Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова

Симбирской губерний. В Казанской губернии движение запасных охватило Лаишевский, Чистопольский, Казанский и Цивильский уезды. В Пензенской губернии буйство мобилизованных было поддержано крестьянами[764]. То же было и в Вятке, где, «чтобы предотвратить продолжение бесчинств, трое стражников и десятский выдали вино»[765]. Вообще мобилизация протекала в неспокойной обстановке. Массовые беспорядки и буйство с погромами винных лавок и поджогами имели место в Сибири (Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерниях), в 136 из 157 протестных акций мобилизованных, которые произошли в 72 селах и 13 деревнях 60 волостей, прежде всего в наиболее крупных сельских поселениях и волостных центрах, где сосредоточивалась основная масса призванных[766]. Попытки захватить спиртное отмечались и в Гродненской губернии, несмотря на чрезвычайные усилия властей по поддержанию порядка[767].

Один из респондентов, С. З. Федорченко, вспоминает: «Загулял я тогда на целую неделю. Сильно с тоски да со страху баловал тогда. Очнулся чуть не на самой позиции только, и так я зажалел, что совсем, почитай, без памяти с прежней жизнью своей распростился»[768].

Между тем если бы присяга и «прощание» не были столь формальными, быть может, беспорядков было бы меньше. «17-го числа был отслужен молебен. Ходил и я. Ни одно крепкое сердце не выдержало, чтобы не заплакать. Когда священник стал напутствовать биться со врагом, не щадя своего живота, идти с верою и правдой. И как не плакать, когда каждый воин идет на смерть», – отмечает для себя рядовой 22-го Епифановского пехотного полка С. И. Анохин[769]. Во время этого молебна «лица солдат, погруженные в какую-то думу и с какою-то болью, ударяли себе в грудь, при окончании молебна нам священник, напутствовав, сказал: “Не хочу, братцы, сказать прощайте. А скажу только до свидания, так как ожидаю вас возвратиться обратно”»[770]. Особенно растрогался Анохин, когда священник, благословляя мобилизованных, говорил каждому, что ждет их живыми обратно. Однако чаще молебен не носил характера адресного обращения – так же, как и присяга, постепенно превращаясь в часть ритуала.

Совсем иначе обстояло дело с православными праздниками. Многие респонденты хотя бы названиями отмечают эти праздники, особенно часто упоминая Пасху, Рождество Христово, Покров Богородицы и Благовещение.

Главных праздников в церковном календаре двенадцать: Рождество Пресвятой Богородицы (8 (21) сентября), Воздвижение Креста Господня (14 (27) сентября), Введение во храм Пресвятой Богородицы (21 ноября (4 декабря)), Рождество Христово (25 декабря (7 января)), Крещение Господне (6 (19) января), Сретение Господне (2 (15) февраля), Благовещение Пресвятой Богородицы (25 марта (7 апреля)), Вход Господень в Иерусалим, Вознесение Господне, День Святой Троицы, Преображение Господне (6 (19) августа), Успение Богородицы (15 (28) августа). Даты переходящих праздников отсчитываются от главного церковного праздника – Пасхи.

Ритуал этих праздников очень сложен: многие из них состоят из трех частей – предпразднество, попразднество и отдание – и могут продолжаться несколько недель, требуя значительных приготовлений.

Конечно, даже в мирное время военные священники не имели возможности полностью выполнять все что предписывалось канонами праздников. В повседневной жизни проблемы были сугубо практическими. Например, священник не мог настаивать на соблюдении строгого поста военнослужащими, из-за многочисленности паствы не успевал даже организовать личную исповедь для каждого, солдатам не всегда удавалось посещать все положенные богослужения[771]. Проблемы эти обсуждались на братских собраниях с о. протопресвитером, и некоторые меры были предложены, однако начавшаяся Русско-японская война показала недостаточность предлагаемых решений.

Тем не менее, как могли, военные священники организовывали празднование и в условиях войны – и в осажденной крепости, и в окопах, и в лазаретах. Конечно, война вносила свои коррективы, но праздник оставался праздником.

Пасха 1904 г. (28 марта (10 апреля)) отмечалась в Порт-Артуре в ожидании обстрелов, хотя 27-го настроение было предпраздничное и оживленное, обитатели города спешно делали закупки, пытаясь подготовиться к празднику[772]. К вечеру и погода, и настроение несколько испортились – почему-то казалось, что именно в этот день японцы обязательно предпримут новую атаку, к тому же поднялся ветер. Перед заходом солнца адмирал С. О. Макаров поднялся на борт броненосца «Петропавловск» и «приказал всей команде собраться на палубе и его окружить»[773]. Обратившись к команде, он сказал: «Наступает св. праздник Воскресения Христова, наш наибольший христианский праздник, но сейчас война, и вот я вас избрал в эту ночь охранять всех нас, дабы остальные могли на короткое время забыть войну и сосредоточиться на молитве. Дай Бог вам исполнить этот святой долг!»[774] – после чего ушел на другой корабль. В городе все тоже находились в напряжении.

«Когда раздался тихий благовест небольших колоколов наших все еще временных церквей-бараков, весь город ожил, но не было того шума и света, той радости, что видится в далекой России среди мирной жизни. Со всех сторон бесшумно задвигались тени по направлению церквей; кто только мог, спешил помолиться об избавлении от грозящих бед, но, уходя, прощался с остающимися дома; могли ведь не вернуться или не застать в живых»[775].

Несмотря на тревогу, церкви были полны народа, некоторые стояли на улице, пытаясь заглянуть в занавешенные окна. Среди молящихся было особенно много солдат и офицеров[776]. Наконец в отрядную церковь прибыли комендант, «прочие высшие чины» и генерал А. М. Стессель. Началось богослужение. По окончании службы все поспешили домой. Вернулся в гавань «Петропавловск», и Макаров решил разговляться с командой. «Вот появляется аналой, священник, откуда-то куличи и яйца»[777].

Для сухопутных войск в Порт-Артуре Пасха прошла не столь торжественно: «…полковой “батя” разъезжал по позициям, и там под пушками или около окопов на скорую руку, тут же составив ружья, и то по частям исповедовались и причащались. <…> Около полудня приехал священник с церковником на двуколке. Я собрал насколько возможно людей. Солдаты вообще чрезвычайно серьезно относятся к таинству причащения и тут, прежде чем идти на исповедь, у кого было в вещевых мешках, надели чистое белье. Под открытым небом поставили какой-то пустой ящик, священник накрыл его пеленой, после краткой службы и простого, но задушевного слова всем-всем сразу отпустил грехи и приступил к причащению. Причастившиеся тотчас разобрали винтовки из козел и сменили оставшихся в окопах и на постах, чтобы и им дать возможность отговеть», – вспоминает В. П. Змеицын[778].

«Хотя на Пасхе в Артуре еще все можно было достать, так как сообщение еще не было прервано, да некому и не было времени заниматься приготовлением пасхальных яств, тем не менее командир батареи Электрического утеса капитан Жуковский в бетонном каземате накрыл стол,