше почета, чем следовало верному христианину. В его речи так ясно звучит убеждение, будто райское блаженство ожидает только наших проклятых кровожадных притеснителей. А что такое мусульманский рай? Это не что иное, как преисподняя, место грязных вожделений. Лжепророк придумал его для соблазна своих последователей, чтобы его ложное учение прививалось к одному за другим и поддерживалось необузданным бесстрашием перед смертью. Наш Господь, Иисус Христос, пришел на землю, как воплощенное Слово; Он обращал на путь истинный людей убедительной силой вечной правды, исходящей от Него, как свет исходит от солнца. Я сам принужден покоряться неизбежному, но не могу поддерживать вашего безумия; оно вводит в заблуждение христианские души, и я буду бороться с ним до той минуты, пока смерть не наложит печати на мои уста. А что делаете вы? Что делал твой отец? Справедливо сказано: «Кто забудет на одну секунду неумолимую вражду против безверия и ложных вероучений, тот не будет прощен ни в этой жизни, ни в будущей, он согрешил против Христа и Евангелия». Преступными похвалами набожности и воздержанности врага, этого антихриста во плоти, твой отец осквернил свое сердце и свой язык…