Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

После нескольких месяцев в Африке семья снова вернулась в Рим, где вовсю шла подготовка к великому публичному событию — Столетним играм, фестивалю, проводимому каждые 110 лет. Он должен был отметить начало новой эры в римской истории; последние игры проводились во время правления Домициана. Домна стала первой императорской супругой, сыгравшей звездную роль по этому случаю. Она приняла 109 матрон на организованном по случаю игр приеме на Капитолии, данном в честь богинь Юноны и Дианы.[740]

Крепнущее намерение Севера продемонстрировать себя естественным наследником не только предшественников Антонинов, но и первого римского императора уже подтолкнуло его к возрождению суровых законов об адюльтере, введенных Августом, — с поправкой на то, что теперь провинциальным женщинам было позволено разделить права, имевшиеся у римских женщин.[741] Подобные же соображения частично крылись за шефством Домны над реставрацией освященного веками древнего храма Женской Судьбы[742] — того самого, сохранение которого было когда-то любимым проектом Ливии.[743] Совпадали даже два женских имени: Домна на своих монетах значилась как Юлия Августа, тем же титулом именовалась Ливия после смерти ее мужа.[744]

Bête noire[745] Домны, Плавтиан вместе с ее невесткой Плавтиллой тем временем уверенно стали членами клана Севера. Огромное количество изображений Плавтиллы было создано сразу после ее брака со старшим сыном императора; некоторые из более поздних изображают ее с ранее неизвестным типом прически — волосы укладывались в виде плотных косичек, приподнятых на затылке, этот стиль стал популярным среди женщин римской элиты лишь через много лет.[746] Ее лицо и лицо ее отца были изображены на арке в Лептисе Магна и на арке Аргентариев, освященной незадолго до Столетних игр.

И все-таки у Севера росли подозрения по поводу своего помощника. Его насторожило количество статуй в Лептисе, которые, как он обнаружил, были воздвигнуты в честь Плавтиана. Более того, его старший брат Гета, который умер в 204 году, предупредил его, чтобы он остерегался растущих амбиций преторианского префекта.[747] Хотя трещина в их отношениях не пошла дальше, ненависть одного члена семьи к Плавтиану также не охладела, и подтверждение этому проявилось самым неприятным образом в событиях 22 января 205 года.

Согласно детальному изложению Диона Кассия, имперская семья этим вечером только что села обедать, когда во дворец прибыли три центуриона с письмом, содержащим прямое предписание убить Севера и Каракаллу. Вместо этого центурионы, проявив лояльность, передали письмо императору, который немедленно вызвал Плавтиана под предлогом необходимости проконсультироваться с ним о каком-то деле. По прибытии во дворец Плавтиан получил приказ оставить своих сопровождающих снаружи. Насторожившись, он вошел к Северу один и был спокойно допрошен императором. Но как только префект начал опровергать обвинения против него, Каракалла, который находился поблизости, внезапно бросился на тестя. Когда Север оттолкнул его от префекта, Каракалла скомандовал одному из своих слуг убить Плавтиана. Слуга послушался. Кто-то — вероятно, сам Каракалла, хотя впрямую нам об этом не сообщают, — вырвал клок волос с головы Плавтиана, метнулся в столовую комнату и радостно предъявил его Домне и Плавтилле, которые оставались снаружи, все еще ожидая начала обеда. «Смотри на своего Плавтиана», — последовала грубая ремарка, вызвав слезы Плавтиллы и тихое удовлетворение Домны.[748]

Эпизод с передачей письма при помощи центурионов подтверждает версию Диона Кассия о том, что весь эпизод в действительности был разыгран Каракаллой. Теперь сын Севера наконец-то избавился от нежеланной жены, выслав ее на остров Липари, где ее позднее довели до смерти. Образы ее и ее отца были осквернены. Именно их фигуры первоначально занимали пустующее место рядом с Каракаллой на арке Аргентариев. Надпись на арке была также перебита, чтобы уничтожить их имена. Домна, возможно, получила выгоду из этой подчистки, так как на арке освободилось место для дополнительной надписи после того, как в 211 году ее наградили новым титулом: Mater Senatus et Patriae (Мать Сената и Родины). Часть уцелевших статуй Плавтиллы носят знаки физического воздействия и глумления; глаза юной Августы на них выдолблены, будто отражая желание Каракаллы отомстить тем же самой жене.[749]

Несмотря на то что Плавтиан был убран, Каракалла явно все еще оставался неудовлетворенным. Теперь фокус его антипатии перенесся на другую цель — на младшего брата Гету, с которым в 205 году они стали консулами. С возраста шестнадцати и пятнадцати лет соответственно мальчики соперничали в сексуальных победах и в спортивных соревнованиях, даже вызывая друг друга на гонки колесниц. Они боролись друг с другом настолько агрессивно, что Каракалла упал однажды с двухколесной колесницы и сломал ногу.[750]

Их отец тем временем испытывал все больше беспокойства, так как после его возвращения в Рим в 204 году Италию сотрясли политические беспорядки. Бесконечные художества его сыновей тоже не ускользнули от внимания императора. Когда от губернатора Британии в 208 году прибыло письмо с просьбой прислать помощь против восставших там мятежников, Север ухватился за возможность приставить Каракаллу и Гету к какому-то нужному занятию, а заодно и самому в последний раз размять свои солдатские мускулы.[751]

Север собрал всех домочадцев, жену и сыновей, а также всю бюрократическую машину правительства и возглавил поход в «пустой и болотистый» северный край, Британию.[752] Императору было уже шестьдесят три года, его тяжело мучили боли в икрах и ступнях (возможно, подагра или артрит), в итоге старого солдата пришлось нести в носилках большую часть пути. Для Домны это стало завершением путешествия из одного края империи в другой — из Сирии на востоке до Британии на западе.

По прибытии на остров императорская свита, включавшая зятя Домны Александра, разместилась в Эбораке (нынешний Йорк), из которого Север и Каракалла осуществляли военные вылазки, чтобы подчинить Северную Шотландию, в то время как Гета оставался с матерью в Эбораке, осуществляя контроль за административными делами империи.[753]

Дела Домны во время трехлетнего пребывания семьи в Британии по большей части не зафиксированы историками — за исключением одного странного столкновения с женой влиятельного члена британского клана. Дело было так: уже после того, как мир между римлянами и британскими мятежниками был подписан, Домна и жена одного из каледонских послов, Аргентококса, очевидно, стояли, разговаривая о различиях в сексуальном поведении римских и британских женщин. Говорят, Домна произнесла шутливую ремарку о свободе британских женщин и легком сближении со своими мужчинами. Ее собеседница огрызнулась: «Мы исполняем требования природы гораздо лучше, чем делаете это вы, римские женщины; так как открыто общаемся с лучшими мужчинами, в то время как вы позволяете себе тайком быть совращенными самыми подлыми».[754] Этот эпизод, рассказанный Дионом Кассием, интересен в контексте возвращения Севером законов Августа об адюльтере и демонстрирует любопытное опровержение типичного римского предубеждения против «варварской» сексуальности. Тут римских женщин поразили их же оружием, приведя в замешательство Домну, — которая, конечно же, не могла не знать о поведении многих своих предшественниц. Хотя, вероятнее всего, этот рассказ вымышлен, он подтверждает еще один момент: часть задач императрицы в путешествиях по провинциям состояла, как и у современных первых леди, в общении с женами местных сановников.

Тем временем, как показывают надписи, пока Домна находилась в Британии, она получила добавление к своему списку почетных титулов: Mater Augustorum, то есть «Мать Августов». Это говорит о присвоении Гете ранга Августа, как и его брату. Имперский монетный двор, готовивший дизайн новых монет даже в отсутствие императора в столице, выпустил памятную золотую монету aurei, изображающую всех четырех членов семьи: Септимия и Домну на одной стороне, Каракаллу с Гетой на другой. Юноши были изображены с бородами, чтобы подчеркнуть их превращение из мальчиков в мужчин.

Увы, сопровождающая их изображения надпись Perpetua Concordia, то есть «Вечное Согласие», стала теперь фикцией.[755] Соперничество Каракаллы и Геты достигло новых высот ненависти, и рассказы многих историков изобилуют сообщениями о том, что все более усиливающееся стремление Каракаллы покончить с младшим братом стало не на шутку тревожить больного отца. Несмотря на то что Север подозревал тут угрозу и своей жизни (говорят, Каракалла даже пытался поразить отца мечом, когда они вместе ехали верхом), император не наказал старшего сына, позволив «своей любви к отпрыску перевесить любовь к своей стране; но, сделав так, он предал другого своего сына, так как хорошо понимал, что произойдет».[756] Это зловещее предсказание вскоре исполнилось.