Нерон - Д. Коштолани

Возле Бэатис Пэркес было устроено большое ристалище, где должно было происходить состязание знатнейших граждан Сагунта. Сенаторы, охраняемые группой наемников, присутствовали на празднике, заняв места на длинных белых сидениях. Сыновья коммерсантов и богатых землевладельцев, вся сагунтская молодежь ждала сигнала начала бегов, опираясь на свои легкие копья и держа наготове повода своих лошадей, которые обнюхивали друг друга и кусались, чуя близость состязания.

Дали знак ехать, и все юноши, поставив левую ногу на ушко копья, вскочили на своих коней и помчались сплоченным эскадроном вдоль ристалища. Несметная масса народа разразилась криками восторга при виде великолепной группы наездников, почти распластавшихся на шее своих лошадей, как бы составляя с ними одно существо, высоко размахивающих своими копьями и окутанных пылью, сквозь которую виднелись вытянутые ноги животных и их животы, почти касающиеся земли. Горячие бега длились много времени. Но постепенно наездники, менее искусные или на худших лошадях, стали отставать, эскадрон заметно уменьшался. Последний, остающийся на ристалище и все время скачущий впереди остальных, должен был получить венок, и толпа билась об заклад на кельтибера Алорко или афинянина Актеона, которые находились с первого момента во главе наездников.

После полудня гул возбужденной многочисленной толпы наполнил, точно раскатами грома, обширное пространство Форо. Это народ возвращался с конных состязаний и аплодировал победителю. Самые горячие почитатели стащили отважного Алорко с его скакуна и несли на плечах. Лавровый венок обвивал его волосы, непокорные и покрытые пылью. Актеон шел подле него, приветствуя его победу по-братски, без малейшего чувства зависти.

Певцы, прерванные этой волной энтузиазма, снова заняли свои места и взяли инструменты. Лавровый венок увенчал Лакаро среди всеобщего равнодушия, без всяких приветствий, кроме аплодисментов своих же рабов. Весь восторг города был направлен к победителю конных состязаний; народ был возбужден, дивясь силе и ловкости.

Настал торжественный момент: должна была начаться процессия. В торговом квартале рабы держали протянутыми от крыши к крыше зеленые и красные ткани, которые давали тень улицам. Окна и балконы были увешаны многоцветными коврами с затейливыми рисунками, у дверей же рабыни ставили жаровни для возжигания на них благовоний.

Богатые гречанки, сопровождаемые прислужницами, которые несли складные сидения, направлялись в поиски мест к лестницам храмов или к лавкам в Форо. Народ группировался вдоль домов с нетерпением ожидая процессии, которая составлялась за городскими стенами. Толпы ребятишек, совершенно голых, бежали по улицам, размахивая миртовыми ветками и испуская возгласы приветствия в честь богини.

Внезапно толпа всколыхнулась, разражаясь криками восторга. Торжественная процессия в честь Минервы вошла через ворота Змеиной Дороги и медленно приближалась к Форо, шествуя по кварталу коммерсантов, которые были организаторами праздника.

Впереди шествовали, держа в руках оливковые ветви, почтенные старцы с длинными бородами и белоснежными волосами, увенчанными зеленью, в белых мантиях, спадающих широкими складками. За ними следовали самке уважаемые граждане, вооруженные копьем и щитом, со спущенным на глаза забралом греческого шлема, горделиво выставляющие силу мускулатуры своих рук и ног. Далее шли красивейшие юноши города, увенчанные цветами и поющие гимны хвалы в честь богини, и хоры детей, пляшущих с детской грацией, держа друг друга за руку и образуя причудливую цепь. Затем следовали молодые девушки, дочери богачей. Они несли в руках, как приношения, легкие тростниковые корзинки, прикрытые вуалями, которые скрывали инструменты для жертвоприношения богине, а также хлеба из свежей ржи, предназначенные для возложения на алтарь, и пучки золотистых колосьев. Чтобы яснее отметить благородство богатых девушек, позади них шли рабыни, неся складные сиденья, отделанные слоновой костью, и зонтики из полосатой ткани с густыми многоцветными кистями на конце ручки.

Группа рабынь, избранных за свою красоту, во главе которой шла Ранто, несла на головах большие амфоры с водой и медом для возлияний в честь богини. Позади них шествовали все музыканты и певцы города, увенчанные розами и в широких белых одеяниях. Они ударяли по струнам лир, играли на флейтах, а несколько греков из горшечной мастерской Сонники, которые были на своей родине странствующими певцами, пели отрывки о Троянской войне перед многочисленной толпой варваров, которая почти не понимала их, но дивилась мелодичным переходам строф Гомера.

Толпа заволновалась, подымая головы, чтобы лучше видеть салиев, священных танцовщиков Марса, которые приближались совершенно нагие, вооруженные мечами и щита Mg. Два раба несли на плечах ряд висящих на палке бронзовых щитов, по которым второй раб ударял колотушкой, и под эти звуки бронзы салии, ударяя своими мечами о щиты и испуская дикие крики, исполняли пантомимы, напоминающие главные события из жизни богини.

Вслед за этим шумом, который приводил в волнение улицы, заставляя краснеть от восторга чернь, следовала группа девочек, поддерживающих тончайшее покрывало, на котором знатнейшими гречанками города было выткано сражение Минервы с Титанами. Это было приношение, которое предназначалось для нового храма богини.

Замыкая процессию, приближался священный эскадрон, состоящий из богатейших горожан, гарцующих на горячих конях, которые своими беспокойными движениями заставляли многочисленную толпу отступать к стенам. Без седла и всякой упряжки, кроме уздечки, со становящимися на дыбы скакунами, они представляли тобою отважных наездников. У всадников, более пожилых, головы были прикрыты, по афинскому обычаю, большими шляпами; молодые же люди были в крылатом шлеме Меркурия или ехали с открытой головой, короткие завитки которой были перехвачены лентой огненного цвета. Алорко красовался в своем венке победителя, а Актеон, который ехал рядом с ним на одном из коней кельтибера, улыбался многочисленной толпе, глядящей на него с истинным почтением, как если бы он был мужем Сонники и распоряжался ее несметными богатствами. Всадники с истинной гордостью глядели на мечи, которые опоясывали их бедра, ударяясь о бока лошади, и окидывая взглядом высоту Акрополя и город, раскинутый у их ног, как бы не сомневаясь в его силе я в спокойствии, в котором может пребывать Сагунт, уверенный в своей защите.

Толпа, возбужденная блестящей процессией, шумно приветствовала Соннику, когда она, окруженная рабынями, появилась на террасе большого здания, которое принадлежало ей в торговом квартале и служило складом товаров. Ведь она была организаторшей празднества, она заплатила за покров Минерве, она перенесла в Сагунт прекрасный афинский праздник.

В воздухе распространялся ароматный пар жаровен; из окон сыпался на молодых девушек дождь роз; сверкало оружие, и в те моменты, когда стихал гул толпы, издали доносились звуки лир и флейт, аккомпанирующих нежной мелодией голосам певцов Гомера.

Грубые кельтиберы, прибывшие, чтобы присутствовать на празднике, молчали, пораженные процессией, которая ослепляла их блеском оружия и драгоценностей, и пестрой смесью одеяний. Коренные сагунтцы поздравляли своих сограждан греков, любуясь великолепием праздника.

Но торжество не заканчивалось блестящей процессией. Вечером должны были начаться увеселения для народа, праздник бедняков. Состоятся бега вдоль стен с зажженными светильниками: будут бегать с пылающим факелом, в память Прометея, моряки, гончары, земледельцы, весь свободный и несчастный люд порта и деревни. Тот, кто обежит город и вернется с горящим светильником, станет победителем; те же, у которых погаснет факел или которые будут медленно идти, чтобы сохранить огонь, подвергнутся свисткам и побоям многочисленной толпы. Даже богачи говорили с увлечением об этом народном празднике.

Подле Акрополя, когда вся процессия была уж в его стенах, Алорко заметил среди толпы кельтибера, ехавшего на вспотевшем коне, который делал ему знаки, чтобы он приблизился к нему.

Алорко, остановив эскадрон, направился к всаднику.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Я прибыл в Сагунт, проведя в пути три дня. Твой отец умирает и призывает тебя. Народные старцы приказали мне не возвращаться без тебя.

Актеон последовал за своим другом, оставив всадников священного эскадрона.

Оба всадника стали спускаться к городу, сопровождаемые кельтиберским гонцом.

Актеон чувствовал себя расстроенным волнением своего друга и в то же время в нем пробуждалась любознательность путешественника, заинтересованного еще ранее рассказами кельтибера.

— Хочешь, Алорко, чтобы я тебя сопровождал?