Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство - Павел Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долгое время в антропологии представление о дарообмене как важной составляющей традиционных обществ было очень популярно. Но, как видим, в реальности всё оказалось сложнее, поскольку привычный нам термин «дар» плохо сочетается с термином «обмен», так как подразумевает здесь всё же некоторое ответное действие. То есть это оказался не дар вовсе, а скорее кредит. Философы Сартр и Деррида предложили смотреть на концепцию дара критически: первый утверждал, что целью дара является сделать Другого обязанным; второй добавлял, что даритель при этом ещё и обретает собственную щедрость (см. Зубец, 2008).
Традиционными народами дарение действительно часто рассматривалось как кабала, что зафиксировано в пословицах: "Дают подарки, глядят отдарки", "Подарки создают невольников, как кнуты — собак" или "Нет ничего хуже, чем ждать, догонять и отдавать" (Крадин, с. 99). Уклонение от отдаривания могло привести к серьёзным последствиям. Поэтому да, "обмен подарками может быть выражением соревнования и соперничества" (Рубин, 2000, с. 101).
В последнее время даже рождение искусства пытаются объяснить с позиций престижной экономики: "искусство возникает как инструмент борьбы за престиж и влияние, то есть за власть. Престиж и влияние, а не материальные ценности как таковые — вот значимый приз в догосударственных (да, в сущности, и в любых) обществах. Высоких позиций достигают лица и группы, способные предъявить изделия высшего качества, семантическая нагрузка которых признана наиболее ценной" (Берёзкин, 2015, с. 74; Васильев и др., 2015, с. 451). Цель использования сложных предметов первобытного искусства в ритуалах "состояла не только в обучении мифологии, но и в утверждении иерархии" (там же).
Даже рождение первых государств древности, вопреки схемам марксизма, может быть объяснено с использованием категорий престижа и престижной экономики (см. Васильев, 2013).
Трудно не провести аналогию между престижным дарообменом и обменом женщинами: в этом плане женщина оказывается тем самым даром, которым однажды мужчины начали обмениваться. Такой обмен вёл к обязательствам между мужчинами, что помогало создавать союзы. Престижность владения женщиной можно легко проследить почти во всех культурах. Повсеместно "мужчины обретали высокий статус в социуме только благодаря женщине. Более того, мужчина имел возможность состояться в качестве социального субъекта только посредством женщины. Полноправным членом социума мужчина становился только после заключения брака. Остаться холостяком считалось позорным. Холостяки продолжали пребывать в статусе мальчика" (Бочаров, 2011, с. 101).
О пренебрежительном отношении общества к холостякам я уже писал в первой главе ("холостяк — полчеловека" и т. д.). Чтобы стать мужчиной, надо было стать мужем — то есть господином женщины. А до этого же он мальчик-холостяк, с которым никто не считается. Обладание женщиной превращает мальчика в мужчину.
"Данный поведенческий архетип, возникший, вероятно, на заре человеческой истории, обнаруживается и в поведении современников. В той или иной мере данного "неписаного закона" придерживаются сегодня представители практически всех культур. В частности, вряд ли мы сможем легко обнаружить холостяка, стоящего во главе государства, да и вообще на вершине государственной иерархии" (Бочаров, там же). Как уже говорилось, с самой древности "число жён служило одним из главных маркеров сакральной силы архаического лидера" (с. 109).
Всякий австралийский абориген по достижении зрелости стремится обладать женой, да не одной, а сразу несколькими. Вопреки сложным концепциям марксистов, это никак чётко не связано с бытовыми нуждами (якобы большее число жён могло лучше справляться с хозяйственными обязанностями и т. д.). Как правило, многожёнцами оказывались уже старые мужчины. При этом "нельзя объяснить хозяйственными нуждами стремление пожилого обладателя семи жён, из которых четверо молоды и здоровы, заполучить в жёны ещё и двенадцатилетнюю девочку или же попытки шестидесятилетних мужчин обеспечить за собой девочек, только что появившихся на свет. Такие случаи не были редкостью, и скорее всего эти люди руководствовались в первую очередь мотивами сексуального или престижного свойства" (Артёмова, 2009, с. 352). "Чем выше статус мужчины, тем больше женщин он мог взять себе в жёны. Многие влиятельные мужчины имели одновременно по 10–12 жён" (с. 353). У отдельных персонажей было даже 20–29 жён, а кто-то претендовал и вовсю на сотню.
Какая "хозяйственная необходимость" могла требовать от мужчины обзаводиться таким количеством жён? Особенно если учесть, что это кочующие охотники-собиратели и даже ни разу не земледельцы. Дело не в какой-то «необходимости», а в соображениях престижа. На деле женщины рассматривались как вознаграждение за какие-то личные заслуги. Беглый британский каторжник, в начале XIX века вынужденно проживший с аборигенами 32 года, однажды научил их сооружать хитрую запруду и отлавливать в неё много рыбы. "Затея с запрудой так понравилась австралийцам, что они одобрительно хлопали меня по спине и уверяли, что я заслужил трёх или даже четырёх жён" (Бакли, 1966, с. 65). Даже если мужчина считался посредственным охотником, но при этом был грозным воином, он имел несколько жён (Артёмова, 2009, с. 352).
Женщины оказались медалями за заслуги на мужском кителе, стали знаками мужского статуса, к которому сразу же тянулись приобщиться другие мужчины, предлагая своих женщин.
Но даже если общественное расслоение, вопреки Энгельсу, возникает задолго до земледелия и частной собственности, то старый вопрос остаётся: как возникло мужское господство над женщинами? Даже если они оказались наградой в играх мужского престижа, то почему не случилось обратного и такой наградой не стал мужчина?
Историк Юваль Харари в своей "Sapiens. Краткая история человечества" попытался рассмотреть три самых известных возможных объяснения сложившемуся положению вещей (2016, с. 192).
1) Мужчина сильнее
2) Мужчина воинственнее
3) Мужчина и женщина биологически предрасположены господствовать и подчиняться соответственно.
Но в итоге Харари совершенно справедливо нашёл все три неудовлетворительными. Что касается разницы в физической силе, то она среднестатистическая и описывает картину в целом, но есть немало женщин более сильных, чем многие мужчины, что вовсе не ведёт к их господству над ними. К тому же женщины по многим физиологическим параметрам выносливее, устойчивее мужчин. Но "главное, что подрывает эту теорию: на всём протяжении истории женщин отстраняли как раз от тех работ, для которых физическая сила не требуется (не принимали в священники, судьи, политики), но со спокойной душой отправляли их надрываться в поле, в мастерскую, на завод или "по хозяйству". Если бы положение в обществе определялось физической силой и выносливостью, женщины вполне могли бы захватить власть" (Харари, с.
