Фестиваль - Сергей Власов

– Первые несколько минут Колобродов гнал машину со скоростью сто – сто двадцать километров в час. Через какое-то время пассажир не выдерживал и просил остановиться. Обычно поездка занимала менее получаса. Клиент готов был отдать любые деньги только за то, чтобы его выпустили из гоночного автомобиля. Сначала не соглашаясь и как бы демонстрируя врожденный азарт, в конце концов Санек давал себя убедить, получал приличное вознаграждение и отпускал обалдевшего от пережитых волнений человека. Затем спокойно разворачивался и ехал опять в аэропорт. За день таких поездок у него получалось не три-пять, как у остальных, а десять-пятнадцать. Правда, потом с этим занятием он завязал. Нарвался на какого-то крутого.

– Вот так-то. Не рой яму другому – сам попадешь, – многозначительно заметил Иммануил Кац.

– А у нас в Измайловском парке в том году произошла аналогичная история. – Маромой развернула колени в сторону Самокруткина и продолжила: – Зимой с гуляющих граждан какой-то бегун срывал дорогие меховые шапки. Спортивный мужик, в кроссовках, тренировочных штанах, курточке «Адидас». Подбегал, спокойно снимал и бежал дальше. Ничего с ним милиция поделать не могла, пока он сам, как Михалыч выражается, на крутого не нарвался. Ворюга у него ондатровую шапочку на ходу с головы подцепил – и деру.

– И чего?

– Чего… Крутой поудивлялся немного такой наглости, затем достал из-за пазухи пистолет и пристрелил бегунка. Потом подошел, забрал свою шапчонку, сделал контрольный в голову и пошел дальше по своим делам.

– Ворюга, наверное, с мысли какой-нибудь важной того сбил, – догадался Михалыч, ловко управляя рулем и объезжая внезапно образовавшуюся впереди локальную пробку. – Вот и поплатился.

– Ладно, хватит мне разные ужасы рассказывать. И так на душе кошки скребут. – Иван Петрович слегка приоткрыл окно, впустив в салон струю свежего воздуха.

– Вы про Сушкова или про собственное здоровье? – поинтересовался директор Кац.

– Да про все вместе, – без энтузиазма пояснил мэтр.

Самокруткин остался ждать в машине, а в распоряжение директора и Степаниды для большей убедительности был откомандирован Михалыч.

Прошло нудных и тягучих тридцать минут… Наконец из подъезда появился Кац и опрометью подбежал к автомобилю:

– Все в порядке! Мы выбили дверь. Но в квартире никого нет. И пояснительных документов тоже нет. Ни записки, ни еще чего.

– Слушай, Иммануил, а тебя за то, что ты дверь сломал, за задницу не возьмут? Это же чистой воды самоуправство.

– Во-первых, дверь вышибали Михалыч и сосед с шестого этажа – он как раз мимо проходил, а во-вторых, я тут вообще ни при чем. Я четко выполнял указания руководства: где угодно и как угодно обнаружить чуть не сорвавшего премьеру артиста Сушкова.

– Другими словами, мои указания?

– Это я не знаю.

– Или не помнишь?

– Или не помню.

– Молодец. Что я могу еще на это сказать? И все же, Иммануил, ты свою задачу не выполнил.

– Почему?

– Потому что Сушкова обнаружил не ты, а я. Вон он идет… под ручку с какой-то бабой. Постой-ка… Да ведь это не просто баба! Это же Настя! Бланманже! Вот сука!..

– А я всегда говорил: что-то неприятное у нее во взгляде есть! Наконец-то прокололась, зараза… Пойду позвоню Маринке Дудиной – пусть порадуется. – Кац заторопился.

– Постой… Давай сюда Михалыча. Я поехал лечиться. Даю тебе полную свободу действий. Выясни подробности и сам принимай решения. Главное, что Сушков цел и с ним ничего непоправимого не произошло.

В назначенное время Самокруткин переступил порог кремлевской больницы и тут же попал под самое пристальное внимание целой группы людей в белых халатах.

Глава двадцать пятая

Решив не появляться в ближайшее время у себя в офисе, сразу после посещения Бесхребетного Сергей Сергеевич позвонил девушке Лене, встретился с ней и мило провел в ее обществе остаток дня.

«Ничего – пусть привыкают», – решил он, имея в виду сотрудников «Фестиваля». С Леной они долго гуляли по осеннему парку, пили кофе и ели мороженое. Потом Сергей отправил девушку домой на такси, а сам поспешил домой.

Утром позвонила мамаша бывшей флюсовской пассии Аси – Ирина Борисовна и, на скорую руку осведомившись о состоянии дел писателя, начала плакаться на жизнь:

– Слушай, куда мир катится? То, что в нем полно подонков, я знала всегда, но сейчас приходится разочаровываться во вчера еще совершенно приличных людях.

– Пожалуйста, поконкретней, – попытался уточнить Флюсов.

– Подожди, все по порядку. Скажи мне честно, я тебе предлагала архив Николая Робертовича Эрдмана на предмет его анализа и подготовки к отдельному изданию?

– Неоднократно.

– Ты все думал, размышлял, когда тебе за него взяться. А позавчера ко мне заявился Вульф.

– Сексолог?

– Выходит, не зря я часто обращала Асино внимание на твои сложные отношения с сексом! При чем здесь сексолог?! Вульф – это телеведущий. Картавый такой. Из того, что он обычно несет в эфире, в лучшем случае народ понимает только половину.

– А, понял. Виталий Яковлевич.

– Вот именно! Короче, пришел… усыпил мою бдительность, наплел, что собирается делать об Эрдмане большую телевизионную передачу. А когда я пошла на кухню – готовить ему кофе, – украл со стола часть архива.

– Не может быть!

– Вот гнида. Я бы ему и так все отдала. Представляешь, я принесла ему чашку на подносе, а он ни с того ни с сего как заорет: «Вспомнил! Я же на самолет опаздываю!» – и умчался как ошпаренный! А я потом посмотрела – половины фотографий и писем не хватает.

– Может быть, вы что-нибудь перепутали?

– Ну, брось. Что ты из меня дуру делаешь! Вот народ! По ящику все такие честные, а на самом-то деле… То наш великий Юрий Петрович на Таганке музей Эрдмана открывать собирался. Выклянчил у меня дядино антикварное кресло и почему-то установил у себя в квартире. Теперь этот… Что за люди?!

– Ладно… Заваривайте чай. По пути на работу забегу к вам для консультаций.

– «У нее и позавтракаю», – решил Сергей и стал быстро одеваться.

Бывшего почти родственника Ирина Борисовна Камышова встретила стихами:

Перешагни, перескачи,Перелети, пере– что хочешь –Но вырвись: камнем из пращи,Звездой, сорвавшейся в ночи…Сам затерял – теперь ищи…

Бог знает, что себе бормочешь,Ища пенсне или ключи.

– Спасибо! – поблагодарил хозяйку за столь творческое приветствие писатель-сатирик. – Вы точно определили тональность нашей беседы, за что я вам крайне признателен, не буду мучаться в рассмотрении ее возможных вариантов.

– Проходи. Чай наверняка попросил из скромности. Так, я угощу тебя все-таки нерастворимым кофе.

Они уселись за деревянный антикварный стол из настоящей карельской березы друг напротив друга и начали беседовать…

– Вот, посмотри, какой я была в молодости. Узнаешь? – Ирина Борисовна зачем-то вытащила из пачки фотографий, лежащих тут же, одну и протянула Флюсову.

С нее на Сергея смотрела белокурая молодая женщина с почти мальчишеской прической. У нее был высокий покатый лоб, тонкие, едва не сросшиеся на переносице брови, губы, тоже тонкие, слабо изогнутые и чуть приоткрытые – признак обостренной и болезненной чувствительности. Большие, широко открытые глаза смотрели пристально и жестко. И эти неврастеничные губы, и эти неестественно расширенные зрачки говорили о склонности к экзальтации. Но в общем с карточки улыбалось приятное юное лицо.

– Вы совсем не изменились. Волосы только стали немного другого цвета. И абсолютно исчез налет легкомысленности.

– Мерзавец… Тоже мне – льстец нашелся. – Крайне довольная хозяйка немного подумала и, ненадолго покинув гостя, вернулась с большой коробкой шоколадных конфет и бутылкой коньяка. – Это тебе, – она показала на коробку, – за довольно грубый комплимент, а коньяк – за отсутствие налета.

Через два часа Сергей вышел на улицу и стал ловить такси.

«Если я когда-нибудь стану таким же нудным – застрелюсь!» – подумал он и яростно замахал рукой, увидев невдалеке двигающуюся в его направлении легковушку.

Флюсов ненадолго заскочил в арбатский офис и, узнав, что новостей особых нет, выдал необходимую порцию руководящих указаний по поводу ближайших интервью Гастарбайтера «Вестям», выпуска рекламной продукции, включая создание совершенного нового продукта – матрешки, – деревянного прообраза Клауса, аренды концертных площадок и уже ведущихся его заместителем Сергеем Александровичем Козиком переговоров со многими музыкантами.

После чего немного пошептался с Ваней Райляном в комнате отдыха и, пообещав в ближайшие часы позвонить, исчез.