Серебряная лоза - Олли Бонс

внутрь и усадить в заранее приготовленную клетку, которую накрыл тканью и задвинул в тёмный угол, а затем уселся за рабочий стол.

И когда снаружи просветлело и Эдгард заглянул прежде, чем принесли завтрак, у хвостатого уже всё было готово.

— Эдгард, — прошептал хвостатый, стараясь не разбудить ещё спящего мастера. — Как собирается поступить с нами правитель?

— Если его устроит ваша работа, надеюсь, на днях мы встретимся уже в Литейном переулке, — сказал торговец, не глядя хвостатому в глаза. — Удачи вам. Я пошёл, пока ещё не поздно незаметно вынести птицу.

Ковар не стал его останавливать. Ясно было, что больше от Эдгарда он ничего не добьётся. И внутри появился до того тугой комок, будто сердце превратилось в кусок металла.

Хвостатый терпеливо ждал, сдерживая дрожь. Он наблюдал, как явились стражники — как всегда, один у двери, второй подкатил к столу поднос на колёсах. Он оставался спокоен с виду, когда мастер Джереон попросил о встрече с правителем. Промолчал, когда господин Ульфгар осматривал готовое сердце. А вот когда тот удовлетворённо кивнул, собираясь что-то сказать, Ковар вскочил с места и опередил его.

— Господин Ульфгар, — поклонился он, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, — прошу, позвольте мне побеседовать с вами. Наедине. Думаю, я могу быть вам полезен.

— И чем же? — лениво поинтересовался правитель. — Говори здесь. От моей личной охраны я тайн не имею.

Хвостатый неуверенно поглядел на мастера, а тот — недоумённо — на него. Видно, не мог понять, что это взбрело в голову ученику.

— Что ж, выведите, — едва заметно кивнул правитель, и один из стражей подхватил мастера Джереона под локоть и выпроводил наружу.

Ковар дождался, пока закроется дверь мастерской, и тогда сказал:

— Я знаю, что угля добывают всё меньше. Чего доброго, со временем запасы иссякнут. Что скажете, если я поработаю над вашими волками, чтобы они потребляли меньше топлива, но при этом не потеряли в силе?

— А что, если я скажу: не интересует? — усмехнулся господин Ульфгар. — Я знаю, где ещё добыть ресурсы в случае нужды.

— Третий мир? — насмешливо спросил Ковар. — Удивлены, думали, никто об этом не слышал? А знаете, скольким людям это ещё известно? Знаете, кто эти люди и что они сделают, чтобы вы не добрались до цели?

Господин Ульфгар шагнул вперёд и сдавил горло хвостатого с силой, которую трудно было предположить в его сухих старческих пальцах. Ярость заполыхала в льдисто-голубых глазах.

— Что ж, убейте… меня… и ничего не узнаете, — прохрипел Ковар. — А я бы мог помочь…

Правитель оттолкнул его, и хвостатый отлетел на пару шагов назад, закашлялся, растирая шею.

— И в чём же твоя выгода? — холодно спросил господин Ульфгар.

— Разумеется, я хочу жить. Но не просто жить, — усмехнулся Ковар, чувствуя, как страх отступает. — Как вы видите, я не человек. Это означает клеймо. Будь я хоть трижды одарён, люди никогда меня не признают, мне никогда не открыть свою мастерскую. У бездаря скорее купят грубую поделку, чем у меня — вещь тонкой работы. А мне нравится изобретать. Как заставить новое сердце работать дольше, придумал я. И чтобы оно издавало звук, как живое, тоже я. Но стоит уйти от мастера, никто другой меня не возьмёт, и мне придётся мести улицы, чтобы прожить, а то и хуже, и о ремесле придётся забыть. Я этого не хочу! Помогите мне, окажите покровительство, а я помогу вам. Волки — ваше оружие, так давайте сделаем его лучше. Ведь уже сейчас часть зверей содержится в хранилище, не так ли? Иначе угля расходуется слишком много, а этого себе позволить вы уже не можете.

Хвостатый однажды слышал об этом от Эдгарда. Он только надеялся, что господин Ульфгар не догадается об источнике слухов.

— И не только над этим я готов работать, чтобы добиться признания, чтобы никто не смел больше глядеть на меня свысока, — продолжил он. — А если люди вашего круга станут ходить ко мне с заказами, многие их помыслы откроются мне, и что буду знать я, будете знать и вы. Вы и не представляете, как ловки могут быть хвостатые. Но без вас, господин Ульфгар, мне никогда не достичь желаемого, я так и останусь никем. И если вас заменит другой человек, он скорее начнёт сотрудничать с людскими мастерами, чем со мной. А значит, помогать вам всегда будет в моих интересах.

На этом Ковар умолк и принялся ждать.

— Имена, — наконец сказал правитель. — От кого ты слышал о другом мире, кто так много болтает?

— Не скажу, — покачал головой хвостатый, — потому что слово моё сейчас ничего не стоит. Но если согласитесь подождать, я сделаю так, что вы получите доказательства измены.

— Пожалуй, я смогу вычислить и без того, — хищно усмехнулся господин Ульфгар. — Раз люди тебя не привечают, подумаем, кто не гнушался перемолвиться с тобой словечком.

— Подумайте ещё, многие ли приходили к моему мастеру, — поспешил сказать Ковар, — и многим ли я относил заказы. И что мог уловить мой чуткий слух, пока я ожидал в прихожих. Знаете, ведь к такому, как я, относятся как к предмету мебели, следят лишь, чтобы ничего не стащил. Но я крал другое: то, о чём они говорили, не считая, что я понимаю.

Господин Ульфгар нахмурился, ноздри его раздулись.

— А не боишься, что я из тебя силой вытрясу эти знания? — грозно спросил он.

— Живым я полезнее. Будут и новые тайны, кто вам тогда о них сообщит? Я готов работать на вас в обмен на три вещи.

— Каков наглец, — поднял седые брови правитель. — Ещё не получил ответ, но уже торгуется. Первая вещь, допустим, твоя жизнь. Вторая — осуществление честолюбивых планов. Третья?

— Хочу, чтобы мой мастер и его дочь остались живы, — твёрдо сказал Ковар. — Старик отнёсся ко мне лучше, чем прочие люди, и я, скажем так, к нему немного привязан. А его дочь — добрая, хотя и глуповатая девица. Она не интересовалась, над чем работал её отец, а тот никогда не болтал. Даже мне рассказал не больше, чем я сам увидел по мере необходимости. Если вдруг этих двоих разом не станет, пожалуй, ещё поползут ненужные слухи. А если при этом я останусь жив, у людей возникнут подозрения, и тогда, боюсь, даже с вашим покровительством мне не избежать недоверия.

— О слухах пусть у тебя голова не болит. Так говоришь, дочь ничего не знала?

— Головой ручаюсь, — подтвердил хвостатый. — У неё на уме были только цветы и воздыхатели. Она проводила дни в лавке Эрмы Блюмен, а вечера — с одним из младших