Последний год - Алексей Новиков

Александр Иванович обратил внимание на собственноручные замечания Пушкина, которыми сопроводил он в книге Ганки текст перевода. Пушкин стал их перечитывать вслух.

– Да когда же увидим мы ваше-то собственное издание «Слова»?! – воскликнул в нетерпении Тургенев.

И еще раз повторил поэт:

– Ужо!.. Но как издать? – И перешел на шутку: – Как издать, пока жив наш прославленный переводчик Шишков? Боюсь уморить его критикой, а других – смехом. Нет счету ошибкам и бессмыслицам, которые допускают толкователи. Сошлюсь на примеры, Александр Иванович…

К Наталье Николаевне пришла Азинька:

– Кажется, Александр Сергеевич опять засидится со своим гостем за полночь. Впрочем, я гляжу и радуюсь. Давно не видела его таким бодрым.

– Правда, твоя правда, Азинька. Сам бог послал нам Тургенева…

Обе сестры не могли им нахвалиться. Александра Николаевна вдруг вспомнила:

– Ну, пойду звать к ужину, не к утру же его подавать!

Было далеко за полночь, когда Александр Иванович Тургенев вернулся от Пушкиных в Демутову гостиницу. И надо бы неуемному человеку тотчас отправиться на покой. Но не таков был Александр Иванович. Зажег свечи и стал писать под свежим впечатлением брату-изгнаннику. Сообщил, что посылает Эйхгофу дар от Пушкина, и не мог удержаться, чтобы не рассказать, что можно ожидать от Пушкина, если осуществит он свой перевод «Слова».

«Три или четыре места в оригинале останутся неясными, – писал Александр Иванович, – но многое объяснится, особенно начало».

Он так явственно слышал звонкий голос Пушкина, что даже оглянул комнату, и продолжал:

«Он прочел мне несколько замечаний своих, весьма основательных и остроумных…»

Еще долго горели свечи в номере, занятом Тургеневым.

А потом пошел в Париж дар Пушкина и был вручен маститому ученому. Эйхгоф вскоре выпустил свой перевод «Слова» на французском языке и тщательно использовал замечания Пушкина, записанные в книге Ганки. Только не счел нужным об этом упомянуть. По изданию Эйхгофа с древним русским «Словом» познакомились выдающиеся ученые Европы. Именно эта книга попала позднее в руки молодого немецкого ученого, доктора Карла Маркса…

Может быть, хлопотун Тургенев и забыл об услуге, которую благодаря Пушкину оказал он парижскому профессору Эйхгофу. Ни одна память человеческая не удержала бы всех услуг, которые оказывал он ученым, писателям, журналистам, историкам и археологам разных стран. Он мог услужить редкой книгой Шатобриану, но одновременно успевал купить модные часики по поручению какой-нибудь любезной его сердцу девицы. Отсылая в Париж, Эйхгофу, пушкинский экземпляр книги Ганки, Александр Иванович был озабочен отправкой туда же дамских туфель… Дамские туфли из Петербурга в Париж? Уж не перепутал ли чего-нибудь Александр Иванович, если сыпались на него десятки ученых просьб и сотни дамских наказов? Нет, никакой путаницы Александр Иванович никогда не допускал. Если отправлялись туфли из Петербурга в столицу мод, значит, мечтала об этих туфлях какая-нибудь парижская щеголиха.

Наталья Николаевна Пушкина помогла дамскому угоднику упаковать туфли так, что посылка могла выдержать самый придирчивый осмотр.

Всем рада угодить милому Александру Ивановичу Наталья Николаевна. Появление этого человека произвело совершенное чудо в ее доме. Александра Сергеевича словно спрыснули живой водой. На его столе лежат рукописи, извлеченные на свет божий из забвения. К Пушкину ездят книгопродавцы. Выйдут в новых изданиях: «Онегин», повести и романы, стихотворения… Со дня на день ждет Пушкин свежей книжки «Современника».

Все больше растет нетерпение редактора-издателя. Да простят ему эту последнюю неаккуратность читатели. Авось заступится за издателя «Капитанская дочка»! Ей, Маше Мироновой, на роду написано взывать к милосердию. А может быть, привлечет благосклонный взор читателя сам Емельян Пугачев? По чести и разумению, по велению долга восполняет романист-историк Пушкин один из тех пробелов, которые образуются в русской историографии, писанной помещиками, каждый раз, когда выступает на сцену мужик. Надо признать – ревизские души, приступая к действиям, не проявляют ни любви к господам, ни покорности им, ни тем паче смирения. Больше того – они уже знают вкус пусть кратковременных, но головокружительных побед. Об этом можно прочесть в «Истории пугачевского бунта». Об этом повествуют многие страницы «Капитанской дочки».

Наталья Николаевна была рада одному: Александр Сергеевич не заговаривал о переезде в деревню. И слава богу! Она ни в чем не хочет ему отказать, сейчас больше, чем когда-нибудь…

Пушкин действительно не возвращался к разговорам о переезде в деревню. Но в его бумагах покоились незавершенные стихи:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит,Летят за днями дни, и каждый час уноситЧастичку бытия, а мы с тобой вдвоемПредполагаем жить, и глядь, как раз умрем.На свете счастья нет, но есть покой и воля.Давно завидная мечтается мне доля —Давно, усталый раб, замыслил я побегВ обитель дальную трудов и чистых нег…

Наталья Николаевна никогда не интересовалась произведениями мужа – ни теми, которые давно вышли в свет, ни теми, которые покоились в его столе. Если же заглянула бы Таша в этот листок, увидела бы программу незаконченного стихотворения: «О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню? Поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические, семья, любовь…»

Вот о чем, оказывается, непрерывно думал Александр Сергеевич, несмотря на всю предсвадебную суматоху.

«У нас здесь свадьба, – писал Пушкин отцу в Москву. – Моя свояченица выходит замуж за барона Геккерена, племянника и приемного сына нидерландского королевского посланника… Шитье приданого сильно занимает и забавляет жену мою и ее сестер, но меня приводит в неистовство, ибо дом мой стал похож на модную и бельевую лавку…»

В самом деле – только кабинет поэта и был, пожалуй, свободен от постоя портних и белошвеек. Как тут уединишься для трудов?

«Я очень занят, – продолжал Пушкин, – мой журнал и мой Петр Великий отнимают у меня много времени…»

Подтверждением этих слов могли быть свежая, только что вышедшая в свет, последняя в году, четвертая книжка «Современника» и заботы по составлению нового номера журнала.

Тургенев обещает для «Современника» путевые записки о путешествии по Шотландии. Кто, как не он, лично знавший Вальтер Скотта, сумеет увлекательно рассказать читателям о шотландском чародее? Зоркий путешественник обещает еще очерк о достопримечательностях Веймара – города, в котором протекали долгие годы жизни Гёте и короткие дни, которые отпустила суровая судьба Фридриху Шиллеру. Кроме того, будет печататься в «Современнике» отчет о его поисках в архивах – совершенная новинка для читателей русских журналов.

Александр Иванович обещает не покладая рук работать для журнала. Все, что разыскал во французских архивах о Петре, все передаст Пушкину, до последней строки.

Но многоопытен издатель «Современника». Нетерпелив историк Петра. Нельзя оставить на день без наблюдения даже такого неутомимого в трудах человека, как Тургенев. Если он медлит явиться к Пушкину, Пушкин сам идет в Демутову гостиницу.

Журнал и Петр – вот сейчас главное в работе поэта. Недаром даже в письме к отцу счел нужным сказать об этом Александр Сергеевич. Закончил свое письмо откровенным признанием:

«В этом году я довольно плохо устроил свои дела; следующий год будет лучше, как я надеюсь…»

Александр Сергеевич вынимает памятное письмо, предназначенное для Луи Геккерена: «Барон! Прежде всего позвольте подвести итог всему, что произошло…» И опять уберет письмо в стол. Ужо! Придет час!.. Тогда в последний раз оглянется Александр Сергеевич на императорский Петербург и повторит жене:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…

В программе неоконченного стихотворения можно прочесть еще и такие сокровенные слова: «Блажен, кто находит подругу: тогда удались он домой…»

Этот желанный поэту дом стоит вовсе не в столице. Он стоит далеко от Петербурга.

«3наете ли вы, чего я желаю! – Пушкин открыл свое заветное желание в письме, которое пошло в Тригорское, к соседке по Михайловскому и давнему другу, Прасковье Александровне Осиповой. – Я бы хотел, – продолжал Александр Сергеевич, – чтобы вы были владелицей Михайловского…» И пусть бы новая владелица предоставила Пушкину усадьбу с садом. Туда бы и удалился поэт вместе с подругой.

Но что проку в мечтах? Зять Павлищев шлет и шлет из Михайловского приходно-расходные росписи, предвещающие неотвратимый развал имения, остающегося без всякого присмотра. Он предлагает Пушкину оставить Михайловское за собой, уплатив законные доли прочим наследникам покойной матери поэта. Он усиленно уговаривает Пушкина на сделку, суля ему архибарыши. И, увлеченный столь выгодным для поэта предложением, оценивает Михайловское вдвое против действительной его цены. Стыдно за зятя и горько за судьбу Михайловского, с которым столько связано. Пусть бы купила его Прасковья Александровна Осипова, присоединив к Тригорскому.