Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев

– А ты ничего, – выдохнули женские губки, – я думала, среди ученых только замороженные попадаются.

– 

Хорошо хоть не отмороженные….

– 

А? Да.

И мы стали как все. А все увлеклись друг дружкой. И только Андрей, вцепившись в своего уже изрядно охмелевшего математического собеседника, продолжал толковать с ним о проклятой сложности мировых систем:

– … Скользкость слов, неточность мыслей и незаконченность любого знания дают возможность при определенной сноровке построить картину бытия, которую должно отвергать, но с которой нельзя спорить. Нет, вот послушай! Я желаю (если я действительно желаю), и даже высказываю желание. Проходит время, и они осуществляются. Происходит приспособление их друг к другу. Это становится правилом моей жизни, словно я завернут в шагреневую кожу. Почему же я не должен соглашаться с Шопенгауэром?

– Самое страстное желание – жить, а ты умираешь…

Пора было уходить. И все завершилось бы по плану, если б наш новоявленный коллега не нагрузился окончательно. В стель. И обнаружилось это немного поздно, когда уходящая компания уже изрядно отгуляла от Сашкиного подъезда.

Ну, пропал человек и пропал. Может ему в другую сторону. Только с другой стороны существовала лишь путаница подворотен и глухая стена двора-колодца. Поэтому решили все же вернуться. Нашли. Наш непланово уставший соратник лежал в солидном сугробе, подгребая его под себя и шепча что-то невразумительное, но с очень нежными интонациями. Попытки поставить человека на ноги успехом не увенчались. Нести павшего товарища на руках не улыбалось никому. И Миша по-матерински нежно шарахнул его по башке. Говорят помогает.

Математик не очнулся, но Мишу запомнил. И когда мы после короткого совещания решили тащить парня волоком (не бросать же), Николай, опрометчиво занявший Мишкино место получил акцентированный хук между ног.

– Вот же ж сука, – проникновенно выдохнул Коля и полез в соседний сугроб.

Ситуация накалялась. Тащить двух бугаев сразу да еще по гололеду смог бы только трактор. Но все проблемы неожиданно решил сам отдыхающий. Наверное, поняв для себя, что мы теперь непременно его отлупим, он с ловкостью акробата на батуте выскочил из сугроба и дунул по раскатанной детской площадке.

– Держите его! – заорал Николай, но с места не двинулся.

Видимо, боги иногда прислушиваются к этому головорезу, поскольку по ходу пьесы из-под скамейки возникла местная собачонка и с перепугу рванула не в ту сторону. Когда пути зверя и бегуна пересеклись, тот сделал вынужденный пируэт и застыл в мечтательной позе, зацепившись за багажник проезжавших мимо «Жигулей».

– Вот дает, – простонал Коля и вылез из засады.

Перепуганный жигулист затормозил с визгом. Он выпрыгнул из машины, издавая нечто среднее между клекотом и шипеньем и явно собираясь свершить правосудие судом линча. И немедленно. Тут обнаружились мы, и водитель вынужденно сбавил обороты.

– Дядя, простите его – он нечаянно. – Авторитетность Андрея сомнению не подверглась.

– Подвезите парнишку, – подключился Михаил.

– У него и деньги есть! – Наш командир обрадовался возможности бортонуть членовредителя. – И ехать всего три остановки.

– Трамвайных. – Серьезно добавил я – для убедительности.

– Черт с вами! – мужик проникся ситуацией, – Грузите багаж.

И мы втиснули внутрь снова обмякшего математика и дружно смотрели вслед, якобы запоминая номер…

– Откуда ты знаешь, что только три остановки? – спросил я Николая, когда машина отчалила.

– Дальше бы не повез. Как пить дать! – И мы пошли считать фонари на ночных улицах.

Следующие несколько недель напоминали игру в крестики – нолики. Дни то перечеркивались набором проблем и действий, то зияли тянущей пустотой. Наша компания за все это время собралась лишь однажды. Инициатором оказался Николай. Он уже около года как перевелся из округа в штат одной из Военных Академий. И та (милитаристская же контора!) имела отличную базу на Карельском перешейке со спорткомплексом, двумя банями, озером по соседству и даже конюшней.

Добирались на казенном «УАЗике» – жестковато, зато надежно. Полная комплектность к тому же. Доехали, короче. И для начала решили размяться. Николай, как положено, гарцевал на ухоженном ахалтыкинце. Остальные, поглядев на Сашку, который выглядел куль-кулем даже на самой смирной тамошней кобыле, решили ограничиться лыжами. Сашка поездил минут десять, задницу себе отшиб и к нам присоединился.

– Шенкеля у меня не тренированные, – резонировал он под прибаутки остальных членов нашей маленькой банды. – В этом все и дело.

Так и двигались – Николай впереди на лихом коне. Остальные следом – гуськом на лыжах – кто как умеет. Лес, только что принявший обильный снегопад, был великолепен. Воздух почти прозрачен. И даже солнце иногда показывалось из-за высоких белых облаков, обжигая наши глаза своим помноженным на мириады отражений блеском. Прогулка удалась. Все вымотались, вывалились в снегу и были чрезвычайно довольны.

По программе следовала банька с можжевеловыми вениками и прыганьем в снег прямо из парной – лежишь себе в свежем сугробе, пока холод тысячами иголочек не начнет впиваться в тело, подскакиваешь и опять в жар парилки. Или еще лучше – влетаешь с холода и тебя тут же тазиком горячей воды – почти кипятка – заорать еще не успел, а уже летит вторая порция – ледяная, аж со снегом перемешанная. Кайф!!! Лучше всех душей Шарко вместе взятых. Но и про передых забывать не стоит.

Так и присели мы с Николаем, покуда остальные догонялись в парной, и там распространялось дружное кряхтение и свист добротных веников.

– 

Каменею, Серега, – говорил присевший на притолоку Николай. – Если оставаться в этой системе, надо готовиться к полковничьей должности до отставки и вживаться в неуставные взаимоотношения. Знаешь, старик, что тут главное? Тебя уже дрюкнули, а ты продолжаешь задорно улыбаться. – Он махнул рукой и поплотнее закутался в простыню. – Звездчатые карьеры делаются теперь не в горячих точках. Но и не здесь! А что делать – сокращаться? И куда? С моей специальностью – только к браткам под крыло. Да еще с языками. Сечешь.

– 

Не очень.

– 

И не надо. Детей хочу. Не меньше двух. И главное – мальчика. Надо бы для них мамашу подыскать. Домовитую бы – по деньгам. И чтоб с изюминкой. Вот твоя Катенька мне бы как раз подошла.

– 

А мне?

– 

А тебе нет…

Я промолчал. Холод уже продрался через распаренную кожу. И мы дернули к дверям, затянутым облаками пара, навстречу уже вылетавшей из них троице.

Не знаю, отчего память выдернула эту сцену из ряда других событий. У нее – у памяти – свои пристрастия. Но именно тот день остался в мозаике прожитой жизни ограненным особенно тщательно.

Прошло три месяца, норовившие свернуться в завитки бесконечности. И все-таки прошли.