Империя хирургов - Юрген Торвальд

Покидая кабинет Микулича, Зауербрух уже предчувствовал свой крах на этом безнадежном поприще. Но он также понимал, что это его шанс одним скачком оказаться на вершине, стать кем-то и кем-то остаться – если ему удастся найти отгадку и сделать невозможное возможным. Его необыкновенное тщеславие объединилось с его необыкновенным талантом, и он взялся за работу.

Микулич направил Зауербруха к тайному советнику Филене, главе фармакологического института в Бреслау. В этом институте Зауербрух мог заниматься исследованиями. Там в его распоряжении было изобилие собак и кроликов.

С тех пор каждый свободный час Зауербрух проводил в подвале для экспериментов у импровизированного операционного стола среди клеток с животными. Ночами он читал все, что ранее было написано об открытом пневмотораксе. Литературы было бесконечно много. Но недостаточно. Многие вопросы оставались открытыми, многие проблемы – нерешенными.

Между тем, искусственный пневмоторакс Форланини и Мерфи указывали, что человек вполне может прожить с одним здоровым легким. Так почему же наступала смерть после вскрытия грудной клетки, когда легкое спадалось, утрачивая свои функции? Было ли дело только во внезапном смещении средостения по отношению к обеим половинам грудины и последующем повреждении незатронутой части легкого или в смещении сердца, как предполагал Мерфи?

Зауербрух предпринимал эксперимент за экспериментом. Ему представлялось, что избежать открытого пневмоторакса в действительности сложнее, чем кажется. Но осознание того, что многие причины пневмоторакса оставались неясными, придавало ему уверенности. Если бы он мог прояснить и описать это явление, он мог бы надеяться на успешное окончание противостояния с Микуличем. В конце концов он пришел к первым результатам. Односторонний открытый пневмоторакс приводил к смерти, так как после внезапного спадения легкое расслаблялось и уже не могло оказывать сопротивления, через него проходило больше крови, чем через неспавшееся легкое, находящееся под постоянным давлением. Поэтому лишь ничтожная часть крови насыщалась кислородом. Именно по этой причине после нескольких отчаянных, мучительных вдохов у всех задыхающихся подопытных животных наступала смерть от кислородного голодания.

Таковы были успехи Зауербруха, когда он обнаружил, что этот его первый результат значительно приблизил его к конечной цели. Во всяком случае, он смел надеяться на это. Если смерть повлекла за собой не сбой ритма дыхательных движений, то было достаточно помешать сжатию легкого, чтобы оно и дальше оказывало сопротивление курсирующей крови, которая в исходном количестве поступала бы в неспавшееся легкое и обогащалась необходимым объемом кислорода. Ему в голову пришла спасительная идея: если дыхательные движения обоих легких не являются жизненно важным фактором, если достаточно лишь предотвратить спадение легкого, для чего необходимо поддерживать низкое атмосферное давление, наблюдаемое в грудной клетке, – то может ли в этом помочь короб, надеваемый на грудную клетку и покрывающий операционное поле, давление в котором снижается до нужной отметки перед тем, как будет сделан разрез на грудной стенке?

Собственные догадки показались Зауербруху невероятными. Это виделось ему слишком простым, чтобы быть действенным. Но он все же занялся конструированием короба, в котором можно было бы поддерживать пониженное давление, соответствующее давлению в грудной полости.

Служащий лаборатории помог ему в сооружении большого круглого стеклянного цилиндра, который имел достаточную длину, чтобы покрыть грудную клетку собаки, при этом оставшегося объема хватило бы, чтобы вместить обе руки хирурга. С обеих сторон цилиндр был плотно заклеен воздухонепроницаемой гуттаперчевой бумагой так, что внешне конструкция напоминала барабан. В бумаге с одной стороны Зауербрух прорезал большое отверстие. Оно соответствовало охвату подложечной области одной из самых мелких подопытных собак. С противоположной стороны он сделал три отверстия. В одно предстояло продеть голову животного. Два оставшихся отверстия предназначались для предплечий Зауербруха и должны были обеспечить относительную свободу движения. В завершение, помощник Зауербруха приспособил к цилиндру барометр. Поэтому потребовалось еще одно отверстие в гуттаперчевой бумаге для резиновой трубки. После это место было герметично заклеено резиновыми полосками.

Первая барокамера Зауербруха в подвале Фармакологического института в Бреслау

Готовый аппарат стоял в подвале института. Вечер клонился к ночи, но слишком сильно было искушение опробовать его, не откладывая до завтра. Один из служащих привел собаку и уложил ее на стол. Зауербрух сам дал наркоз. Собака лежала перед ним, не шевелясь и ровно дыша. Один из помощников продел голову и верхнюю часть туловища собаки в большее отверстие. Второй еще немного сместил животное наружу, пока в цилиндре не осталась только грудная клетка. Затем края обоих отверстий были герметично соединены с шеей и животом животного. Зауербрух расположил необходимые для вскрытия грудной полости инструменты внутри цилиндра. Он просунул обе руки в отведенные для них отверстия. Один из ассистентов также герметично склеил их края с кожей рук Зауербруха. Второй зажал в зубах трубку.

Зауербруху нельзя было делать резких движений, так как могла порваться бумага или отойти лента. Он смотрел поверх очков на барометр, пока ассистент, державший во рту трубку, отсасывал воздух. Ртутный столб подполз к отметке в пять миллиметров, восемь миллиметров и наконец десять миллиметров «минус». Теперь давление внутри цилиндра так же относилось к атмосферному, как и давление внутри грудной полости.

Спину Зауербруха пронзала боль, он с трудом шевелил руками, но, работая только кистевыми суставами и пальцами, несколькими длинными разрезами он вскрыл грудную клетку собаки с обеих сторон. Он увидел, как в зиявшем отверстии зарозовели легкие. Теперь они должны были спасться, как происходило прежде с каждым из прооперированных животных. Но этого не произошло. Это казалось непостижимым, хотя именно с этим были связаны все ожидания и надежды. Но так уж проста была истина. Легкое не потеряло формы.

Но вот что было еще невероятней, что еще больше походило на чудо: легкие продолжали совершать дыхательные движения, хотя имели место обширные повреждения грудной полости. Этому было только одно объяснение: если они не спадались с самого начала, для поддержания дыхания требовалось участие небольшой части грудной клетки и некоторых вспомогательных мышц.

Зауербрух забыл о боли в спине, о его неестественном положении. Он взглянул на грудь животного – одна минута, две. Ничего не менялось. Сомнений быть не могло. Он прав. Чтобы избежать смерти пациента из-за пневмоторакса, следует вскрывать грудную клетку и оперировать в вакуумной емкости, подобной его цилиндру, но значительно большего объема, возможно, настолько большой, что в ней мог бы поместиться сам хирург.

Голова Зауербруха кружилась от натиска этих мыслей, и вдруг послышался тихий свистящий звук. Он слишком поздно понял, что происходит, что уже произошло! Видимо, он попытался придать своей руке более естественное положение. Видимо, гермитизирующая бумага разорвалась. Объятый ужасом, он наблюдал, как ртуть поползла вверх по шкале. Воздух из внешней среды проник в цилиндр. На глазах Зауербруха оба легких собаки сжимались, и еще до того, как Зауербрух успел зашить рану, животное погибло.

Он молча вынул руки. Очень много животных умерло здесь. Но это не должно было умереть, ведь в ту минуту спасение от пневмоторакса уже было найдено. Принцип был верен. Несмотря на неудавшийся практический опыт, не было повода сомневаться в теории. Это доказала первая часть эксперимента. Только аппарат был слишком примитивен и слишком чувствителен к повреждениям.

В последующие дни Зауербруху и его помощникам удалось придумать новую, улучшенную барокамеру – не с бумажными, а с резиновыми стенками, которые не мог по неосторожности повредить человек. Через неделю аппарат был собран. Впоследствии он был испытан на собаках и кроликах. Зауербруху удавалась операция за операцией. Ни одно легкое не сжалось, все они продолжали дышать. Под защитным стеклом цилиндра Зауербрух так плотно сшивал края раны, что туда не попадал воздух. После этого животные извлекались из ящика. Они просыпались после наркоза. Раны заживали. Животные продолжали жить без видимых тому помех. Они ели. Они весело прыгали в своих клетках. Сомневаться было не в чем – теория безупречна. Сложнейшая, поначалу казавшаяся непосильной задача была решена меньше чем за два месяца.

Два дня спустя Зауербрух явился к Микуличу с докладом, согласно его же требованиям, коротким и лаконичным, в котором сообщил, что разработал метод, позволяющий избежать открытого пневмоторакса при вскрытии грудной клетки. Микулич взглянул на своего сверхштатного ассистента с нескрываемым недоверием.