У подножия Копетдага - Ата Каушутов

перемахнул через забор. Перед глазами Хошгельды только мелькнула белая рубаха.

Не успел агроном опомниться, как на него налетел другой человек.

Агроном сразу узнал голос Кюле Ворчуна и совершенно спокойно сказал:

— Ну что это вы такой шум подняли?

Кюле устал от погони.

— Ага, — взревел он, еле переводя дыхание, — оказывается, и твоя доля имеется в этих делишках. Это ты на меня злодеев натравливаешь.

Хошгельды остолбенел от удивления.

— Перестаньте кричать! — строго сказал он. — Кого я натравливаю, каких злодеев? За кем вы гнались? Ничего не понимаю.

— Ты не представляйся, ты все отлично понимаешь! — не унимался Кюле. — Это ты научил этого негодяя! Это ты сбиваешь девушек с пути истинного. Я всем завтра расскажу о твоих проделках!.

В это время как раз подбежал Чары, он слышал все, что кричал Кюле.

— Ты, Кюле, — заговорил он, — переходишь все границы.

Появление Байрамова, видимо, испугало Ворчуна, он умолк и сразу направился к дому. А только теперь подоспевший Покген спросил взволнованно:

— Что случилось? За кем была погоня?

— Почему на тебя кричал Кюле? — обратился Чары-ага к агроному.

— Не знаю… Ничего не понимаю… Он убежден, что я помогаю какому-то злодею.

— Но какое право имеет он на тебя кричать? — возмущался Покген.

— Пойдемте к Кюле. Там все и выясним, — предложил Байрамов.

Они все втроем вошли в дом Бергенова. Маленькие дети уже спали. Гозель, бледная и испуганная, сидела, уставившись в стену, будто разглядывала ковровый чувал. Жена Кюле возилась у очага, хозяин сидел тут же, низко опустив голову.

— Что случилось, Кюле, почему ты поднял такой крик? — спросил Покген.

Кюле не успел и рта раскрыть, как заговорила его жена.

Покген-ага, мы. все были дома и вдруг услышали, что кто-то отвязывает нашего барана. Мы привязываем его на ночь у дверей, — быстро, быстро говорила женщина, боясь, чтобы муж не опередил ее. — Хорошо еще, что вовремя спохватились.

— Ну, а зачем же, в таком случае, Кюле кричал на агронома? — недоумевал Покген.

— Должно быть, он очень разволновался, рассердился на жулика, вот и не сдержался, — снова заговорила хозяйка.

— В общем ясно, — вмешался в разговор Байрамов, — что никакого тут вора не было. Да и не это важно. Я только советую тебе, Кюле, вести себя разумно.

Стараясь сдержать раздражение, Хошгельды сказал:

— Шум, поднятый Кюле, произошел не из-за какого-то там вора, а из-за невежества хозяина. Я считаю, что пора ему отвечать за свои поступки.

С этими словами Хошгельды вышел.

— Завтра же ты извинишься перед агрономом, — сказал Покген.

— Хошгельды совершенно прав, этот неприличный случай произошел действительно из-за твоего невежества, — заметил Чары. — А все потому, что ты привык криком действовать. Поверь мне, что потому и с людьми не ладишь. Я это нарочно говорю в присутствии твоей жены и дочери, хочу, чтобы тебе стыдно было. А вообще-то, мы еще с тобой на собрании поговорим.

Покген и Чары ушли. Кюле некоторое время сидел молча, потом заворчал:

— Скажите на милость, криком действовать!.. Ну, а вот вы, ученые, что же вы будете сидеть сложа руки, если дочь ваша своевольничает. Да какое вам всем дело до моей семьи, — снова заорал Кюле, правда уже не так громко.

— Ты всегда поднимаешь крик из-за пустяков, — заговорила жена. — Будишь народ, а потом еще обвиняешь других. Ну, в чем виноват агроном? Он прав…

Но Кюле не дал ей договорить.

— От тебя все беды! — зашипел он. — Это ты потакаешь своей дочери, осрамили вы меня.

Кюле еще долго ворчал, но жена уже не обращала на него внимания. Она и дочь были довольны происшедшим. Пусть люди знают, как ведет себя бригадир дома, пусть пристыдят его на собрании.

Тем временем Покген и Чары догнали агронома.

— Судя по тому, как смутилась его дочь, когда мы вошли, — говорил Хошгельды, — Кюле застал ее с молодым человеком. И весь шум он, конечно, поднял из-за этого. А что тут такого, если взрослая девушка и поговорила с каким-нибудь юношей? Правда, кто бы ни был этот человек, ему не следовало убегать.

— А ты разве не узнал его? — спросил Чары.

— Нет, не узнал. За ним никто бы и не угнался, разве что гончая.

— Да, любит Кюле устраивать скандалы, — сказал Покген. — У него это как застарелая болезнь.

— У Кюле только одна болезнь — невежество, — засмеялся Хошгельды.

Чары-ага, попрощавшись, свернул домой.

— Пойдем опять ко мне, Хошгельды, — предложил Покген, — ведь еще не так поздно. Ты помнишь, я когда-то обещал тебя обрадовать.

Дурсун-эдже еще не спала, она сидела, склонившись над веретеном.

— Кто это кричал? — спросила она.

— Кто же, кроме Кюле, может так кричать, — сказал Покген.

Когда Дурсун-эдже поставила перед мужем и гостем чайники и пиалы, Покген торжественно обратился к агроному:

— Хошгельды, мы с женой посоветовались и решили спросить тебя об одном деле, только вот не знаем, как ты к этому отнесешься.

Дурсун-эдже остановила веретено и с улыбкой посмотрела на молодого человека.

— Если ты чистосердечно примешь от нас подарок, который по обычаю дарят жениху, — продолжал Покген, — то мы станем для тебя вторыми родителями. Ты понял меня?

Не ожидавший такого разговора, Хошгельды покраснел. Еще ни разу в жизни он не чувствовал себя настолько смущенным. Он молчал, бренча крышкой чайника. Покген и жена уже подумали было, что их дочь не по сердцу агроному.

А Хошгельды поднял на стариков недоумевающий взгляд и сказал:

— Покген-ага, ведь я слышал, что Бахар уже кому-то дала слово и скоро выйдет замуж.

Старики рассмеялись.

— И до тебя, оказывается, дошел этот слух, — сквозь смех проговорил Покген. — Это всего лишь женская хитрость.

— Она это нарочно всех обманула, — пояснила старушка, — а то ведь последнее время сваты нам покоя не давали.

— Я с великой радостью принял бы ваше предложение, — взволнованно говорил Хошгельды, — но ведь еще неизвестно, как отнесется к этому сама Бахар. Все зависит от нее. Дело родителей дать дочери добрый совет, а там уж пусть сама решает.

— Если ты согласен, то и Бахар согласится, — в один голос заверили его старики. — Бахар отлично понимает, что мы ей только счастья желаем.

Откинув назад черные волосы, Хошгельды проговорил прерывающимся от волнения голосом:

— Если только Бахар согласится, то обо мне и говорить нечего. Для меня нет лучше девушки на свете, чем Бахар.

— Вот, бог даст, Бахар кончит учебу, так мы сразу свадьбу сыграем, — заключила Дурсун-эдже.

Когда Хошгельды собрался уходить, Покген, желая оказать гостю почет, вышел проводить его.

Хошгельды шагал в темноте легкой походкой, и почему-то вспоминалась ему та самая песенка, которую так звонко пели ребятишки. Никто еще не слыхал, чтобы агроном