Клуб «Ритц» - Алексей Миллер

и следую за ней. Частный дом. Не хочу его рассматривать. Просто гляжу в пол и считаю до ста. Она подходит к двери, дергает. Закрыто. Вот гадство. Дома никого нет!

Обходим дом. Оля подходит к собачьей будке. «Где, интересно, Бобик?» – задает она вопрос в воздух. Я не заметил, как именно, но в руках у нее появляется ключ.

Мы внутри. Меня интересует только одно.

– Оля, где кухня?

Она показывает рукой. Иду прямо туда. Открываю холодильник. Колбаса. Большой кусок сыра. Не нарезая, я начинаю откусывать от него и жадно пережевывать.

Заходит Оля. Улыбается. Берет у меня из рук сыр. Берет нож, начинает нарезать продукты. Откуда у нее такое терпение? Неужели она не хочет есть?

– Ты слышал, что после долгой голодовки нельзя переедать? – ухмыляется она.

– Слышал. И мне плевать, – отвечаю я с набитым колбасой ртом.

Она берет мясо и тоже начинает есть. Мы съели весь сыр с колбасой, буженину, картошку, что-то еще. Но чувство удовлетворения так и не пришло. Достаю помидоры, которые уже далеко не первой свежести. Оля берет меня за руку и говорит:

– Хватит. Не хочу, чтобы ты помер у меня дома.

Может она и права, но я не могу сдержаться и засовываю помидор целиком в рот. Он лопается, и сок попадает на одежду, стену, пол. Чудесное зрелище!

18

– И куда теперь едем? – спрашиваю я Олю, вернувшись в машину.

– Домой к этому психу.

– Ты уверена?

– Да, – ответ не подразумевает возражений.

Не хочу, но соглашаюсь. Сил нет на споры. Я бы для начала заручился чьей-то поддержкой, но идти мне не к кому. В полиции меня встретят, конечно, с распростертыми объятиями. И даже, возможно, попытаются разыскать Пашу. Но я потеряю недавно обретенную свободу – на многие годы.

В доме мы нашли записку со словами: «Он первый должен искупить свой грех». Оля узнала почерк Паши. Значит, он и до отца уже добрался. Вопрос в том, что он сделал с ним. Дома ничто не указывало на потасовку. Оля быстро приняла душ и переоделась. Я последовал ее примеру, взяв одежду отца, которая была на несколько размеров больше моего. Оля откуда-то достала пистолет. На мой вопрос, умеет ли она стрелять, ответила:

– В случае необходимости я быстро учусь.

После этого мы покинули дом.

Я не против того, чтобы отомстить Паше. Но убивать его не готов. Так нельзя. Может, отец Оли жив, и так же, как и мы, заперт где-т? С другой стороны, я теперь никогда, до конца своей жизни, не буду чувствовать себя в безопасности, если Паша будет разгуливать на свободе.

19

Подъезжаем к дому Павла. Паркуюсь за двести метров, чтобы он не смог заметить нас издалека.

– Не бойся. Если он дома, то точно ждет нас, – ухмыляется девушка. Смело выходит и идет прямо по дороге.

Оля так уверенно направляется к дому, а мы ведь даже не продумали план действий. Меня трясет. Я измучен. И морально, и физически. Я боюсь встречи с Павлом. Я хочу поквитаться с ним, но не сейчас, а когда наберусь сил. Но Оля бежит вперед, не размышляя. Мне ничего не остается, кроме как следовать за ней. Она как будто хочет, чтобы ее заметили. Громко открывает калитку, которая, как ни странно, не заперта. Наверное, он действительно ждет. А у меня нет никакого оружия. Оглядываюсь по сторонам, смотрю под ноги. Хватаю на ходу небольшой булыжник. Догоняю девушку.

– Давай, я первый войду.

Открываю дверь, которая, как можно было догадаться, не заперта. Слышу, как позади тяжело дышит Оля. Приятно осознавать, что она тоже боится и волнуется. Это придает сил. Ведь мужчина не должен быть трусливее, так не положено. И если уж ты выбрал смелую, то и сам должен быть не хуже.

В прихожей нашему взору представилось пугающее зрелище. Все вещи выкинуты из шкафов, журнальный столик перевернут на бок. Стойка для обуви разломана, в двери в комнату выбито стекло. Как будто что-то искали. Но все это слишком театрально, похоже на декорации.

– Стой здесь, – говорю я и иду в комнату на трясущихся ногах. Вызвать полицию? Нет, нельзя.

Аккуратно заглядываю в комнату. Дыхание замирает, в ушах начинает неприятно звенеть. Если бы я не схватился за ручку двери, то точно упал бы, так как силы окончательно покинули меня. Невообразимый ужас наполняет душу. Через мгновение оцепенение проходит, и тело начинает бить сначала слабая, но постепенно усиливающаяся дрожь. Я инстинктивно закрываю лицо руками, затем протираю глаза в надежде, что мне это только кажется. Но нет. Это не мираж. Посреди комнаты лежит окровавленное тело Вероники.

– Ну, что там? – спрашивает Оля.

Не хочу отвечать. Не могу говорить. В горле встал комок. Слез нет. За последние недели сердце очерствело, остались только паника и страх. Он подстроил это, сука! Это он! Я осторожно ступаю в комнату, как будто иду по хрупкому льду, который вот-вот провалится, и я упаду в бездонную пропасть.

Оля, не дождавшись ответа, подходит сзади. Похоже, она не испытала такого шока, потому что сразу спросила:

– Ты ее знаешь?

Так просто и бездушно, как будто увидела фотографию незнакомой девушки и интересуется, кто она. Кто ее сделал такой бесчувственной? Нормальный человек выскочит из дома и кинется в поисках помощи. Но только не Оля. Уверенным шагом она подходит к телу. Ее лицо выражает не страх, не жалость, а отвращение.

– Похоже, она мертва, – чудовищно спокойным голосом говорит девушка.

– Это моя подруга. Я ее втянул во все это. А он ее убил. Но зачем? – бормочу я свои мысли вслух.

– Похоже, ее застрелили, – сказала Оля, присев на корточки над телом. – Надо убираться отсюда. Теперь от него можно ожидать чего угодно. Он совершенно спятил.

– Зачем он ее убил? – не унимаюсь я. – Ведь он не знал ее.

– Потому что она твоя подруга. Я даже не хочу предполагать, что теперь у него на уме, – она встает и совершает первый за все время нашего общения человеческий поступок: берет мою руку и нежно сжимает ее. – Сережа, нам надо отсюда уезжать. Сейчас мы играем по его правилам. Он ведет нас.

– Неужели мы ее так оставим? – внезапно чувство вины переполнило меня. Внутри что-то оборвалось. Слезы потекли по щекам. Как я виноват перед Вероникой! Я должен заплатить за содеянное. – Давай позвоним в полицию!

– Нет, – строго отвечает девушка. – Уверена, что этого и ждет Паша. Мы поедем к моему другу. Он может помочь. Паша его не знает.