Politics Among Nations. The Struggle for Peace and Power - Hans Morgenthau

По мере удаления от опыта, вы поднимаетесь все выше к обобщениям или тонкостям. Поднимаясь на воздушном шаре, вы выбрасываете за борт все больше и больше конкретных объектов, и когда вы достигли вершины с какой-нибудь фразой вроде "Права человечества" или "Мир стал безопасным для демократии", вы видите далеко и широко, но вы видите очень мало. Тем не менее, люди, чьи эмоции затронуты, не остаются пассивными. По мере того, как публичный призыв становится все более и более "всем для всех", по мере того, как эмоции возбуждаются, а смысл рассеивается, их частные значения получают универсальное применение. Чего бы вы сильно ни хотели, это Права Человечества. Ибо фраза, все более пустая, способная означать почти все, вскоре начинает означать почти все. Фразы мистера Уилсона понимались бесконечно по-разному во всех уголках земли. . . . И вот, когда наступил день урегулирования, все ожидали всего. У европейских авторов договора был большой выбор, и они решили реализовать те ожидания, которые связывали с ними те из их соотечественников, кто обладал наибольшей властью у себя дома.

Они спустились по иерархии от "Прав человечества" к "Правам Франции, Британии и Италии". Они не отказались от использования символов. Они отказались только от тех, которые после войны не имели прочных корней в воображении их избирателей. Они сохранили единство Франции с помощью символики, но не рискнули бы ничем ради единства Европы. Символ Франции был глубоко привязан, символ Европы имел лишь недавнюю историю. . . J

Анализ г-на Липпмана очевидного мирового общественного мнения, поддерживающего Четырнадцать пунктов Вильсона, обнажает суть проблемы - вмешательство национализма со всеми его интеллектуальными, моральными и политическими сопутствующими факторами между убеждениями и стремлениями человечества и всемирными проблемами, которые стоят перед людьми повсюду. В то время как люди во всем мире подписались под словами "Четырнадцати пунктов", именно конкретные национализмы, формируя и направляя умы людей, вложили в эти слова свой конкретный смысл, окрасили их в свой конкретный цвет и сделали символами своих конкретных устремлений.

Однако национализм оказывает такое же влияние на вопросы, в отношении которых человечество выработало не только общие словесные формулировки, такие как Четырнадцать пунктов, демократия, свобода и безопасность, но и фактический консенсус, имеющий отношение к существу дела. В современной международной политике нигде в мире нет более распространенного мнения, чем отвращение к войне, противодействие ей и желание избежать ее. Когда они думают и говорят о войне в этом контексте, люди на улицах в Вашингтоне, в Москве, в Чангкинге, в Нью-Дели, в Лондоне, в Париже и в Мадриде имеют в виду практически одно и то же, то есть войну, ведущуюся с использованием современных средств массового уничтожения. Создается впечатление, что существует подлинное мировое общественное мнение в отношении войны. Но и здесь видимость обманчива.

Когда в наше время возникает реальная угроза войны, как это было во время повторяющихся кризисов 1938-39 годов, человечество остается единым в своем ужасе перед войной как таковой и в противостоянии ей. Но люди не способны перевести это абстрактное неприятие войны как таковой в конкретные действия против этой конкретной войны. В то время как большинство представителей рода человеческого, как представители рода человеческого, считают войну в условиях середины двадцатого века злом, которое сделает победителя лишь немного менее несчастным, чем проигравшего, большинство представителей рода человеческого, как американцы, китайцы, англичане и русские, смотрят на конкретную войну, как они всегда делали, с точки зрения своих конкретных наций. Они выступают против войн, которые не затрагивают то, что они считают своими национальными интересами, как, например, война Италии против Эфиопии, но они не желают предпринимать или поддерживать любые действия, которые могут быть эффективными для предотвращения или прекращения войны. Ведь для того, чтобы такие действия были эффективными, они должны быть радикальными, связанными с определенными недостатками и рисками для того, что считается национальными интересами. Клиенты могут быть потеряны, друзья отдалены; даже риск вооруженного столкновения для достижения иных, нежели национальные, целей, может быть подвергнут риску.

Санкции против Италии после ее нападения на Эфиопию являются классическим примером общего осуждения войны так называемым мировым общественным мнением и его нежелания предпринимать эффективные действия, которых, казалось бы, не требует то, что считается национальными интересами. Уинстон Черчилль проницательно сформулировал эту дилемму между абстрактным осуждением войны и нежеланием действовать активно в сложной ситуации, когда он сказал о представителях британского сектора этого "мирового общественного мнения": "Во-первых, премьер-министр заявил, что санкции означают войну; во-вторых, он твердо решил, что войны быть не должно; в-третьих, он принял решение о санкциях. Очевидно, что соблюсти эти три условия было невозможно".

Однако мировое общественное мнение перестает действовать как единая сила, когда возникает угроза войны, затрагивающая интересы целого ряда государств. В таких обстоятельствах всеобщее осуждение войны претерпевает значительное изменение в фокусе.

Общественное мнение Великобритании и Франции на протяжении всего этого периода осуждало Германию как потенциальную или реальную угрозу войны, но осуждало Советский Союз по этому поводу только с августа 1939 года по июнь 1941 года, то есть в период действия русско-германского пакта. С конца 1945 года общественное мнение в этих двух странах вновь стало критиковать внешнюю политику Советского Союза как угрозу миру во всем мире.

Российское общественное мнение, с другой стороны, выступало против Германии как главной угрозы миру вплоть до подписания пакта с Германией в августе 1939 года. С тех пор и до нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года западные демократии считались разжигателями войны. Нападение Германии повернуло мнение России против нее, и примерно до конца 1945 года Германия занимала прежнее место в общественном сознании России как угроза миру. С конца 1945 года, со все возрастающим акцентом, российское общественное мнение стало рассматривать Соединенные Штаты как главную угрозу миру. До конца 1945 года американское общественное мнение в разной степени интенсивности совпадало с британской и французской точкой зрения. Затем, возвращаясь к российскому комплименту, оно стало рассматривать Советский Союз как главную угрозу миру. Интенсивность этого мнения в Соединенных Штатах росла параллельно с ростом интенсивности мнения в Советском Союзе.

Таким образом, всякий раз, когда возникает конкретная угроза миру, против войны выступает не мировое общественное мнение, а общественное мнение тех стран, чьим интересам угрожает эта война. Из этого следует, что надежды на сохранение мира во всем мире, как он устроен в настоящее время, явно бесполезно возлагать на мировое общественное мнение, которое существует только как общее настроение, но не как источник действий, способных