Копия Афродиты (повести) - Василь Когут

После своей тирады я насторожился. Согласится Витька или нет? Не согласится — трус и негодяй. Теряю своего единственного друга. Об этом я скажу ему тут же, дам по шее, и на этом наша дружба закончится. Поеду с исповедью один.

— Ты документы все подготовил в институт? — вдруг спросил Витька, чем окончательно ошарашил меня.

— На кой черт они мне! — огрызнулся я. — До этого ли теперь?

— В таком случае — поедем завтра же. Заодно возьмешь и необходимые документы.

На душе у меня стало светло…»

21

Утром Гришка снимал повязку с головы. Длинный бинт, сползавший как змея, наматывал в левую руку, правой осторожно отрывал на макушке, где он пропитался кровью, присох и причинял боль. Стиснув зубы, Гришка рванул последний виток и вместе с тампоном оторвал повязку от раны. Рана оказалась пустяковая: сантиметра на три рассечена кожа. Парень осторожно начесал на рану волосы, побрызгал лаком. Отцовской электробритвой убрал с лица темный пух. Желтых пятен под глазами уже не было. Переоделся в новый костюм, белую рубашку украсил пестрым галстуком. Стал во весь рост перед зеркалом…

А что? Вот он, как есть… Высокий, стройный, волевое худощавое лицо, глаза янтарного цвета, брови с резким изломом, нос прямой, острый, крупные, редкие зубы, губы толстые, длинные, будто на них застыла затаенная боль. Эти губы придают лицу какое-то недовольство. Но так должно и быть. Гришка редко бывал чем-то доволен по-настоящему. В его жизни всегда чего-то не хватало. Отец по этому поводу выразился вполне определенно: ходишь, как белены объевшись… Оглядев себя сзади, со стороны, и оставшись собой все-таки удовлетворенным, Гришка решил ехать в райцентр без головного убора. На свежем воздухе, решил, рана быстрее заживет.

На улице уже поджидал Витька.

— Может, на мотоцикле махнем? — предложил.

— Ты что, спятил? — ужаснулся Гришка. — Да я больше в жизни…

— Ладно, потопали на остановку.

Сергей Иванович Кравец принял ребят сразу же. Его ничуть не удивил этот внеплановый визит. Рано или поздно так должно было случиться. Старший лейтенант знал из опыта, что придет время и попавшие в беду, после раздумий, размышлений, сами расскажут, уточнят детали преступления, повод, подтолкнувший к нему. Окинув оценивающим взглядом Гришку, он заметил в нем какую-то внутреннюю перемену и первым начал разговор:

— Решили начистоту?

— Да, — в один голос ответили друзья.

— Слушаю.

Гришка начал с того, что у него появилось страстное желание заиметь мотоцикл. Но ему, как и раньше, в жизни не повезло. Отец отказал, по лотерее не выиграл, Витька сдрейфил — побоялся отца. Да, действительно он увидел новый мотоцикл в сарае у председателя. Вначале мелькнула мысль, подсказанная Витькой: украсть… Но вскоре он эту идею отбросил напрочь…

Следователь сидел, скрестив руки на груди, внимательно слушал. Гришке это показалось даже обидным: он пришел рассказать всю правду, а следователь даже не ведет протокол. И не выдержал:

— Вы же ничего не записываете!

— Не волнуйся, — улыбнулся Кравец. — Пишем.

И только теперь Гришка заметил у чернильного прибора маленький микрофон. Парень на минуту стушевался, а дальше, успокоившись, продолжил рассказ. Витька изредка уточнял детали. Получалось, что они совершенно не виноваты и ни о каком преступлении не думали.

— Хорошо, — сказал следователь. — Ты, Качур, утверждаешь, что мотоцикл тебе разрешила взять Оксана Певень?

— Да, — уверенно подтвердил Гришка.

Старший лейтенант порылся в папке, лежавшей перед ним, достал один из исписанных листов и показал Гришке.

— Чей это почерк?

— Оксанин, — без запинки ответил парень, узнавший ее летящий почерк.

— Читай!

Гриша взял лист, протянутый ему следователем. Это было вроде объяснительной. У Гриши заходили желваки на скулах.

«Я, Певень Оксана Петровна, подтверждаю то, что однокласснику Качуру Григорию Павловичу отцовского мотоцикла не давала. Пользуясь моим отсутствием, он его украл.

В чем и расписываюсь…

27 июня…»

Гришка не раз, а несколько раз успел прочитать этот гнусный поклеп, написанный на имя следователя Кравца. В его душе что-то надорвалось, хотелось провалиться сквозь землю, испариться, исчезнуть…

— Что скажешь теперь? — жестко спросил следователь.

Ну что сказать после этого? Смысл написанного ясен, почерк Оксанин. Да и бегство ее в Гродно подтверждает, что, сделав свое черное дело, оставила его на произвол судьбы. Какая подлость! Ради чего она пошла на такой обман? Что плохого сделал он ей? Он же только хорошее…

— Ну? — напомнил старший лейтенант.

— Вранье! — крикнул Гришка и вскочил со стула.

— Чье? — сразу же последовал вопрос. — Ее или твое?

— Оксаны Певень, ее…

Кравец, прищурив глаза, плотно сжав свои тонкие губы, пристально смотрел на Гришку, что-то усиленно обдумывал. Его, кажется, встревожил этот ответ подследственного… Неожиданный, естественный, вырвавшийся из глубины души…

В кабинете следователя стояла гнетущая тишина.

22

«…Выпроводив Витьку из кабинета, Кравец предложил мне написать эту самую «свою автобиографию». Получив неделю времени, я должен был распределить его так, чтобы полностью довести дело до конца: или суметь себя защитить, или… Я испугался не на шутку. Объяснительная Оксаны, написанная собственноручно, являлась самым страшным документом, подтверждавшим мои действия. Мне надо было доказать обратное. А как? Только сама Оксана могла все поставить на место. Только она…

Витьки нигде не было. Ни в милиции, ни на вокзале. Значит, уехал без меня. Кстати, с ним было все ясно. Случай с собакой, являвшийся серьезной уликой, связанной с хищением мотоцикла, будто отпал. Витька — свидетель. Мы честно признались, что с собакой разыграли шутку: очень уж беспокоила лаем-визгом. Идея эта не новая. В прошлом году мы видели, как ребята из профтехучилища дали коту две таблетки реланиума и как кот, осмелев до безумия, бросался на собаку, гонялся за курами. Хохотали до слез. Кот остался жив, но в дальнейшем избегал встречи с людьми, словно одичал. Отсиживался в темных углах. Мы тоже, мол, хотели подобным образом успокоить собаку, но… Никакой он не был бешеный, а председатель с испугу зря его застрелил.

Кравец вроде бы соглашался с нашими доводами. Слушал внимательно, кивал утвердительно головой, временами улыбался. Но поверил ли? Этого мы не знали.

Я все же решил в нотариальной конторе снять копию свидетельства о рождении и взять медицинскую справку. В поликлинике людей было мало. Все те, кто надумал поступать учиться, давно уже взяли необходимые документы и, вероятно, отправили их по учебным заведениям. Я единственный из вчерашних учеников ходил из кабинета в кабинет, врачи удивленно встречали меня, больше из устных моих заверений, чем серьезных обследований, делали отметку в справке и отправляли в следующий кабинет. К обеду я успел завершить все дела.

По дороге домой, прижавшись щекой к холодному стеклу автобуса, я обдумывал свои дальнейшие планы. Прежде всего — надо встретиться с Оксаной. Дома она сейчас или нет? Если в Гродно, куда отправилась с документами и осталась у тети, для меня это совсем худо. Значит, надо узнать адрес тети. А как узнать? Идти на поклон к Петру Саввичу? Да он меня в три шеи выгонит из дома. Да и встреча с ним усугубит мое и так шаткое положение. Собственно, после моего категорического заявления о ложном показании Оксаны, следователь и сам обязан передопросить ее. Допустим, он это сделает. А вдруг Оксана снова подтвердит то, что сообщила в первый раз. Господи! Неужели это может быть? Тогда мне крышка. Как тут ни изворачивайся, как ни доказывай свою правоту, а путь ведет к одному. Следователь ведь не шутил. Как он сказал? Через месяц ты уже будешь в автоколонии строгого режима… Конечно, это «в автоколонии» — ответный удар на мое «свою автобио…» Старший лейтенант в долгу не остался. Он хоть и говорил, что его цель — не посадить меня в тюрьму, а не допустить туда, но в это поверить теперь очень трудно. И я, и Витька вначале не договаривали, были неискренними, где-то приврали… В конце концов вызвали к себе недоверие. Но все это я делал для того, чтобы не втянуть в историю Оксану. А она? Вот как отблагодарила за мою преданность, мою любовь… Любовь? Да разве она меня любила? Она меня как последнего дурака водила за нос, а в итоге подвела под суд. И все это, наверное, преднамеренно. Любовь… Придется все же выяснять, что это за такая любовь…

Водитель автобуса резко затормозил, громко объявил остановку. Я, словно очнувшись, вскочил и вышел на свежий воздух».

23

Гришка взглянул на часы. Маленькие красные цифры в квадратном углублении против заводной головки показывали двенадцать. Июль подбирался к середине. Жара начала спадать, деревья отбрасывали длинные тени, мошкара выползала из укрытий и яростно набрасывалась на одиноко стоявшего парня. Гришка сломал несколько березовых веток и с не меньшей яростью отбивался от них. Что же делать? Время бежит неумолимо.