Концессия - Павел Далецкий

— Далеко по реке не пройдес, — сказал Дождев. — Там, брат, тебя так понесет и закрутит, сто дуса вон!

— Не учи ученого. Зачем же далеко? Сколько пройдем, столько и пройдем.

— В Валагинских горах нотами топать не дай бог, — сказал Дождев.

— Зато назад прямо покатимся... до той самой бухточки, в которой «он» будет.

— Так, знацит, золото у тебя и в самом деле есть? — спросил Дождев.

Посевин пожал плечами:

— Для чего ж бы я вас звал?

Борейчук смотрел то на одного, то на другого. Неделю назад Посевин, идя с ним из бани, сказал: «Больно жарко, пойдем пройдемся». Сказал тоном, который сразу заинтересовал Борейчука.

Они прошли за белуший промысел. Был прибой, океан налетал на берег чугунными валами: белая, даже днем ослепительная пена опоясывала берег; рыбаки отошли далеко, и Посевин в самое ухо сквозь грохот прокричал Борейчуку.

— Пойдешь со мной?

Борейчук уставился на него, не понимая, о чем речь, и тогда Посевин пояснил:

— Слыхал от меня... про золото? Есть у меня золото! Думал, пьян человек и плетет? Пьян, да не плетет. Нынче буду выбирать его из тайника. Одному мне не поднять, нужно двух помощников, один будет золото тащить, два провизию... На охоту там надеяться нечего. Охота есть, да времени на нее нет... Опоздаем, «он» уйдет. Ждать не будет... Будет ждать до условленного дня, а больше не будет.

У Борейчука пересохло в горле. Он посмотрел на торжественное лицо Посевина, проглотил слюну и спросил сдавленным голосом:

— Кто «он»?

Посевин усмехнулся.

— Неважно. С «ним» все договорено у меня.

— А что же за сопровождение тебя я, скажем, получу?

— Не обижу, получишь. На всю жизнь хватит.

— Ах, так! — сказал Борейчук. — А кто третий?

— Дождев!

Но некоторое время после этой встречи Посевин не говорил о золоте, работал, как все, и даже больше всех, чем вызвал в Борейчуке сомнение.

«Зачем он так старается? — думал бухгалтер. — Имеет миллионы, а жилы из себя тянет. Может быть, пошутил? Если пошутил, сволочь, то я ему пошучу!»

Но сегодня Посевин подошел к нему прикурить и сказал:

— За косой в пять вечера!..

И вот, наконец, пять часов вечера, и они сидят за косой. Эта длинная в десять километров коса, как и все побережье, усыпана галькой, дохлыми моллюсками, медузами и морскими звездами.

По правую сторону от косы песчаный остров с гнездами бесчисленных чаек, куликов, кроншнепов и других птиц, названий которых бухгалтер не знает. Впрочем, птичьих гнезд не меньше и в тундре, по берегам реки и ее восьми рукавов. В трех Километрах от устья река разделяется на восемь рукавов. Никто ей не мешает нестись в океан одним потоком, а она несется восемью! Должно быть, намучилась в горах, стиснутая со всех сторон! За тундрой в пятнадцати километрах горы.

Дождев закурил, внимательно оглядел нежноголубую даль океана, отмахнулся от комаров и сказал:

— Так, знацит, золото у тебя и в самом деле есть. Только вынести и все... Да, это сцастье, больсое сцастье.

Он говорил таким странным тоном, что Посевин насторожился.

— Ведь ты же знаешь, я не первый год на Камчатке, я исходил все уголки и закоулки. И в Срединном хребте, и в Валагинском, и поднимался на Ключевскую.

— И насол золото на Камчатке? В Анадыре есть золото, на Цукотке есть. Про Камцатку не слыхал.

Посевин нахмурился. Борейчук взволновался.

— В чем дело, Дождев, почему ты сомневаешься?

— Не слыхал я про золото на Камцатке.

— Нет, подожди, подожди, Дождев! Вы, конечно, камчадалы, знаете много, но не все же. Вы — охотники и рыбаки, а не золотоискатели. Золота вы не промышляли, и о золоте вы толком ничего не знаете. Есть оно, нет? Откуда вы знаете? По чужим басням.

— Золота не промысляли!

— Ну, вот, видите!

— Я не пойду. Мозет оно и есть, но я не пойду. Зарко по горам сляться... Комары, моска...

— Надеешься от Шумилова получить премию? — спросил Посевин. — Хорош, дружок: вместе пили, уговорились, а теперь: комары, мошка! Ты же родился здесь, ядреная мошка!

— Цто мне с золотом делать? Рыба, соболь тозе — другое дело... А золото!..

— Не понимаю я тебя, — проговорил дрожащим голосом Борейчук. — Говорить так относительно золота, когда весь мир...

— Оставь его, — сказал Посевин и зевнул. — Что ж, подожду еще годок... Столько ждал, подожду еще годок. За зиму подыщу новых компаньонов... Они мне в ноги поклонятся за то, что я им предлагаю богатство, не искал, не мучился — на тебе готовенькое золотце! Что ж, подожду, пусть полежит...

Он опрокинулся на спину и надвинул кепку на нос. Солнце, такое нечастое на этом побережье, показывало всю свою силу. Птицы, неистово крича, носились над островом.

— Что ж это такое, — начал было дрожащим голосом Борейчук, но Посевин оборвал его.

— Оставь! Упрашивать на такое дело нельзя. Тут надо, чтобы человек всем сердцем... Подожду еще год!

Он еще ниже надвинул кепку, прикрыв козырьком даже губы, и сунул руки в карманы.

Дождев бросил окурок, поднялся, постоял минуту и пошел, громко перекатывая сапогами гальку.

Несколько минут Борейчук молчал. Потом заговорил:

— Не понимаю я, не понимаю таких людей...

— Чего не понимать: камчадал! Ленивый народ, познакомился я тут с ними, привыкли туземца эксплоатировать: туземец ему и соболя в ясак тащил, и рыбу, и что угодно! Моя, мол, земля! Я Камчатку завоевал!

— Значит, все пропало?

Посевин молчал.

— А если вдвоем?

— Вдвоем не справимся. Если идти без припасов, по дороге охотиться, долго проканителимся, «он» ждать не будет.

— А кто «он»?

— Старый Джон.

— А... так, так... Неужели? Старый Джон! А я думал, что это сказка.

Посевин усмехнулся:

— Хороша сказка! Слава богу, его шхуну знают по всему побережью. Американец!.. Он с этими порядками не мирится... Он свое возьмет.

— Так, так, значит, свое возьмет! Скажи пожалуйста, а я думал сказка... Ну и что же, значит, теперь у тебя с ним все разлаживается? Вдвоем, говоришь, не справимся? А что если... если я возьму на себя инициативу?.. У меня тут есть один человек на примете. Я за ним наблюдал, думаю, согласится. Если ты не возражаешь, переговорю.

— Кто?

— Одна студентка...

Посевин сбросил кепку и посмотрел на бухгалтера.

— Ты думаешь, что я лишился разума? Нет, я в полном разуме. Женщина здоровая, ростом с меня, сил у ней не меньше, чем у нас. Одним словом, амазонка. И если женщина пойдет, то она уж пойдет!

— Никогда я не слыхал, чтобы баба ходила по таким делам.

— Теперь женщина на все годна.

Посевин снова надвинул на лицо кепку.

— Ну, что ж, попробуй, — пробормотал он из-под кепки. — Сначала, этак, в плане шутки, сказочки... вот, мол, какие сказочки-бывалочки рассказывают...

— Вы меня не учите, Посевин!

Борейчук тоже растянулся на гальке. Вытянул ноги в резиновых сапогах. Он был уверен, что дело выйдет. И он думал еще о том, что если она пойдет, то ведь она — женщина!.. Международный экспресс... гостиницы Метрополь, Европейская!..

Вечером Гончаренко и Береза организовали поход в тундру: во-первых, за яйцами; отличное разнообразие в пище — яичница! Каждому набрать 50 штук.

Во-вторых, на рыбалке имеются два ружья: у Березы и у Шумилова; задание охотникам — принести полтора десятка уток.

Яйца собирали не в первый раз. Особенная страсть к этому делу обнаружилась у Тарасенко и Залевской.

— Так же интересно, как и грибы искать, — говорила Тарасенко. — Только жалко птиц, они очень волнуются, взлетают, кричат.

— Глупости, — сказала Зейд, — ведь это еще не дети, а всего только яйца!

Сама она отказалась идти за яйцами.

— Я натерла ноги в своих сапожищах, ходить по болотным кочкам будет мука.

Точилина внимательно посмотрела на нее.

— Мне, что-то не кажется, чтобы ты натерла ноги. Дело, по-моему, проще: собирать яйца не бог весть какой подвиг!

— Ты очень проницательна. Я в самом деле не чувствую влечения к собиранию птичьих яиц и грибов.

— Как хочешь, — сказала Точилина. — Не хочешь помочь людям в общем деле, бог с тобой!

Зейд хотела сказать: «Как тебе не стыдно, каким тоном ты разговариваешь со мной. Я ведь, действительно, после курибанских чулочек натерла себе сапогами ноги», — но от обиды не сказала ничего.

Точилина ушла, остальные тоже ушли.

Зейд сняла резиновые сапоги и обулась в туфельки, но в брезентовом комбинезоне и туфельках было безобразно, и она надела короткую юбочку и шелковую блузку. Ходить в туфельках по гальке она не решилась, стояла у дверей и смотрела на океан.

— Какая все-таки Точилина мелкая душонка! «Не хочешь помочь людям!» Говорить это ей — Зейд!

Шумилов подошел, осмотрел ее с ног до головы, сказал:

— Молодчина! Так и надо! А то все в брезенте!

Шумилов был в желтой кожаной куртке с двустволкой через плечо. И Береза, когда вышел из барака, остановился около Зейд.