Ошибка в объекте - Виктор Пронин

— Да!

— Все они, видимо, были крепко в вас влюблены?

— Не смею отрицать,— Татулин гордо вскинул небритый подбородок.

— В вас?! — Демин смерил глазами его небольшую фигуру, оглянулся на Кувакина и, не сдерживаясь, расхохотался.— Ну, Григорий Сергеевич, с вами не соскучишься! Ладно… Продолжим. Пусть это заявление останется между нами. В протокол его заносить не станем. А то уж больно оно… смешное. Во время суда зал будет рыдать от хохота, когда это услышит.

— Нет, я настаиваю на своих показаниях,— упрямо сказал Татулин.

— Прекрасно. Мы организуем вам очные ставки с этими женщинами. Мы спросим у них, кто делал эти снимки и действительно ли они дарили их вам в знак горячей любви.

— Да ну вас в самом деле! — спохватился Татулин.— Уже и пошутить нельзя!

— Должен сказать, что время для шуток не очень подходящее,— сказал Демин.— Но продолжим. В вашей квартире найдена также пленка, где эти же снимки в негативном, так сказать, исполнении. Не будете же вы утверждать, что и пленку вам подарили? Нет? И правильно. Не надо. Это такая глупость, что ни в какие ворота не пролезет.

— Мне стыдно, поверьте… Но что делать, приходится хвататься за соломинку, зная заранее, что она не спасет.

— У меня один вопрос. Но должен предупредить, если ответите сегодня, ответ можно будет истолковать как чистосердечное раскаяние. Если вы ответите на этот вопрос завтра, то раскаяния уже не будет, а для суда это важно. Поэтому, оттянув ответ на одну ночь, вы на несколько лет оттяните свое возвращение к людям. К свободным людям. Советую ответить сейчас.

Татулин обхватил лицо руками и сидел несколько минут скорчившись, словно боялся, будто по его лицу можно что-то узнать, о чем-то догадаться. Крупные, оттопыренные уши, торчащие между пальцами, время от времени тихонько вздрагивали. Наконец, он медленно распрямился, затравленно посмотрел на Демина, на Кувакина…

— Какой вопрос? — спросил чуть слышно.

— Чья сумочка?

И Татулин снова согнулся, положив лицо в маленькие ладони.

— Я понимаю ваши колебания,— сказал Демин.— Не говорите, давно ли у вас эта сумочка, просто скажите, чья она. Хозяйка ведь всегда может заявить, что она ее выбросила…

— Хм,— горько усмехнулся Татулин.— Не в лоб, так по лбу… Какая разница… Что помер Данило, что болячка задавила…

— Итак, ее фамилия?

— Знаете, я чувствую себя предателем… Ужасно неприятное ощущение.

— Селиванова уже ничего не чувствует. И, очевидно, ее ощущения перед смертью были не лучше ваших. Вы один хотите отвечать за ее смерть?

— Что вы?! Просто мне хотелось…

— Фамилия, имя, отчество,— перебил его Демин.

— Ирина Андреевна Равская.

— Валюта тоже ее?

— Да. Понимаете…

— Это ее телефон в вашей записной книжке?

— Да.

— Адрес?

— Видите ли…

— Адрес мы можем узнать в ближайшем справочном бюро. Итак?

— Улица Парковая, двадцать седьмой дом… квартира шестая.

Татулин вдруг тонко захихикал, принялся пожимать плечами, часто перебирал пальцами, расстегивал пуговицы на рубашке, снова застегивал, потом захныкал…

— Чего это он? — удивился Демин.

— Устал,— усмехнулся Кувакин.— Отдохнуть хочет. Он отдохнет и снова будет хорошо, верно, Григорий Сергеевич?

— Да… Да… Конечно… Я отдохну… Я очень устал.

11

Выйдя из здания, Демин и Кувакин невольно замедлили шаг, вдыхая холодный свежий воздух. Машина, занесенная снегом, была почти не видна на фоне серого забора.

— Ну,— проговорил Кувакин.— Что скажешь? Татулин — главарь?

— Непохоже… Суетлив, трусоват… Игрунчик.

— Кто же?

— Надо посмотреть на Равскую.

— Значит, к ней?

— Что у нас в активе? — спросил Демин.— Мы готовы разговаривать? Козыри есть?

— Показания Татулина, по-моему, дают основания допросить ее по существу. Спросим, откуда валюта… Да и так ли уж важно, что она скажет? — Кувакин открыл дверцу машины.— Поехали, Валя, не будем терять времени. Вполне обоснованные догадки мы уже можем строить,— сказал он, когда машина выехала из ворот.

— Догадки мы и раньше могли строить сколько угодно. Нам нужны факты, документы, показания, соответствующим образом оформленные и закрепленные юридически,— гнусаво протянул Демин, передразнивая кого-то, кто любил делать такие замечания. Кувакин сразу узнал, кого имел в виду Демин, рассмеялся.— Парковая, Володя,— сказал Демин водителю.— Парковая, двадцать семь.

Они с трудом пробирались в потоке машин, подолгу стояли на перекрестках, ожидая зеленого света. Мокрый снег, покрывающий дорогу, был уже настолько разъезжен, что превратился в жидкую грязно-серую кашицу, и прохожие старались идти подальше от проезжей части.

— Пообедать бы,— обронил шофер, не отрывая взгляда от дороги.— Кушать хочется.

— Да, неплохо бы,— поддакнул Демин, думая о своем.— А знаешь, Коля, не верю я этому Татулину, уж больно легко он раскололся.

— Легко?! А пять допросов перед этим ты учитываешь? Он измордовал меня до последней степени. Когда тебе удалось так ярко описать его будущее, когда он увидел, что оказался замешанным в преступлении, о котором и думать не мог… По-моему, он дрогнул. Хаханьки кончились. То-то его повело так в конце, совсем поплыл мужик.

— И все же, и все же,— с сомнением пробормотал Демин.— Как ты представляешь себе ход его мыслей?

— Очень четко представляю, поскольку мы с ним об этом не один час беседовали. Он попался с валютой и решил все взять на себя. Не из благородства, конечно, не из желания спасти друзей, об этом не может быть и речи, не тот человек. Ему было выгодно никого не впутывать в дело, потому что тогда уже речь шла бы о сознательном, продуманном групповом промысле. А сегодня он понял, что его система защиты лопнула. Дохнуло серьезной опасностью, скажем так.

— Я вот думаю, не Равская ли звонила сегодня Селивановой… Та назвалась Ириной, Равская тоже Ирина… Голосок у нее был этакий… хозяйский…

— Хочешь проверить? — Кувакин улыбнулся.— Остановимся у первого же телефона-автомата, и ты позвони к ней.

— Предупредить о нашем приезде?

— Спроси — не диспетчерская ли, не гастроном ли, скажи, что ошибся номером, ну?

— А что, можно попробовать. Греха большого в этом нет. Чего не бывает — вдруг повезет.

Через минуту машина вильнула в сторону и остановилась. Демин, подняв воротник, согнувшись под падающим снегом, быстро пробежал к телефонной будке и захлопнул за собой дверь. Кувакин остался в машине, с любопытством глядя, как Демин, сверяясь с блокнотом Татулина, набирает номер, ждет соединения, что-то говорит, слушает. Наконец Демин повесил трубку и вернулся в машину.

— Она. У нее голос характерный — низкий, сипловатый. И манера разговора… вызывающая. Будто она заранее знает, что говорит с человеком… малодостойным, во всяком случае, ниже ее и по развитию, и по положению. Уверен, что это она сегодня звонила Селивановой. Значит, и ночью она звонила… Такие дела.

— Много, оказывается, можно узнать по двум словам в телефонной трубке,— иронически обронил водитель.

— Могу еще добавить, что ей около сорока лет, у нее высшее образование и неважное воспитание,— вызывающе добавил Демин.

— А как насчет талии, ножек? — засмеялся водитель.

— Она худощавая, ножки суховаты… Но это смотря на чей вкус. Курит. Пьет. И то и другое — в меру. Правда, иногда не прочь напиться всерьез.

— Ну ты, Валя, даешь! — уже не сдерживаясь, расхохотался водитель.

— Все очень просто,— невозмутимо продолжал Демин.— Низкий сипловатый голос — ясно, что человек курит и выпивает, тем более если речь идет о женщине. Такой голос почти не бывает у людей полных, рыхлых. Несмотря на возраст, она явно чувствует себя женщиной в полном смысле слова, нравится себе. Значит, еще нравится другим, это дает ей право на пренебрежительный тон с незнакомым собеседником… И так далее. Она охотно смеется по телефону. Умеет одновременно говорить и в трубку, и рядом сидящему человеку. Следовательно, у нее большой опыт общения с людьми, она привыкла ощущать свое превосходство, в чем бы оно ни заключалось, знает за собой нечто такое, что дает ей на все это право. Причем она не бравирует, этот тон для нее естествен, обычен.

— Слушай, я начинаю опасаться этой дамы,— усмехнулся Кувакин.

— Это неплохо, это даже полезно. Скажи, а эти женщины, которых называл Татулин, что они собой являют?

— Ничего общего с тем, что ты только что нарисовал. Секретарша, парикмахерша, студентка. Они неглупы, но не больше. Их не назовешь инициативными, вряд ли они способны на что-то значительное, что требует больших усилий. Я вот только сейчас подумал — есть у них что-то общее… Недовольство своим нынешним положением, какая-то бесцеремонность в общении, развязность… Все это есть.