Путинизм. Россия и ее будущее с Западом - Уолтер Лакер

с НАТО, но и это тоже больше не было частью повестки дня. Вместо этого больший приоритет приобрела необходимость установления более тесных отношений с Китаем и Индией. В отличие от изоляционистских тенденций в американской и европейской внешней политике, российская внешняя политика становилась более экспансионистской, нечто, что многие на Западе оказались не в состоянии увидеть. Неожиданно появились новые проблемы и новые возможности, включая интерес к Арктике и Антарктике. Так как Россия стала сильнее, она могла брать на себя инициативу в различных направлениях.

Российские творцы внешней политики, само собой разумеется, не стали бы открыто обсуждать все свои проблемы внешней политики; у гласности были свои границы. По крайней мере, некоторые из них должны были знать, что вся евразийская концепция была сомнительной и несерьезной (как выразился один видный британский дипломат). Россия была частью Азии, но не очень важной и желанной, и страны Азии не ждали, затаив дыхание, ее появления там. Россию в Азии вовсе не приветствовали с большим энтузиазмом; азиаты считали ее, по существу, европейской страной.

Кроме того, сдвиг с Запада на Восток в мировой политике вызывал, с российской точки зрения, смешанные чувства. Если Россия не будет действовать с большой осторожностью, то она в результате превратится в младшего партнера, заняв подчиненное положение относительно Китая. В своем гневе в адрес Запада Россия испытывала сильное желание проигнорировать это обстоятельство, учитывая свою традиционную подозрительность к западной политике. Российские эмоции легко могли победить трезвые критические суждения. Это была старая история российских политиков, обнаруживающих угрозы там, где их не было, или там, где они не были очень важны. Возможно, это было неизбежно, вероятно, Россия нуждалась в уроке того, как быть младшим партнером, чтобы освободить себя от концепций и предубеждений прошедшей эпохи?

Если у евразийской концепции была, по крайней мере, слабая основа в геополитических терминах, то что можно сказать об ориентации на страны BRIC (БРИК, позднее, с присоединением Южной Африки — БРИКС)? В российском концептуальном документе об участии Российской Федерации в БРИК было много страниц о большой выгоде стратегических целей такого союза, о мощной поддержке общепризнанных принципов и норм международного права, о том, что Российская Федерация выступает за позиционирование БРИК в мировой системе как новой модели международных отношений, перекрывающих старые разделительные линии между Западом и Востоком, и Севером и Югом. Декларации такого рода свидетельствовали о том, что российские дипломаты хорошо выучили политическую напыщенную белиберду ООН. Но какое отношение все это имело к реалиям мировой политики? Какую стратегическую выгоду могла бы получить Россия от тесного сотрудничества с Бразилией и Южной Африкой?

Реальностью мировой политики было ухудшение отношений с Соединенными Штатами. Украина была постоянным яблоком раздора еще задолго до Крымского кризиса 2014 года. Еще были Грузия, Сирия, убийство Александра Литвиненко в Соединенном Королевстве, судьба некоторых усыновленных российских детей в Соединенных Штатах, иранская ядерная бомба, и статус невозвращенца, предоставленный в Москве Эдварду Сноудену (американский разоблачитель тайн, которому Путин лично сказал, что в России такие методы не применялись). Эти и другие раздражители запутывали отношения между этими двумя странами.

Президент Барак Обама был все еще умеренно оптимистичен, говоря о перезагрузке в отношениях и обещая президенту Дмитрию Медведеву, что, если и когда он будет переизбран на второй срок, он сможет посвятить намного больше энергии этой перезагрузке, чтобы улучшить отношения. Но все это окончилось ничем. Русские попытались объяснить американцам, что их концепция (суверенной) демократии — с акцентом на суверенность, а не на демократию — отличалась от западных и особенно американской концепций. «Суверенная демократия» была изобретением Владислава Суркова, ведущего генератора идей в Кремле и также лучшего пиарщика (эксперта по связям с общественностью) России; не просто так он был раньше президентом всероссийского рекламного агентства.

Что касалось русских, то для многих из них демократия означала беспорядок, если не хаос. Российская система должна была быть авторитарной, по крайней мере, до некоторой степени, и занудливо твердить о демократических ценностях и правах человека при этих обстоятельствах было бессмысленно и контрпродуктивно. Но в Вашингтоне и столицах других западных государств в течение долгого времени это не учитывали. Возможно, это и не могло бы быть принято, хотя бы только потому, что это было необходимо как противовес против постоянной антиамериканской пропаганды в российских СМИ.

Россия и европейские ультраправые

Почему российские отношения с Западом разладились? Российская версия, опубликованная Максимом Братерским в «Global Affairs» (2014), интересна и на первый взгляд, по крайней мере, частично вероятна. Она определенно представляет отличительные признаки идей, лежащих в основе проведения российской внешней политики в настоящее время и в будущие годы.

Рассуждения в этой статье вкратце выглядят так: президентские выборы в России в 2012 году были водоразделом в отношениях между Россией и остальной частью мира. Интеграцию в западные структуры как идеологию заменили сохранением независимости России и поворотом к партнерам на Востоке и Юге. Цель растворения российской национальной экономике в мировом рынке была заменена на обеспечение реиндустриализации страны, что должно было заложить основу ее экономической независимости, и создание собственной экономической ассоциации.

Стратегия поиска компромиссов с западными лидерами уступила место реструктурированию мировой системы в сотрудничестве с незападными странами, где Россия стала бы одним из лидеров. В философии внешней политики России ценности наивного либерализма 1990-х были заменены идеями реализма и этатизма (государственничества). Вакуум в идеологии внешней политики России был заполнен идеей собирания Русского мира и приоритета защиты традиционных христианских ценностей. Это развитие было более или менее неизбежным, потому что Запад считал, что Россия проиграла Холодную войну, и с самого начала проводил антироссийскую политику. Он хотел превратить Россию в полуколонию, технологически и финансово зависимую от Запада.

Запад был решительно настроен против сохранения в России политического режима, который мог сконцентрировать ресурсы в политически приоритетных областях. В 2000-х годах такая форма интеграции перестала удовлетворять Россию, и она подняла вопрос о «большой сделке», включая (среди прочего) безвизовый режим между Россией и ЕС. В середине 2000-х ЕС начал ограничивать российскому капиталу возможности для инвестиций в производство в Европе.

Противоречия между Западом, прежде всего Соединенными Штатами, и Россией достигли кульминации в 2008 году после грузино-российского конфликта, спровоцированного Атлантическими инициативами и тупиком на переговорах относительно соглашения о стратегическом сотрудничестве между Россией и ЕС. В 2009 году, после встречи на высшем уровне G20 в Лондоне, Россия пришла к выводу, что существующая финансовая и денежная система, контролируемая Западом, противоречит ее интересам. Идея интеграции с Западом была окончательно отодвинута на второй план