Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

я посмотрел в бесстрастное лицо полковника и повторил: — Я не намерен идти на это! Я сотрудничаю с вами лишь потому, что сомневаюсь в разумности и целесообразности политики эмира, и хотя тоже искренне желаю независимости Афганистана и приобщения его к цивилизованным государствам, но не согласен с методами, какими эмир этого добивается, не разделяю его тактики. Я убежден в другом: свобода страны и народа, в первую очередь, зависит от степени экономического и культурного развития, и, следовательно, не бунтовать надо и не хвататься за оружие, а строить заводы и фабрики, колледжи и университеты… Вот путь, который я считаю наиболее действенным и гуманным! Но в этом нам должны помочь… — Я закурил, выдержал приличествующую моменту паузу и продолжил: — А откуда может прийти помощь? Только из Европы! И в первую очередь — из Великобритании! — Я снова посмотрел на полковника Эмерсона, пытаясь определить, произвели ли хоть эти мои слова какое-то впечатление? Но понять это было невозможно — ни бровью не повел полковник, ни на миг не сползала с него маска полного равнодушия. И мне оставалось лишь продолжить свою игру. — В Индии, — заговорил я, — мне пришлось пробыть всего лишь несколько дней, но увидел я много! Там на каждом шагу дыхание цивилизованного мира. Именно это обстоятельство и позволяет всерьез говорить о предоставлении Индии прав доминиона. А эмир забыл мудрую пословицу: «Поспешность нужна при ловле блох». Он торопится. Он хочет одним патроном всех волков убить. Нет, эта задача непосильная, в ней отсутствует реальная основа…

В общем, я говорил то, что мог бы сказать и сам полковник Эмерсон, но говорил так убежденно, страстно, что сам себе не переставал удивляться. Полковника, казалось, и это не проняло, но все же, я был уверен, он относится ко мне с интересом, делает на меня серьезную ставку.

Среди тех, кто ехал в Москву, лишь я один говорил по-русски. Стало быть, я буду сопровождать посла всюду, где бы он ни был. Так мог ли Эмерсон пренебречь таким человеком? Предстоят встречи на самых разных уровнях, вплоть до Ленина! Будут решаться важные вопросы, вопросы государственного масштаба… Деловые отношения с человеком, который во всем этом будет принимать самое непосредственное участие, — это ли не находка для английской разведки?! Аккуратно, деликатно и тонко Эмерсон давал мне понять, что мое усердие не останется без вознаграждения, и вознаграждение будет щедрым, а я делал вид, что не в вознаграждении дело, дело в идее, в планах, которые я разделяю. А сам думал: они убеждены, что я уже барахтаюсь в их сетях.

Между мною и Эмерсоном завязалась подспудная опасная игра не на жизнь, а на смерть, и стоило мне лишь споткнуться — конец был предрешен! Я мог бы уподобить себя саперу, который ошибается всего один раз. И потому главной моей целью было завоевать доверие Эмерсона, завоевать его любой ценой. Англичане знали, что молодые офицеры полностью поддерживают политику эмира, и тем упорнее старались развенчать Амануллу-хана в наших глазах. Я был первым, кто как бы внял их доказательствам, разделял их оценку деятельности эмира.

Полковник все еще молча, опустив тяжелую голову, шагал по комнате, ни словом не отзываясь на мои тирады. Что оставалось делать? Я дымил сигаретой и ждал, дымил и ждал. Но вот наконец он остановился передо мною.

— В прошлом нашем разговоре вы сказали, что считаете авантюрой попытку эмира найти поддержку у большевиков. Я правильно вас понял?

— Да, именно это я сказал.

— Мы придерживаемся того же мнения. И теперь остается лишь перейти от слов к делам: вы должны, используя свои возможности, информировать нас обо всем, что касается сговора эмира с большевиками. Ваши заверения нам не нужны — нужны дела, — сухо сказал Эмерсон. — Нам нужна информация обо всех встречах в России. Постарайтесь нащупать уязвимые места в политике большевиков, ведь в политике эмира вы сумели их распознать, не так ли? — не без иронии спросил полковник. — Собственно, исходя из всего этого, я и заговорил с вами о встречах в Туркестане.

Ах, так!.. Стало быть, меня все еще испытывают, все еще подвергают проверке! Даже первый этап моей борьбы еще не полностью завершен, а уже надо быть готовым ко второму! И тогда я сказал, будто сдаваясь, но не полностью:

— Хорошо, я не отказываюсь от туркестанских встреч, но от псевдонима — решительно! Пусть этот человек назовет мое настоящее имя, иначе я не стану с ним разговаривать.

Эмерсон, по-видимому, был озадачен моим упрямством. Подумав, он сказал:

— Что ж, давайте так. Он спросит: «Ваше имя Равшан?» И вы ответите: «Да, я Равшан из Кабула». Это вас устроит?

Я промолчал.

Эмерсон налил в рюмки коньяк и, глядя на меня сквозь густо-золотую жидкость, сказал холодно и даже надменно:

— Счастливого пути…

Я осушил свою рюмку и, растроганно благодаря полковника за добрые пожелания, пожал протянутую мне руку.

8

День разлуки настал. Во дворце Дилькуша и вокруг него собрались люди. Эмир сам вышел проводить нас, пожелал доброго пути и удачи. Чуть в стороне, укрытая чадрой из жемчужного атласа, стояла шахиня Сурейя. Конечно, и ей бы хотелось, открыв лицо, подойти к нам, попрощаться, пожелать счастья, однако она была парализована ненавистным обычаем и не посмела бы при всех его нарушить.

Я вспомнил, как однажды за дружеским ужином эмир с горечью сказал нам: «Газеты Европы пишут, что мятежный эмир пытается одним ударом разрубить все узлы истории, а у меня меж тем не хватает решимости даже на то, чтобы избавить Сурейю-ханум от чадры!»

Подле шахини стояло сейчас много женщин, и ни одна не могла к нам приблизиться, сказать душевные слова, одарить ласковым взглядом…

С вершины горы Шер-Дарваз донеслось несколько пушечных залпов. Для нас они прозвучали как сигнал к отбытию. И мы действительно тронулись в путь, сопровождаемые выкриками из толпы:

— Счастливого пути!

— Да сохранит вас аллах!

— Возвращайтесь живыми и здоровыми!..

Высокие ворота дворца широко распахнулись. Впереди на красивом белом коне сидел, чуть-чуть подергивая поводья, посол Мухаммед Вали-хан — в генеральском мундире, в остроконечной папахе из каракуля. А по обе стороны от него — советники. И уже затем, во главе примерно двадцати конных воинов, — мы с Ахмедом.

Мухаммед Вали-хан махал оставшейся позади толпе рукой, благодаря за исполненные гордости и надежд слова и взгляды людей, смотревших нам вслед.

Мы покинули дворец, но и по обе стороны дороги, ведущей к Мазари-Шарифу, шеренгами стояли люди. Казалось, весь город вышел на улицы, чтобы проводить нас, пожелать удачи. Нам бросали цветы, нам дарили улыбки, и видно