Тигр снегов - Тенцинг Норгей

– Почему нет телеграммы от моего мужа? – спрашивала она то и дело. – Я дам десять рупий то­му, кто доставит мне ее с почты.

Но телеграмма все не шла (я так и не смог выяс­нить, что с ней случилось), и, прождав одиннадцать дней, Анг Ламу решила ехать, будь что будет. У нее не было ни денег, ни подходящей одежды, но Митра дал ей сто рупий, заработанных на продаже моих фо­тографий, да потом раздобыл еще четыреста рупий на поездку с помощью миссис Гендерсон из Гималай­ского клуба и других друзей. Анг Ламу выехала из Дарджилинга с дочерьми и прибыла в Катманду само­летом через Патна, опередив меня на четыре дня. С ними прилетели Пасант Пхутар (уже третий), ве­теран-горец, наш близкий друг и родственник, и Лакпа Черинг, представлявший нашу ассоциацию.

Впрочем, в тот сумасшедший день, когда я сам добрался до Катманду, у нас вовсе не было времени переговорить обо всем этом. Не прошло и нескольких минут, как меня оторвали от родных и усадили вме­сто «джипа» в коляску, запряженную лошадьми; туда же сели другие восходители, которых я не видел не­которое время, в том числе Хант и Хиллари. И вот мы двинулись через город, окруженные еще невиданной толпой. Нас осыпали рисом, цветной пудрой, монета­ми, причем монеты колотили меня по черепу так, что я стал опасаться головной боли. Спастись от них было невозможно, потому что я не мог смотреть во все сто­роны одновременно. Большую часть времени я стоял в коляске, улыбаясь и сложив ладони пальцами кверху в традиционном древнем индийском приветствии намасте.

Событий было столько, что трудно вспомнить, что происходило раньше, что позже.

Прямо в нашей испачканной экспедиционной одеж­де нас доставили в королевский дворец. Здесь участни­ков восхождения приветствовал король Трибхувана, он вручил мне Непал Тара (Непальскую Звезду) – выс­шую награду страны; Хант и Хиллари получили другие награды. Как и многие другие обстоятельства этого времени, вопрос о почестях и полученных знаках от­личия дал повод к осложнениям и недоразумениям. Дело в том, что в то самое время, когда мне вручили одну непальскую награду, а Ханту и Хиллари – дру­гую, не столь высокую, из Англии поступило сообще­ние, что королева возвела их в дворянское звание, а в отношении меня ограничились медалью св. Георга. Шум, поднятый вокруг всего этого, был не только нежелательным, но просто бессмысленным. После того как Индия стала независимой, ее правительство, по­добно американскому правительству ранее, запретило своим гражданам принимать иностранные титулы. Та­ким образом, если бы королева и удостоила меня такой чести, то я сам и моя страна оказались бы только в не­ловком положении. Лично для меня это было каи чаи на – совершенно безразлично; дворянское звание не прибавило бы мне ни ума, ни красы. Поняв причину, я ничуть не чувствовал себя обиженным или задетым.

Политика, политика… Внезапно со всех сторон на­чались осложнения. Непальцы отнеслись ко мне заме­чательно, они встретили меня так, что я не забуду, да­же если проживу сто жизней. Однако в своих усилиях сделать из меня героя они зашли чересчур далеко: они почти совершенно пренебрегали англичанами, вместо того чтобы отнестись к ним как к почетным гостям. Слишком многие непальцы говорили глупые вещи, стараясь извратить факты в своих политических це­лях. Каких только диких выдумок не было: и что я тащил Хиллари на себе до вершины, и что он вообще не дошел до верха, и что я чуть ли не один совер­шил все восхождение. А тут еще эти нелепые заявле­ния, которые меня заставили подписать, воспользо­вавшись моей растерянностью. Кончилось тем, что пол­ковник Хант вышел из себя и заявил, что я не только не герой, но, с точки зрения техники лазания, вообще второразрядный альпинист. А это, разумеется, только подлило масла в огонь.

Непальские и индийские журналисты ходили за мной по пятам. Руководствуясь политическими моти­вами, кое-кто пытался заставить меня высказаться против англичан, а я, обидевшись на слова Ханта, и в самом деле сказал кое-что, о чем позже сам сожа­лел. К счастью, добрая воля в наших сердцах востор­жествовала. Ни англичане, ни я сам не хотели, чтобы великое событие было превращено в нечто мелкое и жалкое. И вот мы собрались 22 июня в канцелярии премьер-министра Непала и составили заявление, призванное положить конец всем разнотолкам. Один экземпляр, предназначенный для Хиллари, подписал я, другой – для меня, подписал Хиллари. Вот что на­писано в том экземпляре, который хранится у меня сейчас:

«29 мая мы с шерпой Тенцингом вышли из нашего верхнего лагеря на Эвересте на штурм вершины.

Во время восхождения на Южную вершину то один, то другой из нас шел впереди.

Мы перешли через Южную вершину и стали подни­маться по предвершинному гребню. Мы. достигли вер­шины почти одновременно.

Мы обняли друг друга, счастливые своей победой; затем я сфотографировал Тенцинга с флагами Велико­британии, Непала, Объединенных Наций и Индии.

Э. П. Хиллари»

Каждое слово в этом заявлении есть истинная правда. Именно так – мы достигли вершины почти одновременно. И так оно и оставалось до настоящего времени, когда по причинам, которые я уже изложил, мне кажется правильным рассказать все подробности.

Наряду с вопросом о том, кто первый достиг вер­шины, было много толков и споров относительно моей национальности. «Какое это имеет значение? – спраши­вал я снова и снова. – При чем тут национальность и политика, когда речь идет о восхождении на гору?» Но разговоры не прекращались, и я решил обратиться к премьер-министру, мистеру Коирала. Я сказал ему:

– Я люблю Непал. Я родился здесь, это моя страна. Но теперь я уже давно живу в Индии. Мои де­ти выросли там, и мне надо думать об их образова­нии, об их будущем.

Мистер Коирала и остальные министры отнеслись ко мне приветливо, с полным пониманием. Они не пытались, подобно некоторым другим, оказывать давле­ние на меня, а только сказали, что если я захочу остаться в Непале, то получу дом и другие льготы; далее они пожелали мне успеха и счастья, независи­мо от того, каким будет мое решение. Я остаюсь им глубоко благодарен за готовность помочь, когда я ока­зался в затруднительном положении. Как я сказал тогда для печати: «Я рожден из чрева Непала, а вы­рос на коленях Индии». Я люблю обе страны, чувствую себя сыном их обеих.

В Катманду мы оставались около недели, и каж­дый день устраивались новые торжества, новые цере­монии, но происходили также новые осложнения. На этот раз мы, шерпы, спали не в гараже, а в непаль­ской правительственной гостинице, так что в этом отношении все было в порядке. Впрочем, не совсем в порядке – приходилось защищать нас от толпы, ко­торая осаждала экспедицию.