Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения - Андрей Ильич Фурсов

Во-первых, «неолиберализм» 1980-х – 1990-х гг. имеет мало отношения к либерализму. Настоящий либерализм умер между 1910 и 1920 гг. Ему на смену пришёл новый, окрашенный в сильные социалистические тона «либерализм» (а по сути либеральный социализм, которому противостоял более или менее либеральный консерватизм) 1920-х – 1970-х гг. Неолиберализм 1980-х, родившийся на англо-американском Западе в процессе и как средство отсечения от «общественного пирога» середины и низов социума, есть не что иное как правый радикализм. Если XX век начинался и длительное время развивался как торжество левого радикализма масс, то завершается он под аккомпанемент правого радикализма элит. На смену «Восстания масс» Ортеги-и-Гассет (1929 г.) пришло «Восстание элит» К. Лэша (1996 г.). Но восстание элит к либерализму, даже с приставкой «нео» никакого отношения не имеет. Правый радикализм, подающий себя как неолиберализм акцентирует свободу без равенства, т. е. свободу сильного, отрицает истинно либеральные ценности и работает на создание того общества, которое западные социологи называют «общество 20:80» (20 % – богатые, 80 % – бедные и никакого среднего класса).

Во-вторых, поскольку поздний (глобальный, турбо-) капитализм строится на лишении 80 % населения планеты возможности реального развития, изменения к лучшему, это означает крах не только марксизма как идеологии, но и либерализма в строгом смысле этого слова, идеологии как особого исторического феномена (а не просто системы идей) в целом, уничтожает тот исторический фундамент, на котором она строилась.

В этом плане правый радикализм, скрывающийся под маской «неолиберализма» есть отрицание идеологии. Демонтаж идеологии под прикрытием (нео)либерализма есть коррелят стратегии хозяев современного мира на демонтаж остатков демократического капитализма под прикрытием торжества рынка и капитала. В любом случае в лице неолиберализма и связанных с ним властных стратегий мы имеем дело не с идеологией, а с социальной мифологией и манипуляцией общественным мнением, цель которых полностью устранить все социально-политические ограничения на пути капитала (прежде всего – капитализм как институциональную систему) и трансформировать капитал в монопольную форму власти – железную посткапиталистическую пяту.

Операция «Прогресс»[144]

Если людоеды начинают пользоваться ножами и вилками, то это прогресс?

Е. Лец

I

Прогресс – это именно та проблема, в рассуждениях о которой вспоминаешь Сократа с его «я знаю, что я ничего не знаю», Лютера с его тезисом о болезнетворности истины, Декарта с его императивом терминологической определённости, Маркса, призывавшего во всём сомневаться и Любищева с его тезисом о том, что прошлое науки – это не кладбище, а собрание недостроенных архитектурных ансамблей.

К проблеме прогресса можно подойти с различных сторон, в анализе её – выбрать различные проблемы. Мой набор проблем таков: поворот от прогрессизма, произошедший в 1980-е – 1990-е гг.; прогресс как феномен (и проблема) по поводу которого конституировались великие идеологии Модерна и который обусловил само возникновение идеологии; соотношение прогресса с христианской «стрелой времени»; проблема и критерии (общественные) прогресса в развитии живой природы; принципы и возможности сравнения различных обществ (и исторических систем) по «шкале прогресса»; степень прогрессивности капитализма как системы в целом (а не только его отдельно взятого «ядра»); last, but not least, марксистско-либеральная схема прогрессивного перехода (буржуазной революции) от феодализма к капитализму – этот своеобразный «момент истины» и «царь доказательств» универсального прогресса в истории. Эти проблемы представляются мне логически тесно связанными друг с другом, вытекающими одна из другой и формирующими интегральное целое.

Настоящая статья – в большей степени комплекс рассуждений и вопросов, чем ответов (хотя я полагаю, что и здесь у меня кое-что имеется). Ограниченный объём журнальной статьи не позволяет представить аргументацию ответов полностью, это будет сделано в книге, над которой я работаю. Наверное, кому-то моя позиция покажется спорной. Ну что же, как говаривал Ф. Фехер, именно несогласие делает жизнь стоящей штукой и, добавлю я, опираться можно только на то, что сопротивляется.

Настоящая статья – это приглашение к размышлению, к тому, чтобы прогуляться по недостроенным ансамблям и попытаться «расшифровать смыслы» (Фуко), т. е. выступить при необходимости археологом знания, чтобы понять, имеем ли мы дело с истиной, заблуждением или сознательной социально-концептуальной (психоисторической) фальсификацией под названием «прогресс», и если последнее верно, то – cui bono? Ограниченный объём журнальной статьи не позволяет пройти по всем следам, но постараемся, по крайней мере, наметить возможные пути поиска и расследования.

II

Прогресс – одно из центральных, кодовых слов XX в. и Модерна (1789–1991 гг.) в целом. Этим словом клялись революционеры и реформаторы, под знаменем прогресса крушили империи, реформировали экономики и уничтожали целые классы («Мы снимаем людей слоями», – гордо заявлял Каганович). Прогрессом как идеологической дубинкой размахивали марксисты и либералы, националисты и интернационалисты.

В 1945–1975 гг., которые французы называют «les trentes glorieuses» и которые совпали с «повышательной волной» кондратьевского цикла и беспрецедентным периодом экономического роста в современной (modern) истории, казалось, что чаемый прогресс, его царство вот-вот приадет. Мир в целом и все его «миры» – Первый, Второй и даже Третий – были на подъёме. Перед глазами людей мелькали чудеса: японское, итальянское, немецкое, бразильское (словно репетицией и прологом которого стали три победы футбольной сборной этой страны в 1958, 1962 и 1970 гг.). Не подкачал и СССР, восстановивший экономику за пять лет (вместо прогнозируемых на Западе 20–25 лет) и удививший мир водородной бомбой, атомоходом «Ленин», спутником, Гагариным и решением жилищной проблемы с помощью не осмеянных лишь ленивым «хрущёвок».

Про США и говорить нечего. Это общество изобилия («Affluent society» – название книги Дж. Гэлбрейта, 1958 г.) неслось в будущее под песни Фрэнка Синатры, Элвиса Пресли и «Let the good times roll» («Пусть мчатся славные времена») саксофониста Луиса Джордана.

Мировая наука и техника демонстрировали фантастический прогресс: ядерная и космическая техника, кибернетика и теория информации, расшифровка структуры ДНК, трансплантация важнейших органов, вычислительная техника (от компьютера Экерта и Маучли 1946 г. до первого персонального компьютера «Altair 8800» и лазерного принтера IBM в 1975 г.). Революционно (прогрессивно!) менялся быт: микроволновки, транзисторы, видеомагнитофоны, ксерокс, кварцевые часы, штрих-код и многое другое. Казалось (да что казалось – об этом дружно свидетельствовали прогнозы), ещё чуть-чуть, и если не «здесь-и-сейчас», то «за ближайшим поворотом» осуществится великая мечта человечества о всемирном – «одном на всех, мы за ценой не постоим» – прогрессе. Один из бестселлеров эпохи, принадлежащий перу Ж. Фурастье, так и назывался: «Grande espoir du XX siecle». Однако «grande espoir» не осуществилась.

Первые «знаки на стене» появились в 1968 г. – мировые студенческие волнения. За «тепе-тепе» последовал «tekel» (отказ США от бреттон-вудских соглашений и девальвация доллара). А за ним – «parsin» по полной программе: нефтяной кризис, мировая инфляция, быстро обернувшаяся стагфляцией. В