Танец фавна - Елена Бриолле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот момент дверь открылась, и Ленуар бросился на Жанвиля. В глазах у Нижинского потемнело, он схватился за стул, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не упасть. Однако с каждым движением тело его тяжелело. Кто-то громко кричал. В уборную вбежали люди. Нижинский качнулся еще раз и окончательно потерял сознание.
Во тьме
Домой измученная телесная оболочка Ленуара вернулась поздно. Еще без души. Душа застряла в тот день неподалеку от остановки Bon marché, словно ожидая следующий трамвай, который никогда больше не придет.
Под входной дверью лежала записка. Крупные острые буквы с наклоном вправо. Так писала только Николь. Характерный росчерк пера в конце каждого предложения. Ленуар смотрел на буквы и не мог собрать их в слова. Образ Николь стал частью его самого. Как образ Элизы.
Ленуар подошел к окну и распахнул его, запуская в свою комнату ночной воздух и ночную тьму. Сев на подоконник, он радовался этой тьме, которая вместе с кровью Николь заполнила его пустое тело. Луна освещала тучи со стороны космоса. Париж накрыло черным покрывалом. Таким же черным, как сам Ленуар. Хватит ли у него сил прочитать ее записку?
Эрнест Жанвиль, Роберт Сантос, их ненависть, их страх, их робость перед живой энергией, способной так ярко воплощать на сцене человеческие страсти, тоже теперь погружались для Ленуара во тьму.
Он опустил руку, но в этот момент ладонь что-то кольнуло. В кармане робы Ленуара до сих пор лежал сапфировый перстень. Тот самый… Сыщик поднес его к привыкающим к темноте глазам. Сапфир… Символ верности и справедливости, символ раскаяния… Камень, дарующий душе спокойствие… Успокаивал ли этот сапфир Нижинского? Сдерживал ли его порывы? Успокоится ли однажды душа Ленуара?
Синий сапфир. Сыщик покрутил перстень в пальцах. На платине не было никаких дарственных надписей. Чистый символ не нуждается в комментариях. Он объединяет без слов. Ленуар с силой сжал перстень в ладони. Раздался тихий щелчок. Сначала сыщик подумал, что ему послышалось. Однако когда он еще раз посмотрел на кольцо, то увидел, что пластинка, держащая сапфир, приподнялась и на платиновом дне находилось выпуклое изображение. Круг с точкой посередине. При желании его можно было бы использовать в качестве печати. «Впрочем, какая теперь разница?..» – прошептала тьма.
Но Ленуар никак не мог успокоиться. Может, Николь, сама того не ведая, подарила ему в этом кольце спасение? Теперь сыщик снова пытался разгадать загадку, постепенно становясь собой.
Круг и точка. Круг и точка… Один из старейших символов мироздания. Концентрация. Индусы, кажется, называют точку «нирваной». Символ угасания и отсутствия волнения и страстей. Начало и конец. «Можно ли измерить точку?..» – спрашивала у Ленуара мать, увлекавшаяся физикой.
Люди Древнего мира обозначали точкой в кругу гору. Точкой была ее вершина, там, где земля встречалась с небом. Центр мира.
Современники Ленуара, наоборот, увидели в точке свой пупок и поставили во главу мироздания не бога, а самих себя. «Я, я, я», – доносилось с трибун. «Я» вылетало тысячами из фотоателье в виде фотографических снимков. Как жаль, что они так и не успели сфотографироваться вместе с Николь…
Круг и точка – символ солнца. Символ обжигающего солнца…
Это символ смерти и возрождения.
Ленуар закрыл кольцо и стащил с себя ненавистную робу. Холод комнаты погасил разгоравшееся пламя в груди Ленуара. Сыщик медленно опустился на пол и еще раз развернул записку Николь: «Габриэль, спасибо, что ты вытащил меня вчера из царства мертвых. Прождала тебя весь день, как верная жена! Доминик рассказала много анекдотов о твоих похождениях. Она готовит прекрасный кофе. Завтра мы с Люси собираемся отвести Нижинских в Bon marché заказывать обувь. А потом я снова зайду. Жди! Целую твои усы, Николь».
Ленуар снова посмотрел в окно. Тьма никуда и не думала уходить.
Благие намерения
– Ленуар, тебе нужен отдых! Посмотри, в кого ты… – Пизон хотел сделать замечание своему лучшему агенту Безопасности, но осекся. Вместо этого он подошел к двери и запер ее на ключ. – Выпьем?
– Нет.
Пизон понимающе закивал, но все равно сел в кресло, вытащил из письменного стола фляжку с шотландским виски и сделал большой глоток. Обратно фляжку шеф бригады краж и убийств ставить не спешил. Разговор предстоял трудный.
– Габриэль… Ты ведь понимаешь, что для того, чтобы проведенный арест не аннулировали сверху, мне нужны доказательства?.. Знаю, что тебе тяжело, но…
– Я для этого и пришел, шеф, – перебил его сыщик. – Дела всегда нужно доводить до конца.
– Да… – Пизон потянулся за фляжкой и сделал еще один глоток. Затем взял в руку автоматический карандаш – новый пишущий инструмент, которым шеф тайно гордился, справедливо считая, что с ним он уже не так сильно отстает от прогресса – и приготовился писать. – В любом случае, если ты прав, то мы смогли избежать обострения отношений с Российской империей, а это дорогого стоит. С русскими нам ссориться нельзя. Ладно. С чего ты взял, что это секретарь Его Высокопреосвященства?
– Его зовут Эрнест Мари Жанвиль. Так сказала его сестра, когда представила мне Жанвиля в первый раз. Еще тогда, после премьеры, – голос Ленуара был тихим, словно он не делал официальный доклад Марселю Пизону, а разговаривал сам с собой.
– Я знаю, как его зовут! – фыркнул шеф и бросил карандаш обратно на стол.
– Его второе имя – Мари. Когда бонна сказала, что относила все письма в парижское архиепископство, я удивился. Обычно подобные письма сразу направляют в церковь. Только такая простая девушка могла поверить в то, что там были молитвы святой Деве Марии.
– Она работала на Сантоса? – спросил Пизон и снова взял карандаш в руку.
– Она тут ни при чем. Сантос ей рассказал сказку, а она поверила. В конце концов, на конвертах было написано именно так.
– А с чего ты вообще взял, что все это задумал не архиепископ Аметт?
– Парижский кардинал слишком долго шел к своему назначению, чтобы марать руки. К тому же он за исправление ошибок, а не наказание людей, – задумчиво произнес Ленуар.
– Что-что? – не понял Пизон.
– В любом случае все письма, адресованные кардиналу Аметту, проходят через его канцелярию, а кто ее возглавляет? Эрнест Мари Жанвиль. Сегодня утром мои люди обыскали его кабинет. Как ни странно, в архивах нашли много писем, но ни одно из них
