Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914–1921 - Анджей Иконников-Галицкий

Надо полагать, подпоручик пользовался успехом у женщин.

А это и для карьеры бывает полезно.

Нам неизвестно, какие страсти кипели вокруг импозантного офицера, но знаем, что закончились они в 1913 году женитьбой. И весьма удачной: поручик Слащев женился на дочери своего полкового командира генерал-майора Владимира Аполлоновича Козлова. Как это романтично: поручик и генеральская дочь, притом единственная, притом и имя чудесное: Софья, Сонечка… В браке они прожили недолго. Сонечка была беременна, когда началась война. Потом революция, фронтовые увлечения Яши, эмиграция Софьи Владимировны вместе с маленькой дочерью Верой, родившейся в начале 1915 года… Но мы опять забегаем вперед.

По службе Слащев продвигался весьма успешно. Всего три года отмаршировал в полку в младшем офицерском чине и в 1908 году поступил (скорее, был направлен) в Николаевскую академию. Через год произведен в гвардии поручики. Учился в Академии, правда, без блеска и без желания. Это и понятно: его манила гвардейская карьера, к которой академическое образование прилагалось лишь в виде свидетельства об окончании. После трех курсов Академии к Генштабу причислен не был, вернулся в свой полк. Через два года, как мы уже знаем, женился, вслед за тем произведен в гвардии штабс-капитаны.

Надо пояснить: с 1884 года обер-офицеры гвардии считались выше армейских на один класс Табели о рангах. Гвардии поручик при переводе в армию становится штабс-капитаном, гвардии штабс-капитан – капитаном. Штаб-офицерский чин подполковника в гвардии был упразднен, из гвардии капитанов следовало производство в полковники. Эта система была, конечно, несправедливой и приносила большой вред армии, затрудняя путь наверх способным армейским офицерам из низов. Ведь в гвардию принимали не за ум и не за заслуги, а за происхождение и внешность. Чины, которые армейские офицеры в дальних гарнизонах выслуживали десятилетиями трудной и опасной службы, гвардейцам давались легко и быстро. Несправедливость усугублялась тем, что гвардейские офицеры, как правило, были хорошо обеспечены, многие из них весьма богаты; армейские жили жалованьем, которое зависело от чина. Семейный поручик или штабс-капитан едва сводил концы с концами и как манны небесной ждал производства в следующий чин… И тут приезжает из столицы гвардеец или штабной «момент» и перехватывает вакансию.

Но у Слащева в этом отношении (да и в других прочих) жизнь складывалась прекрасно. Встречая новый, 1914 год, он имел все основания радоваться жизни. Что нужно человеку в двадцать восемь лет, на исходе молодости, на пороге зрелости? Состояние? Он неплохо обеспечен, хотя и не обременен чрезмерным богатством. Семья? Он счастливо женат и имеет все основания надеяться, что в ближайшее время продолжит и умножит славный род Слащевых. Круг общения? Гвардии штабс-капитан будет радушно принят в любом светском салоне Петербурга. Перспективы роста? Они блестящи. Тесть, генерал Козлов, повышен до командира гвардейской бригады; видимо, не без его участия Слащев получает прекрасное место: младший офицер, преподаватель тактики в Пажеском корпусе с оставлением при гвардейской пехоте. Пажеский корпус – самая привилегированная, самая элитарная школа Российской империи. Оттуда со временем можно будет перескочить на выгоднейшую должность – хоть в Генеральный штаб, хоть в Военное министерство, хоть в любую строевую часть. Да и до флигель-адъютантства рукой подать…

Вот фотография. На ней – высокий, стройный штабс-капитан с небольшими усиками в парадном гвардейском мундире. Стоячий воротник, горжет, эполеты. Идеальная выправка. Ниже горжета на ленточке орден Станислава, на груди справа – знак выпускника Николаевской академии и Мальтийский крест офицера Пажеского корпуса. Выражение светлого лица – ожидающее, как будто вот-вот откроется ему великое и прекрасное будущее.

«И обратил противника в бегство»

Все изменила война.

27 июля 1914 года колонны Финляндского полка выступили из казарм на Николаевской набережной Васильевского острова и под полковой оркестр, под бодрящую музыку маршей двинулись в сторону Варшавского вокзала. Вдоль их пути всюду толпились обыватели; барышни кидали цветы; гимназисты махали руками и провожали гвардейцев горящими взорами…

По плану развертывания вся гвардия должна была войти в состав 1-й армии Ренненкампфа и вместе с ней наступать на Кёнигсберг. Но гвардейская пехота не поспела за конницей. Кавалерийские полки уже выступили в поход, а пехотные только сосредоточивались в заданных районах. Ставка решила перенацелить их на направление Варшава – Берлин, на котором планировалось наступление. Катастрофа армии Самсонова в Восточной Пруссии и опасное положение, сложившееся на Юго-Западном фронте под Люблином, опрокинули эти планы. Гвардейская пехота была переброшена к Люблину. 25 августа Финляндский полк вступил в свой первый бой у деревни Гелчев, в тридцати верстах южнее Люблина.

Слащев оказался на фронте не сразу. Как офицер Пажеского корпуса, он мог продолжать службу в тылу, в Петербурге, – учить пажей тактике. Молодая жена на сносях, наверно, умоляла его воспользоваться сей благой возможностью, остаться хотя бы на время. Но это ли дело для честолюбивого, полного сил офицера? Позорно сидеть в тылу, когда полковые товарищи чуть ли не каждый день добывают себе звезды на погоны да получают кресты (кому повезет – Георгиевские, кому нет – деревянные…). Мы не знаем точно, когда штабс-капитан Слащев прибыл к своему полку. Официально в приказе он откомандирован из Пажеского корпуса и включен в список офицеров лейб-гвардии Финляндского полка с 31 декабря 1914 года. Но вполне возможно, что уехал из Питера, не дожидаясь приказа: слишком велико было в его нетерпеливой душе желание попробовать себя в бою, отличиться, поймать военную удачу и славу.

Не дождался он и рождения дочери. Видел ли он ее вообще когда-нибудь? Возможно, что не видел. Никаких сведений о его приездах в Петербург в последующие три года у нас не имеется. Потом Гражданская война, разрыв всех связей…

В декабре – январе гвардия стояла в резерве. В феврале Финляндский полк был выдвинут к северу от Варшавы, на Млавское направление. Первые дела, в которых мог проявить себя ротный командир Слащев, развернулись у деревни Едвабно. И он себя проявил. Подробности не сохранились, но за эти кровопролитные бои, в которых полк потерял убитыми, раненными, контуженными четверть офицеров, штабс-капитан Слащев получил свою первую боевую награду – Анну четвертой степени, «клюкву».

При награждении Анной четвертой степени на эфесе холодного оружия делалась надпись: «За храбрость». Он действительно был отчаянно храбр, штабс-капитан Слащев. В том море огня, грязи и смерти, которое представляли собой сражения Первой мировой войны, он нашел себя, он, можно сказать, купался в этой стихии. В ужасном есть прекрасное. Слащев был художник боя и смерти. Его могучая и страшная красота в бою увлекала подчиненных, устрашала противника. В нем действительно было что-то от бога войны – огромного, ярого, отчаянного, безумного.

Свидетельствует полковник Дмитрий Иванович Ходнев, офицер лейб-гвардии Финляндского полка:

«Разве можно забыть подвиг командующего 1-м батальоном, шт[абс]-кап[итана] Слащева?! Ровно в час, назначенный для атаки, минута в минуту, он встает во весь свой рост, снимает фуражку, истово крестится и с обнаженной шашкой идет вперед, ведя роты на смерть или победу…

Это была изумительно красивая, но жуткая картина! Пример начальника имеет в бою колоссальное значение; за таким офицером солдаты всегда пойдут хотя бы и на верную смерть»[248].

За отчаянно смелые действия награды следовали, догоняя друг друга. После «клюквы» – Анна третьей степени с мечами и бантом; далее Станислав с мечами, Владимир второй степени с мечами и бантом. Летом 1915 года, в дни тяжелейших сражений на всем фронте, он за три дня боев получил сразу две георгиевские награды. Правда, они нашли героя не сразу. Год пришлось ждать.

Высочайшим повелением от 18 июля 1916 года штабс-капитан Слащев награжден орденом Святого Георгия четвертой степени: «За то, что 20 июля 1915 года, командуя ротой в бою у д[еревни] Кулик, оценив быстро и верно обстановку, по собственному почину бросился во главе роты вперед, несмотря на убийственный огонь противника, обратил части германской гвардии в бегство и овладел высотой, имевшей столь важное значение, что без овладения ею удержание всей позиции было бы невозможно» [249].

Чуть позже, одновременно с производством в капитаны, прильнуло к его боку и георгиевское оружие: «За то, что 22 июля 1915 года в бою у д[еревни] Верещин, командуя батальоном и лично находясь на позиции под сильнейшим огнем противника, видя отход соседней части, по собственному почину бросился во главе своего батальона в атаку и обратил противника в бегство, чем восстановил положение и предотвратил возможность потери позиции»[250].