Наполеоновские войны - Чарльз Дж. Исдейл

и развивался повсюду. Да это и не удивительно, учитывая то, что заработная плата в промышленности обычно отставала от постоянно растущей стоимости жизни. Для Томпсона не подлежит сомнению, что скрытность, необходимая для дела, приправленная клятвами, от которых стынет в жилах кровь, и ночными собраниями, не могла не привести к революционной политической деятельности, но он и признаёт, что значительная часть этих деяний — пустой звук, к тому же попятно, что для наиболее организованных рабочих реальным способом достижения своих целей являлось не восстание, а забастовка, хотя картина осложнялась тем, что бунт всегда был общепринятым средством повышения заработной платы (как признавали многие луддиты, за беспорядками в Ноттингемшире последовало возобновление тред-юнионистской деятельности). Например, в 1808 г. после неудачи предпринятых в парламенте попыток гарантировать минимальную заработную плату произошла крупная забастовка ланкаширских ткачей, в 1812 г. шотландские ткачи провели 6-недельную забастовку, а в 1813 г. лондонским сапожникам с помощью забастовки удалось отстоять цены на свою продукцию. Тем не менее, разумеется, организация трудящихся классов находилась в зародышевом состоянии, но война с Наполеоном, будь то за счёт подталкивания ею тред-юнионизма или зарождения героического мифа, безусловно, придала ей значительный импульс.

Расплата

В Британии, возможно, более чем в любой другой стране, склоняются к тому, чтобы рассматривать победу над Наполеоном с точки зрения триумфа старого порядка. В то время как Испания и Пруссия были потрясены до самого основания, внешне общество в Соединённом Королевстве почти не изменилось с 1802 г. Для имущих классов, несомненно, настало время исполнять желания. Не говоря уже о победе над Францией, что само по себе являлось предметом безмерной гордости, на первый взгляд, причин для удовлетворения существовало множество. В 1816 г. был отменён подоходный налог, благодаря отчасти законам о зерне, введённым в действие в предшествующем году, земельное богатство нечасто представлялось лучшим вложением капитала. Между тем их контроль над властью казался столь же надёжным как всегда: пусть даже хемпденские клубы предвещали возрождение политического радикализма 1790-х гг., попытки добиться политических преобразований ни к чему не привели, а всякое движение в парламенте в этом направлении без труда пресекалось, идущие одна за другой волны агитации за мир удалось успокоить, а серьёзная революционная угроза, которой внешне являлся луддизм, была полностью ликвидирована. И всё же, не касаясь перемен в обществе, которые приводились в движение индустриализацией, война с Наполеоном ускорила ряд явлений, которые не могли не подорвать интересы землевладельцев, и, может быть, важнейшим из них являлся профессионализм в государственной службе.

Какую бы сферу деятельности государства мы ни взяли, к 1815 г. ничто не говорило о перспективах для любителей благородного происхождения, хотя, как пишет Эмел и, «люди, управлявшие Британией на государственном и местном уровне до войны, остались у власти»[214]. Это, конечно, было связано не только с войной против Франции — государственный аппарат на самом деле претерпевал процесс обновления ещё с 1780-х гг. — но понятно, что опыт французских войн подчёркивал необходимость ещё более радикальных перемен. Рассмотрим сначала аппарат правительства, работа которого во время наполеоновских войн, конечно, очень сильно расширилась. Это расширение, однако, не отразилось на численности бюрократического аппарата, которая оставалась на очень низком уровне, даже в самом крупном правительственном подразделении — военном министерстве — насчитывалось не более 120 клерков, причём занятие должностей в аппарате определялось не конкурсными вступительными испытаниями, а министром. Если министр добросовестно относился к делу — надо заметить, что не все отличались этим качеством (лорд Уэллесли, например, был совершенно безразличен к тому, что он делал на посту министра иностранных дел в 1809–1812 гг.) — приходящаяся на него нагрузка могла стать весьма значительной; так, Пальмерстон (Palmerston) сетовал в связи с назначением на должность министра по военным делам, что ему придётся «очень сильно себя ограничивать и заниматься нудной, тяжёлой работой»[215]. Что же касается самого дела, то оно явно страдало; имелись многочисленные жалобы, в частности, на военное министерство на то, что в нём возрастают беспорядок и проволочки. Для исправления ситуации предпринимались определённые попытки преобразований — в военном министерстве Пальмерстон увеличил рабочий день с пяти до шести часов, а в министерстве финансов была полностью перестроена вся организация: на ведущие посты назначили специалистов по финансовым вопросам, а всем новым сотрудникам приходилось отрабатывать испытательный срок. На практике, однако, прогресс был ограничен и несогласован, и полностью профессиональный чиновничий аппарат Британия обрела только в середине столетия. Всё же не вызывает сомнений то, что времена менялись — стоит вновь процитировать Эмсли:

«Возросший объём государственных дел означал, что в администрации лорда Ливерпуля (Liverpool) находились гражданские служащие и политики, которые сплотились как дворяне-землевладельцы в отличие от противоположной традиции восемнадцатого столетия»[216].

Если мы рассмотрим ситуацию, в которой очутилось местное самоуправление между 1803 и 1815 гг., то сомнительный характер традиционной организации становится ещё более явным. Местная администрация, состоявшая из не получавших жалованья представителей титулованного дворянства, помещиков и иногда духовенства в лице лорда-лейтенанта и его заместителей и мировых судей и опирающаяся на приходские управления и констеблей, во время революционной войны уже оказалась в тяжёлом положении и теперь явно надрывалась под возложенной на неё непомерной ношей. Так, направленные против вторжения приготовления первых лет войны были особо обременительными, поскольку ожидалось, что приходские чиновники тщательно определят число мужчин, годных к военной службе, и будут заниматься комплектованием ополчения и таких частей, как «постоянное резервное войско» (permanent additional force) 1803 г. К этому добавлялась масса финансовых обязанностей, таких как надзор за платежами семьям мужчин, служащих в ополчении, и действием систем пособий по нищете и Спинхемленда, не говоря уже об обеспечении постоя и снабжения тысяч солдат, которые постоянно перемещались по стране. Поэтому неудивительно, что некоторые лорды-лейтенанты не выдерживали напряжения, что государственные законы проводились в жизнь самым случайным образом и что со всех сторон сыпались жалобы от местных магистратов и других чиновников. Более того, в районах, охваченных луддизмом, хроническая перегрузка и недостаток возможностей стали причиной полного краха местной власти. Когда новый закон ещё больше увеличил нагрузки, возросший объём судебных и военных обязанностей и необходимость вербовки больших групп специальных констеблей — 1500 в одном Салфорде — и осведомителей стали просто непосильными, и система на время полностью вышла из строя, в связи с чем