Место явки - стальная комната - Даль Орлов

— Ладно, уговорил, — согласилась Эрна, улыбаясь. — Если разрешаешь изменять, я согласна.

— Я дал объявление, — сказал Стен Экман, и в этот момент он увидел, что в ресторан вошли Карин и Аксель Хольм, они высматривали свободный столик. Стен призывно помахал им рукой. — Может быть есть новости… Господин Хольм, идите сюда!

— Не помешаем? — спросил Хольм. — У Карин сегодня день рождения…

— Так это ваша дочь?

Все оживились, приподняли рюмки, а Карл подозвал официанта.

— Да здравствует жизнь! — воскликнула Эрна, весело глядя на Карин. — За молодость!

К компании подошел Бруно Мильес.

— Почему шум?

— У нашей юной гостьи день рождения, — объяснил Карл Карин смотрела на Карла, на Стена, на Мильеса.

— Что вам сыграть по такому случаю? — спросил Бруно Мильес.

— Грига, — просто сказала Карин.

— Извольте, — Бруно пошел к эстраде.

— О! — поднялись брови у Стена Экмана. — Это мне нравится.

— А мне не очень, — передернула плечами Грета Креппель. — А если здесь коричневые?

Но Бруно уже играл. За другими столиками стали удивленно озираться, испугано смотрели на солиста, потом на соседей.

— Когда я вернулся из Испании, я вдруг почувствовал, что за мной следят, — начал рассказывать Стен Экман. — Знаете, это очень странное и неприятное ощущение, будто ты все время не один…

— Вы были в Испании? — переспросил Аксель Хольм.

— Был, в девятой интербригаде. И вот сейчас снова такое же чувство… Есть какие-то чужие глаза, которые каждую минуту в тебя целятся…

— Или стреляют, не целясь, — жестко добавил Карл и спросил Хольма: — Что-нибудь удалось выяснить?

Тот пожал плечами.

— Пока говорить рано. Ищу.

— Мы тогда проиграли фалангистам, — продолжал Стен. — Фашизм пришел, он расползся по Европе, он двинулся на Восток. Но там-то ему хребет сломают!

— Или нет, — вставила Эрна.

— Сломают, обязательно! — Стен говорил с воодушевлением. — Наполеон даже Москву взял, а потом русские оказались в Париже. История ничему не научила Гитлера. Москву он не взял, Ленинград держится, он рвется к Волге. Вот после Волги он уже не оправится, уверен…

— Если бы все были в этом уверены, — вздохнул Курт Креппель. — Мы с Гретой немцы, но пусть Гитлер проиграет. Живучи эти фашисты. И здесь у нас тоже полно фашистов, и все их боятся.

— Нет, не все, — Стен Экман резко повернулся к Карин и ее отцу. — Газета вчера вышла: вместо статьи — белое пятно. Цензура сняла. А заголовок остался: «Правда о Восточном фронте». Значит, и у нас есть люди!

-

— Если бы все были в этом уверены, — вздохнул Курт Креппель. — Мы с Гретой немцы, но пусть Гитлер проиграет. Живучи эти фашисты. И здесь у нас тоже полно фашистов, и все их боятся.

— Нет, не все, — Стен Экман резко повернулся к Карин и ее отцу. — Газета вчера вышла: вместо статьи — белое пятно. Цензура сняла. А заголовок остался: «Правда о Восточном фронте». Значит, и у нас есть люди!

— Но причем здесь «Война и мир» Толстого? — осторожно спросил Хольм.

— А они нам сегодня нужны, — отвечал Стен. — И Наташа Ростова нужна, и Кутузов. Русские победили тогда, победят и теперь! Об этом скажет наш спектакль…

— Карин! — позвала Эрна беззаботно. — Вам, наверное, скучно! Хоть бы пригласил кто! — закончила она, многозначительно взглянув на Карла.

Карл Монсон встал и кивком пригласил ее. Они пошли танцевать. А Стен пригласил Карин.

— А где ваша мать? — спросил Стен.

— Мама бросила нас еще до войны, — ответила Карин. — Она в Мюнхене. Даже не пишет.

— Мне кажется, у вас славный отец. Такие люди — редкость в нашей полиции.

— Такие люди вообще редкость. Не только в полиции, — уточнила Карин.

Аксель Хольм со своего места с удовольствием наблюдал за дочерью.

В тот момент, когда инспектор Хольм осторожно вошел в пустой и полутемный зрительный зал театра, он услышал слова Карла Монсона:

— Если и сегодня никто не придет, значит, никто не придет.

— Не поднимай панику, — ответил Стен Экман. — Будем ждать. Давайте-ка пройдем роли. Еще разок. Элен, Пьер, Курагин, остальные смотрят…

Двое рабочих устанавливали по бокам портала макеты современных зенитных пушек. Один из них примерил зеленую каску с красной звездой, обернулся к напарнику: как, мол, хорош? Напарник жестом выразил одобрение.

Стен снял каску с рабочего и вдруг обрадовался:

— О! Весь спектакль она будет лежать здесь! И Стен положил каску на середину рампы.

Осветитель в боковой ложе настраивал прожектор: делал луч то шире, то уже и направлял его в пустой зал — луч скользил по рядам кресел.

Стен Экман руководил репетицией из первого ряда партера. В том же ряду сидели и наблюдали за происходящим супруги Креппель и костюмерша Астрид, глаза которой светились восторгом, а губы шептали текст вслед за актерами. На сцене, устроившись на стульях, — Эрна, Карл Монссон и новичок Эрвин Грюне.

Эрна говорила Карлу, заглядывая в тетрадку:

— Пьер!.. Ты не знаешь, в каком положении наш Анатоль.

Карл отвечал словами Пьера:

— Где вы — там зло!.. Зло и разврат!..

— Это еще что? — читала Эрна без выражения. — Ведь я приехала в Москву, имея целью…

— Не хочу знать ваши цели! — отвечал Карл Монссон. — Ваших принцев, баронов и камергеров…

Эрна ответила не сразу, и тогда Астрид вполголоса подсказала:

— Что вы хотите этим доказать?..

— Астрид! — укоризненно остановил ее Стен.

— Что вы хотите этим доказать? — продолжала Эрна. — Что я люблю общество людей интересных? Не таких, как вы?

Карл прочитал:

— Нам лучше расстаться…

— Извольте, — сказала Эрна. — Ежели вы дадите мне состояние!.. Расстаться, вот чем испугали!

— Я тебя убью! — произнес Карл. — Вон.

Эрна встала, взяла стул:

— Здесь я убегаю, — сказала она и вместе со стулом переместилась к кулисе.

Вслед за этим Карл обратился к Эрвину Грюне:

— Анатоль, вы обещали графине Ростовой жениться на ней?

Эрвин ответил по тетрадке:

— Мой милый, я не считаю себя обязанным отвечать на допросы…

— Вы негодяй и мерзавец… — сказал Карл веско. — Не знаю, что меня удерживает от удовольствия размозжить вам голову! Обещали вы ей жениться?

— Я, я, я не думал… — неожиданно войдя в образ, залепетал Эрвин. — Впрочем, я никогда не обещал, потому что…

— Хорошо! — выкрикнул из партера Стен Экман. — Вы вполне профессиональны, Грюне»! Перерыв1 Карл, разогнавшись в читке, все-таки закончил репетицию своей репликой:

— О, подлая, бессердечная порода!

Стен посмотрел на часы:

— А ведь так никто и не пришел!

— А вот Эрвин молодец, пришел. Вы умница, Эрвин, — одобрила Эрна новоявленного Анатоля Курагина, лаская его взглядом.

— У меня есть причины, — осторожно пояснил Эрвин Грюне.

Луч прожектора скользнул по фигуре Акселя Хольма.

— Кто там в зале? — выкрикнул Стен Экман. — А, это вы, инспектор. Интересуетесь? Ничего нового! По-прежнему действующих лиц в пьесе больше, чем исполнителей. Хоть Астрид на Наташу назначай! Как, Астрид, согласилась бы? Текст ты знаешь…

Астрид, заволновавшись, даже привстала.

— Шучу, шучу, — успокоил ее Стен. — Тогда ни костюмера не будет, ни гримера, ни билетера, кто ты еще у нас?..

На глаза Астрид навернулись слезы.

— Я советую вам прекратить репетиции, — произнес Аксель Хольм. — Для этого у меня есть основания. Это опасно. Вы не согласны со мной? — неожиданно инспектор обратился к Эрвину Грюне.

— Я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, — ответил он словами Анатоля Курагина и лучезарно улыбнулся.

— Спасибо, но мы взрослые люди и отдаем отчет в своих действиях, — Стен был серьезен.

— Каждый из вас становится живой мишенью…

В это время в подъезд театра вошла Карин. Миновала пустой вестибюль и оказалась в зале.

— Карин? — удивился Аксель Хольм. — Ты почему здесь?

— По объявлению, — сказала Карин. — А вдруг из меня получится Наташа Ростова, а? Можно попробовать? — обратилась она к Стену Экману.

— Конечно, можно, — спокойно ответил Стен.

Тесное помещение мясной лавки. Мясо выдают по карточкам. Каждый следующий в очереди протягивает талончик и получает свой кусок, до половины запеленатый в бумагу. Делает пометку в талоне и вручает свертки Зандерс. На нем просторная куртка полувоенного образца, нарукавники. Чувствуется, что многие в публике относятся к нему с симпатией.

— Спасибо, Зандерс, дай Бог тебе здоровья, — говорит старушка. — Вот ведь и среди немцев есть неплохие люди.

— Лет пятнадцать здесь торгует. Как родные стали, — отвечает ей пожилая женщина.

Между собой шепчутся две женщины средних лет: