Королевский двор в Англии XV–XVII веков - Коллектив авторов

Начальные аккорды торжественной мессы, перемежавшиеся вставками внелитургического свойства, организуются так, чтобы углубить представление о чистоте помыслов монарха и его готовности принять власть от Христа, прибегнув к помощи посредников между ними. Регалии, покоящиеся на главном алтаре, первое дароприношение, сам король, лежащий ниц перед алтарем – все это не только напоминает богослужение, сопровождающее рукоположение священников, но, вместе с тем, подчеркивает и разницу между этими двумя церемониями.

Помазание уже в который раз подчеркивает двойственную природу совершаемой церемонии, соединяя в себе элементы традиционного помазания королей с элементами помазания священников. Следующее за этим освящение предметов, вручаемых монарху, работает в том же направлении, вызывая ассоциации как с облачением священников, так и с отдельными элементами одежды римских императоров. И только после того, как на облаченные в носки и «сандалии» ноги короля надеваются шпоры[934], в церемонии начинают постепенно появляться светские мотивы, прежде всего связанные с рыцарством (понимаемым, впрочем, в качестве воинства Христова). Любопытно, что именно эта часть церемонии, помимо произносимых молитв и двух гимнов в конце инвеституры, содержит вплетенные в текст литургии рубрики-пояснения, в которых разъясняется назначение регалий-инвестов.

Вручение меча тогда еще никак специально не называемого, но в последующем обозначаемого как Curtana (меч справедливости, милосердия, сострадания, а еще позднее – меч государства) символизирует передачу королю всего королевства, чтобы он правил им с этим мечом в руках ради обеспечения правосудия. Браслеты, или «браслеты чистосердечия», символизируют систему принципов, на которых монарх строит свое правление и соотносит его с желаниями подданных. Наконец, четырехугольная мантия, надеваемая поверх длинной туники, как бы подчиняет символизируемые ею четыре стороны света (четыре части королевства) монаршей воле.

Следующая за инвеститурой церемония возложения «короны славы»– это апогей всего действа, завершающийся надеванием кольца, скрепляющего вечными узами нового монарха с его королевством, а также вручением королю двух скипетров – символов приобретенной власти, эмблем доблести и справедливости. Снятый было с королевского пояса меч, символизирующий готовность монарха сложить свои полномочия перед властью и силой Христа, только что даровавшего ему эту привилегию, выкупается самым знатным лицом королевства в знак готовности принять помазанного и коронованного монарха в качестве легитимного правителя. Звучит Sta et retine, и начинается интронизация монарха, завершающаяся принесением присяги прелатами и светской знатью. Участие короля в праздничной мессе-евхаристии завершает торжества в стенах аббатства. Следующее за этим переодевание монарха, снятие регалий, их принесение к усыпальнице св. Эдуарда задает смысл дальнейшей церемонии. Король одет в специально изготовленное по случаю коронации парадное платье – аналог коронационных одежд, а на голове у него корона, напоминающая по форме так называемую корону Эдуарда.

Намеченная в первой редакции коронационного чина символика королевских инсигний во многом отражала функциональную сторону закрепляемых за ними значений; при всей своей важности, она, однако, не исчерпывала всех возможных смысловых ассоциаций, которые могли оказаться не менее значимыми в контексте не только церемонии, но и всей эпохи. Эту односторонность толкования смыслов инсталляционных инсигний отчасти восполняла устная традиция, питавшаяся представлениями о происхождении и функциях королевских регалий, почерпнутыми из фольклора, эпоса, куртуазной литературы, а также из вновь создаваемых преданий и легенд.

Среди преданий, истолковывавших символику королевских инсигний, наиболее обстоятельными оказывались легенды, создаваемые аббатами и канониками Вестминстерского аббатства, как известно, в XIII–XIV вв. активно отстаивавшего свои исключительные права на проведение коронаций и, что оказывается особенно важным в контексте избранной темы, на хранение инаугурационных инсигний[935].

Помимо легенд, создававшихся за счет интеллектуальных ресурсов Вестминстерского аббатства, не менее четко просматривается не только традиция, воспроизводившая очевидные, общеизвестные смыслы, как правило, приписывавшиеся королевским регалиям. Весьма существенными оказывались усилия самих монархов, обращавших, подчас не без подсказки тех же клириков, внимание на значимые с точки зрения светской власти мотивы. Формирующийся в результате таких дополнительных приращений смысловой баланс определял устойчивость семантического пространства как самих символов власти, так и их восприятия современниками.

Общеизвестно, с какой настойчивостью церковь подчеркивала значение обряда помазания монарха. Помимо общей интерпретации самого обряда, характерной для западноевропейской практики, на английском материале четко просматривается тенденция к созданию особых истолкований, ориентированных на национальную специфику. Это касается в первую очередь различного рода историй, повествующих о живительной силе помазанного на царство монарха в исцелении больных золотухой[936]. На протяжении XIV в. убеждение в целительной силе, обретаемой монархом после помазания, неизменно крепнет. Наряду с монетами, которые монархи жертвуют исцеляемым ими золотушным, в Англии появляется другая, не менее показательная в этом плане практика.

С конца XIV в. английские государи начинают переливать золотые монеты в особые кольца, которые во время Страстной Пятницы возлагались к подножию распятия в королевской часовне. Такие кольца по всеобщему убеждению были способны облегчать тонические боли и спазмы и, в особенности, эпилепсию[937]. Их часто называли «cramp rings», или, как бы это звучало на современный манер, «спазмолитическими кольцами»[938]. Такая практика была регулярной вплоть до смерти Марии Тюдор в 1558 г. и представляла собой постоянно возобновляющийся ритуал. При Генрихе VI подобные кольца вытесняют прежние золотые монеты, и за ними закрепляется двойная сила: с одной стороны, ассоциируемая с ритуалом исцеления золотушных, а с другой – усиливающаяся благодаря их антитоническим свойствам. Перед тем как надеть кольцо на палец страждущего, король потирал кольцо, зажав его в ладонях.

Традиция переливать монеты в кольца получает новое толкование в начале XVI в.[939], когда чудотворная сила короля стала объясняться магической связью, которая существовала между этими чудотворными кольцами и кольцом, якобы возвращенным апостолом Иоанном Эдуарду Исповеднику и хранящимся теперь в Вестминстерском аббатстве, по образу и подобию которого отливались все коронационные кольца английских монархов[940].

Эта легенда восходила к описанию событий 1102 г. в «Жизни св. Эдуарда» Осберта де Клэра[941]. Именно тогда при вскрытии гробницы святого на его пальце было обнаружено это кольцо. Повторное сообщение о кольце относилось к 1163 г., когда останки Эдуарда были впервые перенесены в специально отстроенный для этих целей придел Вестминстерского храма. Именно тогда и возникло первое предание, описывающее чудесное возвращение кольца Эдуарду Исповеднику и зафиксированное де Клэром. Согласно этому преданию, король присутствовал при освящении церкви св. Иоанна. При этом в конце церемонии перед Эдуардом предстал сам святой апостол, в облике паломника попросивший короля о милостыне. В порыве христианского сострадания Эдуард Исповедник снял с пальца кольцо и отдал его просителю. Позднее святой предстал перед двумя английскими пилигримами, блуждавшими по пустыне, и отдал им кольцо с тем, чтобы они возвратили его Эдуарду вместе с пророчеством, что его в ближайшем будущем ожидает слава.

Позднее общеизвестной становится другая не менее показательная легенда, истолковывавшая историю происхождения мироносного сосуда, использовавшегося в церемонии помазания на царство. Уже при королях Йоркской династии этот обряд обретает новую силу благодаря использованию в нем сосуда Томаса Беккета[942]. Как и в случае с чудодейственными кольцами, легенда о нем начинает оформляться еще в годы правления Эдуарда II, но ее корни восходят еще к более ранней традиции, относящейся к началу XIII в. Согласно этой легенде, во время молитвы, которую совершал находившийся в изгнании Беккет в церкви св. Колумбы, что в Сансе, ему явилась Пресвятая Дева: она передала Беккету золотого орла, между крыльями которого была вмонтирована вырезанная из камня фляга с маслом; она же сообщила ему, что это масло предназначено для помазания монарха, который в скором будущем будет коронован в качестве английского короля. Это будет государь, который возродит Нормандию и Аквитанию[943], построит множество церквей в Святой земле и изгонит нечестивцев и язычников из Вавилона.