Воины света. Меч ненависти - Бернхард Хеннен

Нет, опять его мысли слишком близко к ней! Она предательница! «Следи только за шагами», — напомнил он себе. Он чувствовал прочный камень сквозь мягкие подошвы сапог. Камень был гладким и скользким. И тем не менее этот мост был не настолько коварен, как настоящий Шалин Фалах. Не было брызг, из-за которых камень становился мокрым. Не было порывов ветра, трепавшего одежду.

— Как думаешь, глаза могут быть окнами в душу? — спросила Линдвин.

— Нашел бы я золото в твоей душе?

— Поскольку ты считаешь меня лгуньей и предательницей, тебе, пожалуй, придется ответить на этот вопрос самому, ибо какова ценность моих слов для тебя?

Олловейн удивился. Она произнесла это без упрека. Наоборот. Голос ее звучал очень печально. Будь осторожен, напомнил себе мастер меча. Она просто играет с тобой. Она хочет поймать тебя! Усыпить твое недоверие мягкостью слов.

Камень скрипнул под ногами Олловейна. Уже не полированный. Поверхность его была грубой, на ней можно было хорошо и уверенно стоять. Мастер меча оглянулся через плечо. Они сошли с моста. Кто-то захлопал в ладоши.

— Вот уже более ста лет я являюсь стражем Магдан Фалаха, но еще ни разу не видел, чтобы кто-то подобным образом переходил мост. — Из-за розового куста вышел эльфийский воин.

На нем был светло-серый камзол, подол которого был украшен тонкой серебряной тесьмой. С плеч спадал длинный плащ, скрепленный пряжкой в форме кольца, изображавшего змею, кусающую собственный хвост. Перевязь и кожаные ножны оружия были такими же красными, как и плащ. Равно как и плюмаж, украшавший высокий остроконечный шлем, который страж небрежно держал под мышкой. У эльфа были длинные платиново-русые волосы, локонами спадавшие ему на плечи. Бледная кожа и прямые черты придавали его лицу что-то кукольное.

— Это станет лучшей историей всей луны, — произнес страж мягким, вкрадчивым голосом. — Редко кто-то входит в Небесный зал через звезду альвов. Будьте так любезны, представьтесь.

— Я Олловейн, мастер меча королевы Эмерелль, а это Линдвин, волшебница при дворе Эмерелль.

Страж поджал губы.

— Ваш ответ столь же лаконичен, сколь удивительно ваше появление. А теперь скажите, что вам нужно.

Несмотря на то что воин пытался держать как можно большую дистанцию, Олловейн заметил в его взгляде неприкрытое любопытство. Эльф был уверен, что часовой слыхал его имя. Тот, кто нес службу на этой мрачной копии Шалин Фалаха, наверняка знал, кто многие десятилетия командовал стражей того моста, который явился прототипом для Магдан Фалаха.

— Мы хотели бы поговорить с Ландораном, князем Снайвамарка и плоскогорья Карандамон. Мы путешествуем по поручению нашей госпожи, королевы Эмерелль. И наше дело не терпит отлагательства.

— Позвольте напомнить вам, что степень срочности дел незваных гостей определяю я. Как бы ни нравилось князю болтать с путешественниками из дальних краев, у него очень много обязанностей. Я отправлю гонца. Могу я пригласить вас в павильон для гостей, пока не придет ответ?

Страж хлопнул в ладоши, и из-за куста вышел кобольд. На нем была серая ливрея и черные сапоги с серебряными пуговицами. Эти цвета гармонировали с его темной, оливковой кожей. Серый цвет ливреи был менее ярким, чем у эльфийского воина.

— Долмон, ты слышал, что сказали наши гости. Сообщи об этом князю. Ах… — Воин снова обернулся к Олловейну. — У тебя случайно нет письма, подтверждающего твою принадлежность к свите королевы?

— Нет. Честно говоря, меня впервые задерживают, когда я путешествую по делам королевы. Но я понимаю, что нужно принять во внимание отдаленность Филангана. В глуши, конечно, неизвестно, кто является доверенным лицом Эмерелль. — Олловейн заметил, как усмехнулся кобольд за спиной своего господина.

— Можешь идти, Долмон, — произнес страж. — И не мешкай!

— А могу я узнать твое имя? — спросил Олловейн. — Только для отчета, который я должен буду дать королеве после путешествия. Ты не поверишь, насколько придирчива Эмерелль в некоторых вопросах.

Страж вытянулся.

— Ронардин мое имя.

— Очень хорошо, Ронардин. Тогда проводи нас в павильон для гостей и будь, пожалуйста, так любезен не смущать мою спутницу своими взглядами.

Воин вообще не смотрел на Линдвин, но, тем не менее, побледнел. Он поспешил вперед и отвел их в маленький мраморный павильон. Оттуда открывался чудесный вид на Небесный зал и Магдан Фалах. Мост был точной копией Шалин Фалаха. Если смотреть от павильона, его арки казались похожими на окна.

Может, Небесный зал и стал больше, но в самой сути своей общество нормирга не изменилось. И Олловейн был напуган тем, насколько быстро он вспомнил высокомерный тон своего народа. Или он никогда и не забывал его?

На узком столе в серебряной тарелке живописным натюрмортом лежали виноград, груши, яблоки и орехи. Завершали картину хрустальный графин с красным вином и четыре дорогих бокала.

Олловейн оторвал крупную виноградину и съел ее. Ронардин стоял у входа в павильон и старался ни на кого не смотреть. Очевидно, он еще не оправился от несправедливого заявления о том, что строил глазки Линдвин. Теперь воин с болезненной тщательностью следил за тем, чтобы постоянно оставаться к ней спиной. Мастер меча улыбнулся. Должно быть, Ронардин еще очень юн, в противном случае он понял бы, что таким поведением напрашивается на упрек в недостаточном внимании к гостям.

Вид на огромную пещеру с искусственными террасами действовал умиротворяюще. Олловейн наслаждался сладким виноградом и вином, облагороженным медом, корицей и гвоздикой. Чувствовать себя хорошо в Филангане было легко, если повиноваться законам нормирга.

Линдвин опустилась на скамью. Она сидела в совсем не женственной позе, широко расставив ноги и немного откинувшись назад. На лице ее читались скука и усталость. Она тоже отщипнула виноградину. Задумавшись, девушка катала ягоду между пальцами.

Павильон был прекрасным местом для ожидания. Взгляд Олловейна скользил по лесистым террасам. Он мог сидеть здесь часами, не уставая смотреть. «Природа может лечить душу», — говорила ему мать много столетий назад. Тогда он был слишком нетерпелив, чтобы открыться этой истине. И он был еще слишком молод, чтобы страдать от душевных ран. Лишь время убедило его в мудрости слов матери.

— Мой мальчик! Как я рад тебя видеть! — Ландоран бесшумно вошел в павильон.

Он и раньше любил появляться неожиданно. И с первых же слов дал Олловейну понять, что в их отношениях не изменилось ничего. Для князя он по-прежнему был мальчиком. Вся слава не могла смыть его недостатка. Законы нормирга были четкими и безжалостными. Тот, кто был не способен своими силами и без усилий защититься от холода, считался ребенком. И не важно, сколько ему лет и чего он достиг. Ему было запрещено покидать скальные замки без сопровождения, поскольку ледяной холод этой земли мог убить любое существо за несколько часов. Однако такое на первый взгляд невинное предписание было создано для того, чтобы усилить владычество плетущих магию. Ни один другой эльфийский народ не гордился настолько своими магическими способностями, как нормирга. И поскольку те, у кого не было этого дара, почти не покидали скальных замков, остальные дети альвов знакомились по большей части с великими волшебниками из этого народа. И самая главная из волшебниц, Эмерелль, тоже была из нормирга. То, что Олловейну удалось вырваться из плена тирании, не нравилось большинству представителей его народа. Олловейн помнил, что когда-то он тоже обладал магическим даром, однако в день смерти матери его колдовская сила угасла. Иногда мастер меча думал, что, возможно, в нем умерло только желание пользоваться этой силой. Он смотрел на своего отца, который как никто другой воплощал в себе идеал нормирга среди других детей альвов. Он источал холодность и силу, было тяжело выдерживать его взгляд.