Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство - Павел Соболев

с. 354). Даже у пигмеев, порой охотящихся на слонов, до 70 % пищи всё равно приносит женщина (Кабо, 1986). Пигмеи честно признают: "чем больше женщин, тем больше еды" (Levi-Strauss, 1969, p. 40). Открытие этого минимума мужского вклада в прокорм даже подвигло некоторых исследователей к переформулированию термина "охотники-собиратели" на "собиратели-охотники" (Bird-David, 1990). При этом разные исследователи всё же пытались как-то оправдать концепцию "мужчины-добытчика", сравнивая питательность мясной пищи с растительной, в результате чего первая действительно выигрывала, но при этом из внимания совсем выпадал тот факт, что повышенная калорийность мясной пищи играла бы существенную роль лишь при регулярном её употреблении, а не редком: у организма есть определённый лимит на усвоение белка, а потому далеко не весь объём питательных веществ из мяса им реально усваивается. То есть, если в 0,5 кг мяса содержится такое-то число калорий, то это совершенно не значит, что все они и будут усвоены.

Важно и то, что животную пищу добывают не только мужчины, но и женщины. Они регулярно ловят мелкую дичь — зайцев, грызунов, змей, личинок разных насекомых, содержание белка в которых просто зашкаливает, а в прибрежных районах моллюсков и мелкую рыбу. Мужчины же мелкую дичь в большинстве случаев игнорируют и специализируются именно на крупной дичи (средней массой от 40 кг). Это важный момент, и давайте запомним его. А пока лишь отметим, что потребность в животном белке, таким образом, не требует охоты именно на крупную дичь, и когда кто-то говорит, что мужская охота направлена на удовлетворение именно этой потребности, это не соответствует действительности.

"Не меньшее удивление вызвало у исследователей и другое обстоятельство", пишет Джаред Даймонд. "После успешной охоты индеец аче не спешил с добычей к жене и детям, а начинал щедро делиться мясом с каждым соплеменником, оказавшимся поблизости. Точно так же они поступали и с добытым диким медом. В результате подобной щедрости три четверти всей добытой на охоте пищи достается кому угодно, но только не самому охотнику и не его жене и детям" (Даймонд, 2013). То есть плоды мужской охоты в первую очередь перепадают самим же мужчинам. Феномен непременного дележа крупной дичи с другими соратниками (порой даже приходят люди из соседних деревень) характерен для охотников-собирателей по всему миру. В то время как пойманная мелкая дичь (грызуны, ящерицы и т. д.) дележу не подлежит и может быть полностью отдана в семью. Исследователи, кстати, верно замечают здесь, что мужская охота на крупную дичь никак нельзя обосновать концепцией "отцовской заботе о потомстве" (Hawkes, O’Connell, Blurton Jones, 2018), скорее она прямо ей противоречит.

К тому же охотники "постоянно подвергают и себя, и своих близких огромному риску, так как из 29 дней, проведённых ими на охоте, 28 оказываются совершенно бесплодными. Семья охотника может умереть с голоду, дожидаясь, пока их муж и отец наконец сорвёт свой джекпот и притащит домой тушу жирафа. Охота на крупного зверя явно не самый лучший способ прокормить семью" резюмирует Даймонд. И дальше он задаётся вопросом, почему мужчины тогда не переключатся на "негероическую женскую работу" по собирательству, если она оказывается куда стабильнее и результативнее? А это большая загадка.

Выше уже было сказано, что мужчины преимущественно игнорируют мелкую дичь и сосредоточены на добывании представителей крупной фауны. Южноамериканские индейцы, живущие у реки Маракайбо, могли бы ловить рыбу, но всё же предпочитают охотиться. И это несмотря на то, что рыбалка там может приносить мяса в 4 раза больше, чем охота (Speth, p. 153). В одном из австралийских племён мужчины охотятся на кенгуру, тогда как женщины добывают крупных ящериц гоанна. При этом охота на кенгуру выливается в фиаско в 75 % случаев, и мужчины в основном питаются мясом ящериц, пойманных женщинами лишь с 9 % фиаско (там же). У индейцев аче под боком всегда множество упитанных броненосцев, убивать которых можно просто голыми руками, — их вес достигает аж 35 % веса животных, на которых мужчины-аче любят охотиться (p. 155), но они совершенно не занимаются броненосцами. Или же личинки пальмовых долгоносиков, достигающих 7 сантиметров в длину, обитающих в избытке и содержащих колоссальные объёмы жира и белка — их легко собирают руками, выискивая в сгнивших пальмовых стовалх. Но мужчины аче всё равно предпочитают вооружённую охоту на более крупных животных, сопряжённую с риском для жизни, поскольку она проходит вдалеке от мест их проживания, что чревато вероятностью заблудиться, столкновением с вражескими племенами или же просто с хищными животными типа ягуара или змеи. Об этом бессмысленном риске красноречиво сообщает статистика смертности среди аче от несчастных случаев: 16 % у мужчин против 4 % у женщин (p. 154), то есть разница в четыре раза. Ради чего?

Однажды был поставлен остроумный эксперимент (Hawkes, O’Connell, Blurton Jones, 1991) с целью выяснить, сколько пропитания добывали бы мужчины, если бы, вопреки традиции, сосредоточились на мелкой дичи? Охотникам хадза было предложено на время отказаться от крупной дичи и приносить в лагерь только мелкую — за это было обещано вознаграждение. В итоге оказалось, что охота на мелкую дичь результативнее охоты на крупную. Но мужчины-охотники по всему миру предпочитают её игнорировать. Почему? Это загадка, к разрешению которой мы очень скоро вернёмся.

В сходном русле с гипотезой мужчины-добытчика шла популярная версия, которая предполагала, будто при многожёнстве мужчина способен прокормить всех своих жён, а потому число жён якобы эквивалентно вкладу мужчины в пропитание семьи. Но исследования показывают, что никакой прямой связи между навыками мужчины как добытчика и числом его жён при полигинии не существует (Marlowe, 2003; см. Панов, 2017, с. 375). То есть многожёнство у охотников-собирателей может быть обусловлено чем угодно, только не способностями мужчины-"добытчика". Как тут не вспомнить описанную выше схему, по которой женщина — всего лишь награда за престиж и социальный статус?

Но всё же, как могло сформироваться универсальное для всех культур мужское господство, если на деле имеются большие сомнения в значимости мужчины вообще? Не зря Джаред Даймонд, назвав одну из глав своей книги "Для чего нужны мужчины?" и разобрав все возможные версии, так и не нашёл вразумительного ответа и завершил её словами: "вопрос "Для чего нужны мужчины?" сегодня актуален не только для антропологов, но и для всего нашего общества" (2013).

В итоге анализ продуктивности мужской охоты порой наводит антропологов на мысль, что "роль мясной пищи в эволюции людей оказалась сильно преувеличенной" (Панов, 2017, с. 374). Но вот именно на этом тезисе надо остановиться поподробнее. Не так всё однозначно. По какой-то неведомой причине почти во всех исследованиях по быту