Копия Афродиты (повести) - Василь Когут

— Но я же приходил узнать твой адрес, а она…

— Наверное, человеку признать свои ошибки не так просто. Стоит ли ее осуждать за это? Прости ты ей…

Боже мой! Никто ничего не знал, не виноват, ошибки… А его собирались упечь в тюрьму. Гришка сложил лодочкой руки, прижал их к груди и, легко вздохнув, уставился в бездонное чистое небо. Судьба? Или что? А Оксана тем временем продолжала:

— Понимаешь? Когда я прочитала, что вызываюсь по делу гражданина Качура, у меня мурашки по коже полезли… Только тогда до меня дошла суть и серьезность твоего положения. Стало страшно за тебя…

— Я же говорил тебе об этом…

— Говорил… Я видела, что ты ревнуешь, и меня это больше заботило, чем какой-то мотоцикл…

Гришка в упор рассматривал Оксану, и образ ее затмевал все остальное. Он, кажется, и не все слышал, что она говорит. Перед ним стояла та же вчерашняя подруга-одноклассница, без макияжа, с той же прической, на него смотрели те же голубые бездонные глаза в обрамлении пушистых ресниц. Пухлые губы будто тянулись к нему. Все обиды, накопившиеся за последние тревожные дни, стали угасать, таять, как лед.

— Значит, мать лгала? А за ложные показания…

— Предупреждали…

— А дальше?

— Оставим, Гришка, эти разговоры. И мать тоже. Я же говорила: отец виноват. Видел бы ты, как он в то утро бушевал. Меня силой, с постели, ничего не объяснив, усадил в машину и увез к тетке. Я не успела даже опомниться… А что было с мамой — не спрашивала.

— А я пришел к твоему отцу.

— Зачем он тебе? — Оксана легким, казалось, небрежным движением, откинула назад рассыпавшиеся на груди волосы. — У нас с ним был серьезный разговор. Понимаешь, он к тебе больше претензий не имеет.

— А искореженный мотоцикл? — вырвалось у Гришки.

— Пустяки! — махнула рукой Оксана. — Его продали.

Гришка молчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. Будто весь инцидент исчерпан. Певни обзавелись новой собакой, продали мотоцикл, подозрения в воровстве отпали. Оксана как ни в чем не бывало снова потянулась душой к нему. Значит, есть справедливость на свете… Есть и судьба. Но почему Оксана ни слова о том парне? Не снова ли это какая-нибудь игра? И как после всего случившегося отнесется к нему председатель? Видишь ли, претензий не имеет. Зато теперь он, Гришка, может предъявить свои претензии. Какие? Он еще подумает… Но главное — посмотреть в глаза этому человеку. Может, и говорить ничего не надо, а просто — посмотреть в глаза…

— Я должен увидеть отца, — напомнил Гришка.

— Должен — встречайся, — спокойно сказала Оксана. — Вам рано или поздно все равно придется встретиться. Так лучше не откладывать…

Она взяла его за руку и, словно послушного теленка, повела дальше в сад.

31

«…Какой это был вечер! Сама природа будто пришла мне на помощь. Ни порыва ветра, ни облачности. Над нами висел голубой купол, усеянный жемчужинами. Замер птичий хор в лесу. Но там, на озерце, чудом уцелевшем среди мелиоративных канав, хором квакали лягушки. Да так громко, так слаженно, что мы невольно заслушались их хоровым искусством.

— На дождь, — тихо сказала Оксана.

— Как на свадьбе, — старался пошутить я. — Мотивы-напевы веселые.

Оксана в ответ хихикнула, положила свою руку на мою, наклонилась через стол ко мне. И как-то тихо, заговорщицки спросила:

— Ты зачем забрал назад документы? Решил таким образом мне отомстить?

Меня бросило в жар. Наступившая темнота была кстати: раскрасневшееся мое лицо Оксана увидеть не могла.

— Мне не нравится медицинский.

— Я уже это слышала. Даже мой двоюродный брат удивился, узнав, что ты тут же изменил свое решение.

— Какой двоюродный брат?

— Тот, который был со мной.

У меня на душе стало как-то легче, а за себя — обидно. Никак не могу я разобраться в чувствах, не могу осмыслить происходящее. Сам себе даю слово — не торопиться в действиях и суждениях, но не получается. Вот и двоюродного брата Оксаны я принял за… Но она могла мне сказать об этом сразу. Не сказала… Ей, видите ли, было интересно, как я ревную…

На улице послышался шум приближавшейся машины, залаяла возле сарайчика собака. Впервые за то время, что я находился в саду. Скрипнула калитка. Размеренный стук каблуков по асфальтированной дорожке.

— Отец.

Я, как и в прошлый раз, растерялся. До этого мне встреча с председателем казалась очень простой и понятной. Думалось, подойду к Петру Саввичу, поздороваюсь, повинюсь за разбитый мотоцикл… Но то, что я узнал сегодня от Оксанки, разрушило весь мой сценарий. Теперь-то я уже точно знал, что во всех бедах моих был один виновник — Певень. Непонятно было мне только одно: почему он вылил на меня всю злобу, почему поступил так некрасиво и низко? Оксанка? Из-за нее? Но и ей я ничего плохого не сделал. Старался как лучше. Подойти и узнать? Спросить? Глядя прямо в глаза?

— Отец, — напомнила Оксана. — Иди же!

Она меня торопила. Она и сама догадывалась обо всем и, наверное, хотела быстрее погасить конфликт. Но мне почему-то именно сейчас не хотелось встречаться с председателем. Не хотелось… Я мог наделать, наговорить глупостей, нахамить… Мысль о возможном моем поведении словно озарила мои мозги. Нет, сейчас мне нельзя встречаться с виновником моих бед.

— Не пойду.

— Почему?

— Не могу. Сегодня не могу.

— Гришка, надо!

— Нет! — я твердо стоял на своем. — В другой раз.

— Я же завтра уезжаю. — Оксана чуть не плакала. — Я с отцом говорила о тебе.

— Нет!

Подождав, пока стихли шаги и в веранде захлопнулась дверь, я встал и тихонько направился к калитке. Оксана опустила голову на руки и меня не провожала…»

32

Утром шел дождь. Сквозь открытое окно Гришка наблюдал, как беспрерывные нити тянулись в высоты к земле, путались в деревьях и крупными хрустальными каплями падали вниз. По небу плыли белесые облака. Солнечные лучи золотили и нити, и деревья, и дома. Все выглядело неестественно, как волшебство.

И вдруг этот монотонный и успокаивающий шепот нарушил надрывный гул мотора. Гришка увидел, как зеленый «уазик» остановился у ворот. Из него вышел председатель колхоза и направился в дом Качуров. Гришка не поверил себе: Певень к ним в дом? В первое мгновение он решил выскользнуть через окно и скрыться где-нибудь в саду. Не хотелось ни встречаться, ни говорить с этим человеком. А председатель размашистым шагом все ближе подходил к порогу, на окаменевшем лице его застыли озабоченность и тревога. Мать, увидев Певня, вышла навстречу:

— Рады вас видеть, Петр Саввич, — с улыбкой встретила она председателя. — Проходите, гостем будете.

— Каким уж там гостем, — пробасил Певень, подымаясь на крыльцо. — Разговор-то из неприятных предстоит…

— Приятного действительно мало, — согласилась мать. — Но мы уже попривыкли.

Гришка слышал этот разговор и проклинал себя за то, что ни вчера вечером, ни сегодня утром не рассказал родителям об исходе его печальных дел. Он, успокоившись наконец, обдумывал свое будущее. Оксана настаивала на том, чтобы он вернул документы в медицинский. Гордость не позволяла ему везти их вторично в Гродно. А на факультет журналистики, честно говоря, боялся. Из-за этих самых публикаций. Ну что, кроме куцых заметок и коротенького стишка в районке, у него есть? Те послания, которые он втайне писал для Оксаны и которые кроме него никто не читал? Какой же с него поэт, писатель, журналист? А рука все равно тянется к перу. Вон как легко и с упоением писал пространную объяснительную-автобиографию следователю. Какое-то вдохновение находило на него, вставал ночью, брался за ручку, записывал на бумаге невесть откуда пришедшие мысли, слова… Писал словно о другом, не думая о собственной судьбе… А она — в медицинский… Лучше уж в институт механизации, по отцовской линии…

Так и не успел ничего решить конкретно, когда заявился Певень. «И какого черта ему надо? — удивлялся Гришка. — Все уже прояснилось…»

Но любопытство взяло верх. Гришка не сбежал. Но и не вышел навстречу председателю. Слышал сквозь приоткрытую дверь, как Петр Саввич тяжело опустился на скамейку, горестно вздохнул.

— Я, Марья Ивановна, вот зачем, — сказал тихо. — Повиниться перед вами. И тобой, и Павлом, и Гришкой… Тяжело мне это. Но… Самое тяжелое, чувствую, теряю единственную дочь…

Мать долго молчит. Чего-чего, а такого начала разговора она от председателя не ожидала. И никак в толк не возьмет, при чем здесь дочь его и почему он ее вдруг теряет. Снова что-нибудь Гришка набедокурил? Когда же это кончится?

— Я что-то не понимаю вас, — удивилась Мария Ивановна.

— А что тут понимать, — снова вздохнул председатель. — Я, старый дурак, во всем виноват. Не разобрался… Погнался за твоим сыном, решив, что он украл мотоцикл. А ведь он его не воровал. Оксана, дочь моя, разрешила ему. В гневе я такое натворил. И дочь, считай, выгнал из дому, и жену впутал в эту историю…