Корнеслов - Дмитрий Вилорьевич Шелег
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тимофей потрепал его по плечу и подмигнул:
– Аракчеевщина…
* * *
Когда зашли поглубже в деревню, на улице, кроме старух, маленьких ребятишек и собак, уже никого не было.
Марфа развела руками:
– Лето. Все в поле.
* * *
Под березой, напротив дома, одна из старух сооружала нехитрую конструкцию.
На колу, наклонно воткнутом в землю и подпертом козелками из двух связанных колышков, старуха повесила плетеный короб. Наложила в него сена и покрыла ситцевой тряпицей.
Тихомир непонимающе взглянул на Марфу, и та рассмеялась:
– Городской!
Тихомир увидел, как старуха уложила в короб грудного малыша, да и сама улеглась на травку.
Только старуха примостилась на солнце, как ребенок начал плакать.
Она одной рукой взялась за веревку, привязанную к «колыбели», и начала раскачивать.
Ребенок не унимался.
Старуха фыркнула и рукой полезла под забор, где был припрятан горшочек с чем-то съестным.
Запустив палец в горшок, она захватила им какую-то кашу, положила себе в рот и начала пережевывать.
Взяв ребенка на руки, она достала из своего рта кашицу и мазнула ему по открытому рту, да так, что залепила весь рот, и ребенок начал давиться и от безысходности глотать.
Тихомир не выдержал такого зрелища и отвернулся.
* * *
Марфа с любовью посмотрела на спокойного Петра на ее руках, хмыкнула и пошла вперед.
Тимофей негромко сказал Тихомиру:
– Ребенок летом не видит матери весь день. А вечером она накормит его своим прогорклым молоком. Оттого ребенок и плачет, что молоко нездоровое. А днем сам видел, какое кормление! Если бы не напряженный и постоянный крик, помогающий пищеварению, то верно, что ребенок бы уже к вечеру и помер. Вот такое кормление и есть обыкновенная причина высокой смертности детей в наших деревнях и русской золотухи.
* * *
Другие ребятишки, что уже на своих ногах, босые, в одних засаленных да рваных рубашонках, с копнами нестриженных, выгоревших добела волос, бегали то по улице, то за дворами.
Один из них, лет пяти, подбежал к старухе и затянул тоненьким голосенком:
– Бабушка, бабушка!
Та глуховато ответила сиплым голосом:
– А-а-ась?
Ребятенок пытался прокричать погромче:
– Онтошка-то на амбар полез!
– А-у! – ответила ему старуха, не разобрав, что кричит ей внук.
За это время Антошка успел свалиться с амбара, разбить себе нос и, рыдая, шел по улице весь в крови.
Старуха запричитала:
– Ах ты! Опять разбился! Да всю рубаху в кровь выпацкал. Ужо тебе мать-то…
Она начала вытирать нос грязной тряпицей.
Мальчишка завопил от боли, вывернулся из ее рук и снова побежал в сторону амбара.
* * *
В другом дворе старуха зажала между колен голову ребенка и прочесывала волосы пальцами. Ребенок орал во все горло.
Тимофей посмотрел на Тихомира:
– Обычное дело – вши!
* * *
В одном из последних дворов, который оказался на удивление тихим, путешественники разжились парным утренним молоком и свежеиспеченным душистым хлебом.
Не за деньги – просто так, на здоровье.
* * *
Все с аппетитом уплетали нехитрый завтрак.
Илья, как обычно, ел «за двоих».
Один Тихомир был как сам не свой и даже не притронулся к еде.
Марфа видела, что что-то его беспокоит, и сама подала ему крынку с молоком.
Он сделал несколько глотков – на его губах остались смешные «усики».
Марфа рассмеялась.
Звонкий смех приободрил Тихомира, и он приобнял ее.
* * *
Лодка отчалила.
* * *
Тихомир как бы невзначай оглянулся на берег, но никого не заметил.
Он провел рукой по револьверу в кармане и тяжело вздохнул.
* * *
Когда лодка удалилась на почтительное расстояние, на самую кромку берега неспешно вышел вороной жеребец, управляемый всадником во всем черном.
Всадник смотрел в сторону удалявшейся лодки.
Неожиданно сзади раздался характерный звук копыт, несколько приглушенный из-за песка.
Вороной беспокойно заржал и затоптался на месте.
* * *
Подошедшая сзади лошадь заржала в ответ. Она затрясла головой с длиной блестящей черной гривой и, переступая тонкими ногами почти смоляного цвета, несколько раз ударила таким же смолянистым хвостом. Смешанные между собой белоснежные и черные шерстинки давали необычайно красивый дымчатый окрас, который блестел на утреннем солнце.
* * *
Всадник в черном замер. Его рука потянулась в раструб правой ботфорты. Осторожно повернув голову, он начал медленно поднимать глаза.
* * *
Взгляд уперся в черные хромовые казачьи сапоги, заправленные в них широкие серые штаны и начал подниматься выше на серый, наглухо застегнутый сюртук с подвернувшейся наверх красной подкладкой. В завершение появилось напряженное мужское лицо с надвинутым на глаза черным полинялым картузом.
Мужчина сверкнул серыми глазами и кивнул, взявшись правой рукой за козырек.
* * *
Всадник на вороном с облегчением выдохнул и, сдвинув вниз белый платок, прикрывающий лицо, улыбнулся.
* * *
Одновременно двинулись толчком задних правых ног. Затем «шаг в шаг» – правые передние ноги, за ними поднялись левые задние, затем от земли отрывались левые передние. Синхронный шаг плавно перешел в рысь. Когда лошади перешли в галоп и всадники плечом к плечу погарцевали вдоль берега, на песке осталась лишь узкая полоска ярко-красной материи.
Эпизод 2. «Куклы»
28 июня 1862 года, Савино
Серый следовал за телегой пешим ходом от самого Ярославого Дворища не меньше десяти вест и порядком подустал.
Присев в небольшом редком лесочке среди поля, он осмотрелся.
На левом берегу речки, впадающей в правый рукав Волхова, расположилась какая-то деревенька.
За ней виднелся пятиглавый собор с постройками.
Серый подумал: «Монастырь».
Савво-Вишерский мужской монастырь в деревне Савино на левом берегу реки Вишеры был основан в начале XV века.
В 1764 году монастырь был закрыт в результате проведения Секуляризационной реформы императрицы Екатерины Второй. Такая же участь постигла многие другие монастыри.
О подготовке реформы распорядилась еще в 1757 году богомольная императрица Елизавета Петровна. А ее преемник Петр III подписал соответствующий указ перед самым дворцовым переворотом, возведшим на престол его жену – Екатерину II.
Указ предусматривал передачу недвижимого церковного имущества в ведомство Сената.
Основной причиной секуляризации стало чрезмерное распространение «беломестных» – свободных от налога церковных земель, снижавших доходы казны.
Повторилась история церковной реформы патриарха Никона в XVII веке, когда царю Алексею Михайловичу необходимо было пополнить казну.
В этот раз был найден другой повод – «вспомнили» про обет нестяжания, на который никто из первоцерковников не
