Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Эти детали, как и замечание, что Плавтиан дал за своей дочерью приданое, которое покрыло бы стоимость приданого пятидесяти женщин царского рода, отразили нелюбовь Диона Кассия к отцу невесты. Его он описывал сладострастным и ненасытным, говоря, что тот так много ест и пьет на банкетах, что его рвет прямо за столом и что его страсть по отношению к мальчикам и девочкам расходится с пуританским воспитанием Плавтиллы, которую он держал в затворничестве и отказывал всем посетителям.[725]

Четырнадцатилетний жених Каракалла, в свою очередь, ненавидел Плавтиана и обращался с невестой со злобной презрительностью.[726] Чувства Домны к невестке, которая стала равной ей по рангу после награждения титулом Августа и прическа которой, по крайней мере на ранних портретах, была похожа на ее собственную, не описаны.[727] Но если свидетельства Диона Кассия верны, Домна имела причины бояться внедрения Плавтиана в свою семью: с самого своего появления на сцене он пытался дискредитировать сирийскую императрицу, даже пытал ее друзей, чтобы получить о ней информацию, которую он мог бы слить в уши императора:

«Плавтиан так сильно влиял во всех вопросах на императора, что часто даже с Юлией Августой обращался в оскорбительной манере; он от всего сердца ненавидел ее и всегда жестоко ругал перед Севером. Он имел обыкновение проводить следствия о ее поведении, а также собирал сведения о ней, пытая знатных женщин. По этой причине она начала изучать философию и проводила дни в компании софистов».[728]

Письменные свидетельства Диона Кассия о том, что Юлия Домна перед лицом преследований со стороны Плавтиана ушла во внутренний мир и философские беседы, стали основой для ее образа, выделяя ее как первую из императорских женщин, реально занимающуюся интеллектуальным делом. Это дополняет знаменитые ремарки, сделанные одним из ведущих литераторов того времени, греческим софистом и близким другом имперского двора Филостратом, который отметил в прологе своей самой знаменитой работы, «Apollonius of Tyana» (биография неопифагорейского философа I века), что в поисках для его работы ему помогала особая личность, сама Юлия Домна, в круг которой он входил: «потому что она любила и вдохновляла все риторические упражнения — она усадила меня за переписку этих работ… и за шлифовку их стиля».[729]

Круг Юлии Домны долгое время был предметом страстных разногласий и дебатов. С одной стороны, его сравнивают с салонами образованных женщин Европы XVIII и XIX веков и описывают как место собраний сливок академического общества эпохи Севера — не только софистов вроде Филострата, но и хорошо известных математиков, юристов, историков, поэтов и врачей.[730] Против существования такого знаменитого салона свидетельствует то, что Филострат, единственный наш древний источник, упоминавший о таком круге, называет лишь одного его члена — софиста и риторика по имени Филиск из Фессалии, который «примкнул к кругу математиков и философов вокруг Юлии и получил от нее, с согласия императора, место риторика в Афинах».[731] Как доказывают важные исследования, личности многих других вероятных членов кружка Домны, включая Диона Кассия и Галена, предполагались только по утверждению историка XIX века, который составил гипотетический список, но чьи догадки впоследствии цитировались другими учеными как факт.[732]

Хотя мы не имеем никакой конкретной информации о членах кружка Домны и даже не знаем, действительно ли она устраивала званые вечера на манер хозяек XVIII века, это не должно загораживать тот факт, что сирийская императрица явно была влиятельным покровителем ученых, обладая значительным интеллектом и интересуясь широким спектром наук, что не было свойственно, насколько известно, ни одной другой императрице. Конечно, ее помощь Филострату и Филиску полностью совпадала с покровительственной ролью, которую мы уже видели у других имперских женщин, таких как Оливия, которой Витрувий выражал признательность за то, что вдохновила его на «Архитектуру», или Плотина, которая продвигала своего кандидата на руководство эпикурейской школой в Афинах. Но Домна делала гораздо больше: похоже, она сама участвовала в беседах не только о философии, но также и о риторике — а ведь эти два предмета представляются большинством римских литературных источников как сфера интересов исключительно мужчин. Сохранилось обтекаемое письмо, адресованное Филостратом Юлии Домне, которое, судя по всему, является продолжением идущего между ними диалога. В нем он пытается убедить свою патронессу в достоинствах цветастого риторического стиля софистов и побуждает ее опровергнуть атаки на них «при [ее] мудрости и знаниях».[733]

Юлия Домна была первой женщиной имперской эры, которая имела интерес и способности к обоим «мужским» предметам, риторике и философии, подтвержденные общественным признанием.[734] Но вопрос о том, что должно составлять женское образование, все еще оставался спорным. Один пародист II века высмеивал стремление модных женщин, находящихся под влиянием расцветшей любви римлян к греческой культуре, нанимать риториков, грамматиков и философов из Греции, чтобы те постоянно находились рядом. Некоторые дамы, говорят, получали от своих наставников уроки даже во время одевания, если у них не было отдельного времени на лекцию.[735] Другие писатели горевали уже не по поводу женской распущенности, а о том, что обучение риторике лишило женщин сексуальности: «Ты спрашиваешь меня, почему я не хочу жениться на тебе, Галла? Ты слишком образованная. Мой петушок часто допускает синтаксические ошибки».[736]

Без сомнения, многих мужчин из элиты раздражали попытки женщин проникнуть в определенные сферы образования. Обязанностью римских женщин было оберегать сына от философии, а не заниматься ею самой, руководить обучением сына ораторскому искусству, а не вести речей самой. Однако звучали и другие голоса, один из них принадлежал Сенеке, другой — Плутарху. Они предполагали, что такие предметы, как философия и математика, годятся для обучения и женщин тоже — потому что более широкое образование сделает ее более мудрой женой и лучшей управительницей дома. Пример Домны, конечно же, воспринимался как эксцентричность, позволительная императрице из-за ее высокого и совершенно отдельного статуса. Но он мог также означать, что как минимум среди женщин привилегированных классов компетентность в этих интеллектуальных сферах не была ни табу, ни редкостью, как хотят нас заставить поверить наши более саркастические источники.

Несмотря на политическую охоту за ведьмами, ведшуюся против Домны Плавтианом, общественный фронт династического союза у Северов какое-то время сохранялся. Вскоре после празднования десятилетней годовщины правления, состоявшейся в 202 году, Север взял всю семью, включая новых ее членов, Плавтиана и Плавтиллу, в тур по Африке — первое путешествие Домны в этот район. В маршрут входило посещение родины Севера, города Лептис Магна. Сегодня это один из лучше всего сохранившихся римских городов Средиземноморья.

Лептис пережил подъем во время правления его самого великого сына, когда Север тратил огромные суммы, чтобы превратить город в витрину римского правления в Африке. К моменту, когда императорская семья прибыла сюда в 202 году, разворачивалось строительство огромного нового форума, достраивались обрамленные колоннами аллеи, бежавшие от публичных бань вниз, к недавно завершенному новому порту. Всюду, куда бы ни шли члены императорского семейства, их встречали радующие взгляд только что завершенные статуи: самих Севера и Домны, их сыновей, новых членов семьи Плавтиана и Плавтиллы и даже первой умершей жены императора — Пацции Марцианы, уроженки Лептиса.[737]

Одной из жемчужин нового роскошного архитектурного ансамбля города стала четырехпроходная триумфальная арка, выстроенная на перекрестке двух главных дорог города. Необычным для триумфального памятника стало то, что его декоративное оформление в той же мере отмечало достижения Севера на внутреннем фронте, сколь и в военной сфере. Арка демонстрировала бородатого Септимия и взрослого Каракаллу, приветствовавшего его поднятой правой рукой.[738] На обеих панелях видна фигура Юлии Домны, легко опознаваемая по характерной прическе. Ее бдительное присутствие и между мужем и сыном, и на изображенной рядом церемонии жертвоприношения очень необычно для художественных изображений императриц этой эпохи. Оно служит напоминанием о ее символической роли во внутреннем укреплении семейства, в то время как от родственников мужского пола требовалось военное руководство. Одежда Юлии Домны демонстрирует уже формирующиеся тенденции женской моды III века, которые станут более популярными в ближайшие десятилетия. На одной панели Домна облачена в тунику с прорезными рукавами, которую традиционно носили римские матроны к этому времени. На другой — ее плечи полностью закрыты, прорезы в рукавах затянуты — намек в сторону более закрывающей тело женской одежды, которая станет все более распространенной в наступающем столетии.[739]