Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

Я подозревал, что не столько болезнь, сколько именно этот страх «приковал» моего дядю к постели: все-таки дома безопаснее. И действительно, вид Азизуллы-хана не оставлял сомнений в отличном состоянии его здоровья.

Он принял меня в своем кабинете и перво-наперво отчитал за то, что его болезнь нисколько меня не тревожит, поскольку я ни разу даже не осведомился о том, как она протекает.

Виновато потупив очи долу, я молчал.

Затем дядя стал расспрашивать о поездке — с кем еду, надолго ли, с какими, собственно, поручениями и так далее, и тому подобное, пока наконец не коснулся того, чего я и ждал.

— Это, конечно, роковая ошибка — направлять посла в Москву! — гневно изрек он. — Заключать с большевиками какой-то секретный договор, иначе говоря, идти с ними на тайную сделку, — невообразимая глупость! Такую политику невозможно оправдать!

От злости у него даже лицо исказилось, а короткая бородка мелко подергивалась.

«Заключать с большевиками какой-то секретный договор…» Я узнавал в этих словах голос англичан, именно этот договор интересовал их более всего, именно к нему сводил все наши разговоры полковник Эмерсон, требуя, чтобы я непременно исхитрился прочитать проект договора, а еще лучше — снять с него копию. Да, милый дядя, здорово ты пляшешь под чужую дудку!

— Не пойму что-то, о каком секретном договоре ты говоришь? — с искренним недоумением спросил я.

— А ты не знаешь? — Дядя недоверчиво и требовательно глядел в мои глаза. — Впервые слышишь, да?

— Вот именно — впервые! Ей-богу, ничего мне неизвестно ни о каком таком сговоре с большевиками.

— Не прикидывайся простачком! Я тебе не чужой человек, и нечего ломать передо мною комедию!

— Но, право же, дядя, ничего такого я даже не слышал! Неужто скрыл бы от вас?

— А зачем, по-твоему, посол Мухаммед Вали-хан едет в Москву?

— Ну, как я знаю, для встречи с Лениным, — сказал я. — Советское государство первым признало независимость Афганистана, и теперь, видимо, речь пойдет об установлении между двумя государствами дипломатических отношений.

— И это все?

— Право, не знаю. Возможно, есть и какие-то другие вопросы, но я — всего лишь подчиненное лицо, со мной никто не советуется…

Поняв, что из меня больше ничего не удастся вытянуть, дядя в последний раз затянулся из своего кальяна, встал и, направляясь в столовую, сказал:

— Пойдем-ка лучше поужинаем.

А перед моим мысленным взором опять возник полковник Эмерсон.

7

Эмир принял нас лишь поздним вечером. Причем в рабочем кабинете — в официальной обстановке.

На нем была простая военная форма — гимнастерка, сапоги. Лицо казалось очень усталым, как, впрочем, все последние дни, но глаза блестели, внимательно глядели на собеседника и улыбались.

А мы пришли в парадной форме. Особенно торжественно выглядел посол — генерал Мухаммед Вали-хан. Голубой мундир с тонким золоченым орнаментом удивительно шел ему; с правого плеча по диагонали спускалась красная лента, на широком ремне висел меч с серебряными инкрустациями на рукояти. Генеральские бриджи с красными лампасами были заправлены в высокие черные сапоги из мягкой кожи. Все — с иголочки, все подогнано по фигуре, статной, высокой… Парадный костюм явно молодил посла, которому было около сорока лет.

Эмир, по своему обыкновению, шагал по ту сторону стола, заложив руки за спину. Поблизости сидел министр иностранных дел Махмуд Тарзи. Углубившись в свои бумаги, он словно и не замечал нас и поднял голову лишь тогда, когда эмир учтиво спросил его:

— Быть может, господин визирь, сначала зачитаем письмо от Ленина?

Тарзи встал и неторопливо, четко начал читать лежавшую перед ним бумагу.

Я уже слышал об этом письме, но не был знаком с его содержанием. Между тем Эмерсон дотошно расспрашивал меня именно о нем. Когда я рассказал ему о письме, основываясь лишь на том, что слышал от начальника полиции, Эмерсон остался недоволен. Сейчас я видел, что недовольство это было неоправданным, потому что в рассказе начальника полиции все главное присутствовало и было передано весьма точно. Но, как мне казалось, Эмерсон считал, будто в этом письме речь идет еще и о секретном военном договоре, иначе он не стал бы столь настойчиво требовать от меня полного текста. Да и дядя бил в ту же точку…

Эмир стоял, похлопывая карандашом по ладони и поочередно оглядывая каждого из нас. Когда Тарзи сел, Аманулла-хан сказал:

— Таким образом, как видно из только что прослушанного вами письма, Россия, новая Россия, первой признала независимость Афганистана. Ленин заверяет нас, что всеми возможными средствами будет поддерживать афганский народ в его борьбе за национальную независимость. Ленин одобряет наше предложение установить дипломатические отношения. — Эмир взял в руки письмо и, быстро пробежав его глазами, продолжил: — Ленин говорит, что установлением постоянных дипломатических отношений между двумя великими народами откроется широкая возможность взаимной помощи против всякого посягательства со стороны иностранных хищников на чужую свободу и чужое достояние.

Отложив письмо, эмир посмотрел на Мухаммеда Вали-хана:

— Передайте Ленину: мы придерживаемся такого же мнения. Мы тоже в поисках нового, в поисках путей избавления от оков колониализма; мы хотим поднять Афганистан до уровня передовых государств, а народ — до уровня других цивилизованных народов. Достаточно и того, что до сих пор мы барахтались в липкой паутине рабства! — Глаза эмира гневно сверкнули. — Мы приняли решение! Никому не удастся заставить нас от него отказаться и свернуть с избранного пути — пути борьбы за нашу честь, за достоинство. Наш дух окреп в борьбе, закалился в сражениях с английским колониализмом!

За окнами послышался гул самолета. В последние дни англичане не раз грозили нам с воздуха, их самолеты часто появлялись над Кабулом и сбрасывали листовки.

Эмир прислушался и, когда гул утих, продолжил еще более горячо и убежденно:

— Англичане пытаются запугать нас бомбами. Не выйдет! Не впервые мы встречаемся с ними в бою! И пусть даже они зальют кровью нашу землю — воли к свободе им не сломить!

Он перевел дыхание, отер бледный, потный лоб. Я смотрел на него с восхищением, каждое его слово ловил с одобрением и чувством благодарности. Так уверенно говорить, когда страна переживает острейший момент, так решительно действовать! Да, для этого надо быть человеком сильной воли. И этой волей он обладал. Всей душой он верил, что борьба за честь народа увенчается торжеством.

Все надолго умолкли, взволнованные только что услышанным. Эмир шагал по кабинету, нервно поглаживая усы, потом снова остановился перед Мухаммедом Вали-ханом.

— И еще передайте Ленину — лично Ленину! — что мы относимся к России как к