Жизнь - Кит Ричардс

Руперт Лоуэнстин, которого мы уже знали к тому времени и который скоро начал вести наши дела, нашел нам лучшую гостиницу в Рио. И вдруг Анита непонятно почему начинает шарить по телефонному справочнику. Я спросил: что ты ищешь? Она сказала: врача ищу.

— Врача?

— Угу.

— Это зачем?

— Не бери в голову.

Она ушла, вернулась позже вечером и говорит я беременна. И это был Марлон.

Ого... классно! Я летал выше крыши, но на том этапе прерывать вояж мы не хотели. Мы отправились в Мату-Гросу. Жили там несколько дней на ранчо, где с Миком на пару написали Country Honk, сидя на веранде как ковбои, сапоги на перилах, и представляя, что мы в Техасе. Это была кантри-версия того, что потом превратилось в сингл Honky Tonk Women, уже когда мы вернулись в цивилизацию. Но мы решили выпустить и Country Honk тоже — через несколько месяцев, в конце 1969-го» на Let It Bleed. Она была написана на акустической гитаре, и я помню то место, потому что каждый раз, когда ты спускал воду в туалете, россыпью выпрыгивали эти черные слепые лягушки — незабываемая картинка.

Марианна уехала домой искать врачей для её сына Николаса, которому было плохо на корабле и который почти все время просидел в своей каюте. А Мик, Анита и я добрались до Лимы, столицы Перу, и оттуда поднялись в Куско — по высоте это одиннадцать тысяч футов. Все немного задыхались, а потом мы заходим в гостиничное фойе, и там по всем стенам развешаны огромные баллоны с кислородом. Мы расселились по номерам, и посреди ночи Анита обнаружила, что туалет не работает. Она попробовала пописать в раковину, но посреди процесса раковина рушится на пол, и из огромной трубы начинает хлестать вода. Бах, бум, а дальше настоящая сцена из братьев Маркс или из «Так держать»... Заткнуть это дело тряпками, позвать людей. Раковина разбилась, лежала грудой кусков, но, странным образом, когда наконец посреди ночи появились люди из администрации, оказалось, что перуанцы очень милый народ. Они не начали орать: «Вы что тут устроили? Разбили нам раковину!» Они просто все прибрали и перевели нас в другой номер. А я уже ждал, что они приведут с собой полицию.

На следующий день мы с Миком пошли прогуляться, сели на скамейку и начали делать то, что тут положено в дневное время, — жевать листья коки. Когда мы вернулись в гостиницу, то обнаружили присланную карточку, как будто от британского консула: «Генерал такой-то... Почту за честь познакомиться». Генерал этот оказался военным губернатором Мачу-Пикчу, который пригласил нас к себе на ужин, и возможности отказаться в таком случае у нас особо не было. Он действительно командовал этой областью, раздавал разрешения и пропуска. Ему здесь явно было очень скучно, поэтому он и позвал нас на свою виллу недалеко от Куско. Он жил вместе с немецким диджеем, блондинистым пареньком. Антураж внутри не забуду никогда: все барахло там было выписано из Мексики или напрямую из Штатов. Он был один из тех, кто держит мебель в пластиковых чехлах. Может быть, потому что, как только он бы её развернул, все бы сожрали насекомые. Сама мебель была сплошь уродская, но вилла очень даже приятная, похожая на старую испанскую миссию, насколько я помню. Генерал очаровал всех гостеприимством и очень вкусно накормил. А потом настало время для главного аттракциона в исполнении его дружка, немецкого диджея. Они поставили эти кошмарные твисты, картонный соул — а на дворе 1969-й год, — и он дает команду бедному парню показать, как тот делает свим — настолько древний танец, что даже я его почти не помню. Он лег на пол и начал извиваться, размахивая руками брассом. Мы с Миком переглянулись: куда нас, блядь, занесло? Как нам отсюда свалить? Было почти невозможно удержаться от хохота, потому что человек старается вовсю и он явно уверен, что танцует свим лучше всех к югу от границы. Давай, мужик, отжигай! И он делал все, что ему говорил генерал. «А теперь мэшд-потэйто»’ — и команда выполнилась незамедлительно. Мы реально чувствовали, что попали на сто лет назад.

Дальше мы поехали в Урубамбу, деревеньку недалеко от Мачу-Пикчу на берегу реки того же названия. Когда ты туда попадал, ты попадал просто в никуда. Там не было вообще ничего. Гостиницы-то уж точно. На туристической карте место отсутствовало. Единственные белые, которых они видели в жизни, были те, которые заблудились. На самом деле мы, в общем, тоже заблудились. Но в конце концов мы нашли один бар, неплохо там перекусили — раки с рисом и фасолью, — а потом сказали: знаете, у нас только машина с собой, может, у вас есть где немножко dormir? И сначала раздавались одни no, но потом они заметили, что мы при гитаре, после чего мы с Миком где-то час пели им серенады, старались наковырять в памяти хоть что-нибудь старенькое. Я так понял, что нужно получить большинство голосов, чтобы тебя пригласили переночевать в жилище. А с Анитой и её беременностью мне хотелось, чтобы она все-таки спала на кровати. Я изобразил несколько кусков из Malaguena и несколько других испаноподобных вещей, которым меня научил Гас. И наконец хозяин сказал, что мы можем занять пару комнат наверху. Единственный раз, когда мы с Миком пели за ночлег.

Это был хороший период с точки зрения сочинительства. Песни шли чередом. Honky Tonk Women, которая вышла синглом перед альбомом Let It bleed в июле 1969-го,была кульминацией всего, что мы тогда умели лучше других. Это фанковая вешь, грязная; это первая серьезная проба открытой настройки, когда рифф и ритм-гитара ведут мелодию.

В ней весь блюз и вся черная музыка от Дартфорда и дальше, и Чарли на этом треке просто неподражаем. Тут имелся грув, и это был один из тех ударных номеров, про которые ты знал, что это первое место, еще когда он был недоделан. В те времена я задавал риффы, названия, хук, а Мик дорабатывал все это текстом до полноценной вещи. Так в целом выглядела наша работа. Мы не сильно думали над этим, не запаривались. Слушай сюда, короче, как-то так будет: «I met a fucking bitch in somewhere city»[132]. Давай, Мик, теперь ты резвись, твоя очередь, рифф я тебе уже дал, еще какой. Ты доводи до конца, а я пока попробую придумать еще один. И он был писатель, Мик, — дай боже. Подбрось ему идею, и ноги он к ней приделает.

Когда сочиняли, мы еще пользовались так называемым движением гласных — очень важная штука для писания песен. Какие звуки годятся, какие нет. Часто ты не знаешь, какое будет слово, но знаешь, что оно должно содержать такой-то гласный, такой-то звук. Ты можешь написать текст, который на бумаге выглядит превосходно, но там не будет нужного звука. Вокруг гласных начинаешь выстраивать согласные. Есть место вставить «у-у» и есть место вставить «да-а». И если ошибешься, звучать будет дерьмово. Не обязательно сейчас оно должно с чем-то рифмоваться, и слово в рифму тоже потом придется поискать, но ты знаешь, что сюда выпадает конкретный гласный. Ду-воп не зря так называется — в нем все построено на движении гласных.

Gimme Shelter и You Got the Silver были первыми треками, которые мы записали в Olympic Studios для того, что потом стало Let It Bleed — альбомом, над которым мы работали все лето 1969-го, лето, когда умер Брайан. В You Got the Silver не первое вокальное соло, которое я записал для Stones, первое было в Connection. Но эта первая вещь, которую я написал всю сам и только потом показал Мику. И я спел её в одно лицо просто потому, что нам нужно было распределить нагрузку. Мы всегда пели на два голоса, как Everly Brothers, так что не было такого, что у меня ни с того ни с сего прорезался вокал. Правда, даже с этой песней, как всеми моими вообще, единоличным творцом я себя не чувствовал. Потому что я чертова антенна — я ловлю все песни, которые носятся в воздухе, но это и все. Откуда взялся Midnight Rambler? Без понятия. Это было прошлое, которое стучалось тебе в затылок: «Слышишь, чувак, не забывай про меня. Напиши какой-нибудь охренительный блюз. Напиши вещь, которая повернет жанр в другом направлении, хотя бы чуть-чуть. Midnight Rambler — это чикагский блюз. Аккордовая последовательность не блюзовая, но звук — чистый Чикаго. Я знал, как попасть с ритмом. Он был в плотности структуры, в этой очереди из ре-, ля- и ми-аккордов. Это не блюзовая последовательность, но на выходе звучала как матерый блюз. Один из самых оригинальных блюзов, которые можно услышать у Stones. Название, вся история — это просто фраза, типичная для сенсационных заголовков, которые не живут дольше суток. Просто тебе повезло заглянуть в газету: «Ночной бродяга снова взялся за свое» — о, это мне пригодится.

То, что ты мог вставить такой вкусный кусок новостей в слова песни, пустить в ход сюжеты и заголовки из сегодняшних газет или просто по виду ничем не примечательную бытовуху, — это было совсем далеко от поп-музыки и одновременно от Коула Портера и Хоуги Кармайкла. «I saw her today at the reception» — это говорилось ясно, без вывертов. Никакой динамики, никакого представления о том, куда все пойдет дальше. Я думаю, мы с Миком переглянулись и сказали друг другу: а что, если Джону с Полом можно... Beatles и Боб Дилан как следует развернули в эту сторону все дело писания песен и отношение людей к поющему голосу. У Боба, прямо скажем, не особенно шикарный вокал, но он умеет выражать чувства и знает, как им пользоваться, а это важнее, чем любые красоты вокальной техники. Это почти антипение. Но в то же время то, что ты слышишь, это правда.