Летняя королева - Чедвик Элизабет

– Основная часть моей армии идет по суше и будет здесь чуть меньше чем через две недели, – сказал он. – До тех пор мы будем рады вашей поддержке.

Раймунд поднял брови.

– Вы можете оставаться здесь столько, сколько потребуется, – ответил он. – Я слышал, что ваши войска идут по суше. Полагаю, вы убедились, что греки берут за свои услуги непомерную плату.

– О да, я убедился, что верность и преданность в этих краях встречается реже, чем тирийский пурпур и рог единорога, – мрачно ответил Людовик. – И все имеет свою цену, зачастую завышенную.

– Так и есть, – ответил Раймунд. – Добро пожаловать на Восток.

Впервые за несколько месяцев Алиенора смогла по-настоящему расслабиться и почувствовать себя в безопасности. Раймунд очень напоминал ей отца, но более полного жизни, силы и энергии. Он был уверен в своей мужественности и держался спокойно и непринужденно. Представляя своих детей, он небрежно ерошил им волосы – Болдуина, наследника, четырех лет от роду, с такими же сияющими золотом волосами, как у его отца, и двух темноволосых очаровательных дочерей – двухлетнюю Марию и крошечную Филиппу. Алиенору больно кольнуло в сердце при виде Марии, потому что она вспомнила о своей дочери, названной так же. Сейчас девочка, наверное, бегает и учится говорить «мама», обращаясь к Петронилле и придворным женщинам. Там был целый мир – другая жизнь, в которую она не собиралась возвращаться. Нужно было думать о другом ребенке, жизнь которого была крошечной мерцающей тайной в ее утробе.

Дворец в Антиохии уступал константинопольскому богатством и пышностью, но все же был роскошным и наполненным богатствами, превосходящими все, чем обладали дворы Франции. Полы были украшены переливающейся плиткой и мозаикой. Мраморные фонтаны били в благоухающих цветами дворах, а придворные носили шелка, как и в Константинополе. Алиеноре и ее дамам были предоставлены покои с прохладным мраморным полом и высокими решетчатыми окнами, пропускающими легкий ветерок. Хотя внешне многое напоминало жизнь в Константинополе, атмосфера была совершенно иной. Здесь она чувствовала свою власть, и это была власть Аквитании, а не Франции. Она обладала собственным влиянием. Как к герцогине Аквитанской и племяннице правителя Антиохии, к ней относились с уважением и почтением. Ее идеи и способности ценились, а то, как она одевалась и вела себя, считалось нормальным и правильным. Это настолько контрастировало с тем, как с ней обращались дома и в путешествии, что у Алиеноры порой перехватывало горло.

В Антиохии чувствовалась близость с Аквитанией во многих отношениях, потому что ее дядя пропитал свой дворец энергией и традициями южной земли. Официальным языком при дворе был lenga romana, а культура и музыка – из южных земель. Алиенора и Раймунд обменивались воспоминаниями – он говорил о временах до ее рождения, когда был ребенком и рос вместе с ее отцом, а она – о годах после его ухода.

– Я бы хотел увидеть Пуатье еще раз перед смертью, – сказал Раймунд, – но сейчас моя жизнь здесь, и я знаю, что никогда не вернусь назад. – Он сжал ее руку в своей и поцеловал в щеку. – Ты должна сделать это за меня, племянница. Управляй мудро и хорошо.

Алиенора посмотрела на его широкую, сильную руку, лежащую поверх ее руки, и глубоко вздохнула.

– Я хочу аннулировать свой брак с Людовиком, – сказала она. – Я очень любила отца, но он не сделал благого дела, когда заключил этот брак.

Лицо Раймунда застыло.

– Это серьезная затея. Людовик знает о твоих намерениях?

Она покачала головой, чувствуя возникшее напряжение. Что, если Раймунд примет сторону Людовика и откажется ей помочь?

– Пока нет. Я хотела оказаться в безопасности, прежде чем обсуждать с ним этот вопрос.

– Почему ты решила аннулировать брак? – Он пристально посмотрел на нее. – Что делает этот союз невыносимым?

По его словам и выражению лица она не могла понять, сочувствует он ей или нет.

– Потому что это не подходит для Аквитании, – сказала она. – Людовик держит меня при себе и принижает мои способности. Он не муж мне в любом смысле этого слова. – Ее губы горько искривились. – С таким же успехом он мог бы быть женат на Тьерри де Галеране. Тамплиер делил с ним палатку на протяжении всей кампании и теперь спит в его покоях. Людовик прислушивается к советам людей, которые не любят ни меня, ни Аквитанию. А поскольку вы из Аквитании и все здесь устроили на южный лад, вас он тоже не полюбит.

Раймунд откинулся в своем кресле.

– Аннулирование брака сделает тебя уязвимой и открытой для хищников.

– Я знаю, что мне придется снова выйти замуж, но я смогу сама выбрать себе супруга, а не подчиняться чужой воле.

Он потер подбородок.

– Но твой выбор будет продиктован благом для Аквитании.

– И я сделаю это очень продуманно.

– У тебя есть кандидаты?

Алиенора закрыла лицо руками.

– Об этом лучше поговорить позже.

– Ты можешь мне доверять, сама знаешь. – Его голос был теплым, как солнечный свет.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я отвыкла доверять кому бы то ни было.

– Ну что ж, мудрое решение, потому что я и сам придерживаюсь того же мнения. – Он похлопал ее по руке. – Мне нужна поддержка твоего мужа в кампании против Алеппо, но, когда этот вопрос будет решен, я всеми силами тебе помогу.

Настороженность Алиеноры не рассеялась полностью, но она почувствовала облегчение, получив положительный, хотя и с оговорками, ответ.

– А ты поможешь мне здесь, в Антиохии?

Раймунд обнял ее.

– Мой дом будет твоим до тех пор, пока ты в нем нуждаешься, племянница.

Был поздний вечер, и почти все уже легли спать, хотя масляные лампы в коридорах дворца еще горели. Алиенора еще долго оставалась в покоях дяди, вспоминая прошлое и обсуждая будущую политику. У Людовика были свои комнаты, и он рано лег спать, сославшись на усталость и необходимость помолиться. До сих пор ей удавалось избегать его, встречаясь только на официальных приемах и во время трапезы, и она заставляла себя улыбаться и изображать любезность.

Ближе к полуночи Алиенора наконец удалилась в покои в сопровождении своих дам и под охраной Жоффруа де Ранкона и Сальдебрейля де Санзе. Последний поклонился ей у дверей и отправился проверить, все ли в порядке у мужчин. Алиенора отпустила своих женщин, всех, кроме Марчизы, и велела Жоффруа войти в свои покои.

– Вина, Марчиза, – сказала она, – а потом можешь идти, но не выходи за порог и оставь дверь открытой.

– Да, госпожа.

Марчиза исполнила приказ и вышла из комнаты, ее юбки мягко шелестели по гладкому полу.

– Так приличия будут в некоторой степени соблюдены, – сказала Алиенора, – но мы все же побудем вдвоем.

Жоффруа поднял брови.

– Ты смотришь в будущее с верой в добро, – сказал он, опускаясь рядом с ней на кушетку.

– При дворе дяди я ничего не боюсь. Он заботится только о моем благополучии.

Она смотрела, как Жоффруа потягивает вино: как изгибается его шея, как завиваются волосы возле мочки уха. С рассветом он уедет и вернется в Аквитанию кратчайшим путем. Он будет свободен и оправдан, и она была рада этому, хоть сердце ее и сжималось от боли. Она положила свою руку на его.

– Я беременна, – сказала она. – В тот раз в Константинополе…

В его пронзительном взгляде отразились изумление и мука.

– Боже милостивый… почему ты не сказала раньше?

Она видела, как он подсчитывает месяцы, и приложила указательный палец к его губам.

– Тише. Не было смысла говорить. Ты не знал, и это было для тебя защитой.

– Какой я слепец и дурак, – мрачно сказал он. – Мне нужно было держать себя в руках.

– Мы оба поддались чувствам, которые владеют нами и сейчас, – и я рада этому. – Взяв его руку, она положила ее на нежный изгиб своего живота. – Я ни о чем не жалею.

– Но я уезжаю. – Он сглотнул. – Я не могу оставить тебя одну.

– Ты можешь и должен.

– Я не…