Записки. Том II. Франция (1916–1921) - Федор Палицын

Кто следил, как развивалось высокомерие австрийских, в особенности высших кругов, и аппетиты германских писателей, для того не могло оставаться скрытыми поползновения Германии поживиться на счет России. Но и теперь, когда события 17 и 18 годов приподняли несколько завесу, я остаюсь при старой, задолго высказанной мною мысли, что главным объектом в осуществлении для Германии все-таки Голландия и Бельгия, последняя на первом плане. Для достижения этой цели разгром России и преобразование ее западных областей было необходимо Германии как акт вспомогательный и обеспечивающий. Подготовка временно ей удалась, но против главного восстала Англия и Америка.

Но я удаляюсь от поставленных мною вопросов. Можно ли было избегнуть частной, а затем общей мобилизации? Я думаю, что можно было, и если было бы в моей власти, я частной мобилизации не предпринял бы. Отвратило бы это войну? Может быть да, а может быть нет. Но если оно не отвратило бы, то наше военное положение было бы более ясно и, скажу, более выгодное. Частная мобилизация, во всяком случае, никакого смысла не имела и внесла лишь беспорядок во всю нашу военную систему, к этому совершенно не приспособленную, а в дипломатические переговоры она внесла струю раздражения.

Не Россия – Центральные державы желали войны; нужна была выдержка и спокойствие, а не бряцание негодным оружием, каковым была частная мобилизация, притом и не подготовленная.

Судя по нашим разговорам с начальником мобилизационного отдела генералом Добророльским{244} в конце 1 июля ст. стиля, который изложил мне, как своему старому начальнику, все фазисы, переживаемые ими 15–18 июля, выходило, что наши военные ведомства боялись, что из-за частичной мобилизации общая мобилизация будет вся перепутана и выйдет сумбур.

Все они опасались за техническую часть и совершенно забыли о громадных политических последствиях такого факта. Один Сазонов как будто стоял определенно за общую, но тогда он не понимал ее международного значения и шел наперекор самому себе. И автор «Я обвиняю» и «Преступления»{245} отделяет общую мобилизацию от войны. Но ему как обывателю это простительно. Теоретически отделить можно, но практически, и притом логически, нельзя поднять весь народ, а затем его распустить. Если мы жили бы одни в мире, тогда можно. Но созыв одного вызывает в соседе справедливые опасения быть предупрежденным другим и неудержимое желание предпринять то же.

Я этим совершенно не становлюсь на сторону Гельфериха{246}, признавшего, что Россия бросила факел и что она виновница войны. Не желая войны, в сущности готовая приостановить мобилизацию, но не могущая это сделать по техническим причинам (телеграмма государя Вильгельму II{247}), Россия давала уверения, что не имеет неприятельских намерений. И это было искренно и правдиво, я считаю, что частная мобилизация, повлекшая за собою общую, была большой ошибкой Сазонова и военного министра, которая только и ожидалась Германским правительством.

Германия была подготовлена и готова. Allgemeine Mobilmachung[40] была для нее одна проформа. И всю свою вину как зачинщица она свалила на Россию.

Вся Европа вооружалась, следуя за Германией.

До поры до времени это объяснялось тяжелым военным положением Германии, охваченной с востока и запада.

Может быть, до конца прошлого столетия так оно и было, но вооружения росли вместе с богатством Германии и развитием ее экономической жизни, и претензии и вожделения далеко перешагнули за пределы, требуемые обороной страны. Но самое понятие «оборона страны» очень растяжимое. И теперь государственные люди Германии (граф Гертлинг, Бетман-Гольвейг{248}) заявляют, что Германия оберегает неприкосновенность государства и даже один день войны, если он преследует захват – преступен (Чернин). За понятием об обороне следует понятие об обеспечении будущего развития и много других прекрасных понятий, которыми можно обманывать и своих, и чужих.

Но корень всего положения заключался в самой жизни государств, Европы, во взаимном соперничестве, протекционизме, в стремлении создать собственное благополучие на счет других. Все шли по этому пути, и столкновения рано или поздно должны были совершиться. Соответственно ли Германия выбрала время для этого – покажет будущее. И если она победит, она будет блюстительницей мира и, возможно, что тяжести вооружений ослабнут, и вместо вооруженного мира будет мир, предписанный Германией, и, может быть, продолжительный, но не вечный, ибо вечного на земле нет.

Перед нами два образца мира – Вильсона и Ллойд Джорджа. Но тот и другой требуют прежде всего уничтожения военной мощи Германии и Австрии, отказа не только от Weltmacht[41], но и отказа от обязательств, данных союзникам, одним словом, Германия должна быть покорена, а когда это случится, она войдет равноправной в сонм держав, которые будут жить новой жизнью по указке Вильсона.

Вот мы в России живем новой жизнью и указки эти не далеки от тех, которые он предлагает. Правда, мы народ глупый, невежественный и, живя все время по-мужицки, усвоить себе справедливость можем только по-мужицки. Но не хорошо у нас живется, и вместо обещанного рая, мы рассуждая по человечески, живем в аду. Может быть, начала Вильсона в просвещенных странах улягутся лучше и всем будет очень хорошо. Но как это будет решаться? Какой ареопаг и с какой властью будет вводить в разные страны, с разными понятиями и мышлениями, эту справедливость. Не проснутся ли в людях, когда опасность войны устранится, их прежние понятия и инстинкты?

В ноте Вильсона много прекрасного, но мы-то сами так несовершенны и так terre à terre[42], что, пожалуй, наряд его к нам, старым европейцам, и не подойдет.

Пока все это очень чудно, но каково будет, когда высокие мысли придется осуществлять среди всех? Вот сегодня была заметка в Temps, что японцы приняли его основания. Что это обозначает?

Все зло или, по понятиям социалистов, все добро у нас совершающееся и истекает от них. Мы работаем в сфере социальных преобразований мужицкой России, и работают над этим выходцы с запада, Россию не знающие, и жиды, ее ненавидящие.

И здешние социалисты собрались, чтобы потолковать о своих делах, наметить свои преобразования, но на первом плане побороться со своим правительством, которое им также противно. Но об этом завтра.

1-VII-18

Я припоминаю два труда Блиоха{249} и в ответ ему большой труд Аничкова{250}. Первый, представляя подробности войны, вытекающие из хода технических усовершенствований, видел в последних причины, которые прекратят войну.