Летняя королева - Чедвик Элизабет

Раймунд Антиохийский вызывал у Людовика в равной степени раздражение и беспокойство. Рядом с этим высоким и сильным мужчиной Людовику хотелось казаться выше ростом и шире в плечах, но его старания оставались тщетными.

– Мы должны нанести удар по Алеппо, – твердо сказал Раймунд. – Теперь, когда Эдесса пала, оттуда исходит самая большая угроза для Антиохии. Если мы сможем взять Алеппо, то у нас на долгие годы воцарится мир.

– Вряд ли это хорошая мысль, – ответил Людовик. – Эдесса уже потеряна. Алеппо может быть важен для вас, но мы должны выслушать мнение короля Иерусалима и его баронов. Я считаю, что лучше сосредоточиться на Дамаске. – Он бросил на Раймунда вызывающий взгляд, и с радостью и одновременно с испугом заметил вспышку гнева в голубых глазах князя.

– Это было бы глупо, – огрызнулся Раймунд. – Было бы гораздо проще и разумнее сначала взять Алеппо, а потом заняться Дамаском.

– С вашей точки зрения, да, но это может не совпадать с мнением Иерусалима. – Людовик посмотрел через плечо на Тьерри де Галерана и своего дядю Гильома де Монферрата, которые кивнули в знак согласия.

– Мы словно выставленные в ряд кегли. Сбейте одну, и она врежется в другую, а потом еще в одну. Эдесса уже пала, и Антиохия – следующая в этом ряду. Если паду я, то за мной последует Триполи, а следующим – драгоценное Иерусалимское королевство. И все потому, что сейчас не будет решительного удара.

Людовик посмотрел на сжатый кулак Раймунда и с извращенным удовольствием сказал:

– Это ваше мнение, но я хорошо знаю ситуацию и хочу воспользоваться другим советом.

Раймунд поднял брови.

– Неужели, сир? Тогда вы, вероятно, исключительно проницательны, ведь вы здесь не живете.

– Иногда бывает полезно взглянуть издалека. – Людовик откинулся на спинку кресла, копируя позу, которую часто принимал Раймунд. – Я намерен дойти до Иерусалима и совершить паломничество. Как только это будет сделано, я подумаю о битвах.

– Не у всех есть такой выбор, – язвительно сказал Раймунд. – Вы пришли помочь, но теперь я вижу, что помощи от вас ждать не стоит.

Людовик бросил на него жесткий взгляд.

– Я буду делать то, что считаю нужным, а не то, чего от меня хотят здешние князья.

Раймунд сглотнул, и Людовику показалось, что он скрежещет зубами. Французский король едва сдержал улыбку. Ему нравилось играть в эту игру и одерживать верх над человеком, которого он недолюбливал и которому не доверял с первого взгляда.

– Сир, я надеюсь, что вы передумаете, – жестко сказал Раймунд. – Возможно, нам стоит поговорить в другой раз, после того как у вас будет возможность поразмыслить.

Людовик склонил голову.

– Я подумаю над этим вопросом, но сомневаюсь, что мое мнение изменится.

Раймунд ушел спокойно, но атмосфера вокруг него была напряженной – он с трудом сдерживал гнев. Людовик огляделся настороженно, но довольно. Его переполняло ощущение собственной силы и власти: он знал, что может победить Раймунда, просто отказав ему. И, в конце концов, значение имело только мнение Иерусалима.

Его брат Роберт прочистил горло и сложил руки на груди.

– Я думаю, мы должны помочь ему взять Алеппо, – сказал он. – Нам нужно смотреть в будущее, когда мы уйдем отсюда. Он прав.

Людовик нахмурился.

– Я не потерплю, чтобы мною командовали. Я ему не доверяю. Он не лучше грека и плохо влияет на всех. Обхаживает красивыми словами и золотом, но все это фальшь. Улитка может дать пурпурный цвет из-за своей раковины, но все равно оставляет за собой след из слизи. – Людовик напустил на себя важный вид. – Я пойду в Иерусалим. Честь Христа намного выше потребностей и выдумок этого человека.

Алиенора подождала, пока не убедилась, что Людовик остался один в своих покоях. Проведя час в молитвах, он составлял послание аббату Сугерию с помощью стилоса и вощеной скрижали, прежде чем лечь спать.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.

Людовик бросил на нее надменный взгляд.

– Неужели ты наконец нашла время и для меня, оторвавшись от своего драгоценного дядюшки?

Она раздраженно вздохнула.

– Он мой ближайший родственник по отцовской линии. Нам есть о чем поговорить.

– Уверен, что это так, – усмехнулся он.

Алиеноре захотелось дать ему пощечину.

– Он прав насчет Алеппо. Ты сказал, что поможешь ему, так почему ты сейчас отказываешься? Неужели не понимаешь, насколько это важно?

– Война – дело мужское, и тебе не следует вмешиваться. – Людовик пренебрежительно махнул правой рукой. – Если он прислал тебя просить за него, то это бесполезно. Я принимаю советы только от тех, кому доверяю, и уж точно не от тебя.

– Ты оскорбляешь его, и ты оскорбляешь меня.

– Я никого не оскорбляю; я говорю то, что считаю нужным. – Он бросил на нее сердитый взгляд. – У вас обоих есть свои планы, и я не буду пешкой в вашей игре.

– Ты и так пешка, – презрительно усмехнулась она. – Твое окружение играет с тобой в свои игры за власть, но ты либо не видишь этого, либо не хочешь видеть.

– Я сам себе хозяин, – огрызнулся он.

– И сам по себе. Насколько ты мужчина, Людовик? Насколько король? Я не вижу в тебе ни того, ни другого.

– Хватит! – Он отбросил стилос и тот упал с металлическим лязгом.

Алиенора взмахнула рукой, длинный шелковый рукав затрепетал.

– Если ты пойдешь в Иерусалим, то один. Я останусь в Антиохии.

– Ты – королева Франции и, клянусь Богом, отправишься со мной.

– Нет. – Она выпрямилась во весь рост. – Между нами все кончено, Людовик. Я хочу аннулировать наш брак.

На его лице отразилось изумление, за которым быстро последовала ярость.

– Это дядя подговорил тебя, да?

– Ему это не нужно. Я все решила сама. Наш брак кровосмесительный – мы оба это знаем и делаем вид, что забыли, но Господь смотрит на нас вовсе не благосклонным взором. Лучше нам расстаться сейчас, чем мучить друг друга до конца жизни.

– Так об этом ты с дядей говорила до ночи? – взвился Людовик. – Клянусь Христом, ты неверна и нецеломудренна!

– Тогда зачем я тебе, если так не нравлюсь? – прошипела она. – Зачем тебе жена, которой ты не доверяешь, которую не желаешь? Оставь меня, и пусть у тебя будет сын от другой. У твоих баронов и священников больше не будет повода для мелочных жалоб. Сейчас самое время договориться. Ты можешь передать меня дяде, и это будет благородно, тем более что его жена – твоя троюродная сестра. – Она увидела блеск неуверенности в его глазах и настойчиво повторила: – Ты действительно хочешь, чтобы эта пародия на брак продолжалась? Если это так, то ты никак не намекнул мне на это с тех пор, как мы отправились в Крестовый поход из Сен-Дени.

Он отвернулся.

– Я дал обет не запятнать себя, ты же знаешь.

– Запятнать? Разве из этого не все ясно? – Она буквально пылала гневом, каким-то чудом сдерживаясь.

– Мне придется поговорить с советниками, – сказал он.

– Точнее, попросить у них разрешения? – усмехнулась Алиенора. – Неужели ты во всем слушаешься аббата Сугерия и этого бездушного тамплиера? Неужели Тьерри де Галеран управляет твоим разумом, как и твоей спальней? Говоришь, что сам себе хозяин? Ну так докажи.

Людовик бросил на нее неприязненный взгляд.

– Я прежде всего служитель Господа и исполняю лишь Его волю.

– Тогда у него и спроси.

– Оставь меня в покое, – процедил Людовик сквозь стиснутые зубы. – Я дам тебе ответ, когда буду готов.

– Делай что хочешь, но знай: я с тобой никуда не поеду. Мой выбор сделан, и я остаюсь здесь, в Антиохии.

Когда она вышла из комнаты, Тьерри де Галеран уже ждал, чтобы войти, и, судя по выражению его лица, явно подслушивал. На нем был мягкий шелковый халат, расшитый маленькими серебряными крестиками, а поверх него, как ни странно, кожаный пояс. Алиенора бросила на него полный ненависти взгляд.

– Поговорите с ним об этом за молитвой.

Тьерри ответил ей таким же взглядом, отвесил надменный поклон и вошел в комнату.