Танец фавна - Елена Бриолле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В La Croix часто публиковались репортажи о выступлениях Его Высокопреосвященства кардинала Аметта, о том, кого он благословил, о том, как он присутствовал на открытии новой церкви или давал наставления о праведной жизни. Именно их Сантос систематически выделял карандашом.
«Бог освещает умы и придает нам сил собрать волю в кулак и действовать…»
«Приходить в церковь в платье с декольте – поднимать руку на Бога. В то время как все верующие идут на жертвы ради божественного благословения своей страны, те, кто забывает о христианских правилах умеренности, вдвойне виноваты. Настоящие христиане согласятся с этим мнением и своим приличным видом и благопристойной жизнью будут подавать пример, который мы от них ждем».
«Дадим всем истину в милосердии: милосердие, умеющее бороться, но которое борется с ошибками, а не людьми. Как завещал святой Августин: уничтожайте ошибки, любите людей». В этой цитате Сантос жирно подчеркнул последние слова «уничтожайте ошибки, любите людей», и Бернар задумался о том, насколько по-разному при желании можно было бы истолковать эти слова.
– Вызови сюда бонну! – вывел его из философских размышлений резкий голос Ленуара.
– Что?
– Сейчас же!
Бернар вернул сыщику газеты и быстро спустился по лестнице к хозяйке дома. Она в свою очередь привела к нему племянницу из Бретани. И еще через пять минут девочка испуганно рассматривала кровавую одежду Ленуара.
– Вы часто убираетесь в этой комнате? – спросил сыщик.
– Два раза в неделю, мсье. Но обычно здесь и без меня очень чисто. Раз в неделю господин Сантос просил отнести белье к прачке, вот и вся работа.
– А кто отправлял его письма? Он сам? Здесь все конверты подписаны «Св. Деве Марии».
– Ах да, еще вот иногда просил отнести его письма. Говорил, что заказывал молитвы за здравие в соборе Парижской Богоматери в честь кого-то из родственников…
– В школе сказали, что у Сантоса не было близких родственников, – заметил Бернар.
Услышав это, девушка покраснела и еще больше заволновалась.
– Куда вы относили его письма? Отдавали почтальону или сами доставляли?
– Так почтальон же долго будет доставлять… А я и так в церковь постоянно хожу, вот и заносила по дороге письма.
– Кому? – не выдержал Ленуар.
– Святой Деве Марии… Как указано на конверте.
– Куда? Куда вы их относили? По какому адресу? Напишите вот здесь, – Ленуар вытащил чистый лист и протянул девушке.
Бонна наклонилась и неровным детским почерком вывела: «Канцелярия парижского архиепископства».
Невинное сердце Марии, молись за нас
Нижинский посмотрел на себя в зеркало и подправил грим. Перед ним снова возник Фавн. Дикий бог. Единственный бог, живущий в гармонии с природой, который сам природа. Бог возрождения, постоянного поиска и обновления. Самый страшный бог.
– Господин Нижинский? – обратился к танцовщику незнакомый ему голос. – Моя сестра сказала, что вы перед представлением хотите причаститься? Обычно я подобное не практикую, но Люси поведала мне о сегодняшней трагедии, и я…
– Спасибо, что пришли, отец… – рассеянно прервал его Нижинский.
– Жанвиль. Отец Жанвиль, – уточнил священник, выкладывая на стул у двери церковную утварь и гостию. – Позвольте узнать, почему вы решили причаститься? Обычно на причастие ходят в церковь или вызывают священника перед смертью.
– Я… Мне очень страшно, отец Жанвиль. Сегодня я стал свидетелем смерти одной девушки… Ее убили из-за меня… И это не первая смерть с тех пор, как я танцую Фавна.
– Признаться, я действительно еще никогда не проводил причастия языческого бога, – сказал Жанвиль. Нижинский посмотрел на священника, надеясь увидеть в его глазах улыбку или хотя бы намек на улыбку, но Жанвиль был серьезен. Этот контраст между словами и внутренним напряжением священника сразу бросился Нижинскому в глаза, однако он решил, что это все нервы. – Знаете, в древние времена христиане уничтожали языческие идолы во имя единого Великого Господа нашего. Вам мешает ваш внутренний идол. Но я помогу с ним справиться.
– Я не хочу никого уничтожать, отец. Я просто хочу помолиться во спасение своей души. Иначе сегодня на сцену мне не выйти. Мне нужны силы, чтобы противостоять тьме, – Нижинский снова посмотрел в зеркало и застыл, разглядывая, как священник берет в руки тяжелый позолоченный крест.
– Мы все противостоим тьме, сын мой. Но победителем станет тот, чья вера останется непоколебимой. Вера – вот наше оружие. Чистая вера.
Священник подошел к Нижинскому и сказал:
– На колени, сын мой.
Танцовщик внимал голосу Жанвиля и невольно начал его слушаться. В конце концов, ему действительно сейчас нужна была вера и поддержка высших сил. Он встал со стула и опустился перед Жанвилем на колени.
– У вас мало времени, сын мой, вкусить Тело и Кровь Христа, и соединиться с Богом нельзя без исповеди. Покайтесь. Покайтесь в содеянном, – почти нараспев произнес Жанвиль.
Нижинский застыл и вспомнил своего отца. Сколько он молился в детстве, сколько он ходил в церковь и исповедовался, но его отец все равно бросил их с матерью и ушел к другой женщине. С тех пор Вацлав никогда не ходил в церковь.
– Простите… Мне не в чем каяться… Разве Бог не любит всех людей безусловной любовью? Разве он не может просто подарить моему сердцу успокоение в тихой молитве?
– Вы взяли на себя большой грех, я чувствую это… Покайтесь, пока не поздно! – Жанвиль поднял крест над головой Нижинского и начал громким речитативом: – Святое сердце Иисуса, сжалься над нами; невинное сердце Марии, молись за нас…
Нижинский закрыл глаза и перекрестился. Звук голоса священника начал казаться ему ветром, дующим над водами океана. С каждой фразой волны поднимались все выше, с каждым «аминь» ветер разбивал их об острые камни ощетинившейся души Нижинского. Фавн внутри него не хотел сдаваться просто так. Он кружился и вглядывался в танцовщика, пытаясь его вернуть в мир зеленых крон деревьев и спелого винограда, в мир, где он танцевал как язычник, как в последний раз в жизни, в мир, где не было крестов и распятий.
– Внемли словам моим,