Борьба за Рим - Феликс Дан

— О брат! мой дорогой брат! — вскричал Тотила, и на глазах его блеснули слезы.

— Ты должен отомстить за него! — сказал Гильдебранд.

— Да, я отомщу! — вскричал Тотила, схватив меч, поданный ему Тейей.

Это был меч Теодориха.

— И обновить государство! — продолжал Гильдебранд, надевая ему на голову корону. — Да здравствует король готов!

— Что вы делаете? — с испугом спросил Тотила.

— То, что следует, — ответил старик, — умирающий верно предсказал: ты обновишь государство. Неужели мы сложим руки и уступим коварству и измене!

— Нет! — вскричал Тотила, — этого мы не сделаем. Мы изберем себе нового короля и будем сражаться. Но вот стоит граф Тейя, — он старше и достойнее меня. Выберем его!

— Нет, — решительно ответил Тейя. — Теперь твоя очередь. Тебе прислал твой умирающий брат меч и корону. Носи ее, и если можно еще спаси наше государство, ты спасешь его. Если же это невозможно, то пусть останется мститель за него.

— Хорошо, — вскричал Тотила. — Если хватит сил человека, я обновлю это государство.

Глава II

И Тотила сдержал свое слово: имея в своем распоряжении вначале только три маленьких городка и несколько тысяч вооруженных готов, он возвел могущество своего государства на такую высоту, какой оно не достигало даже при Теодорихе. В этом жизнерадостном юноше крылись дарования, которые провидели только очень немногие — Теодорих, Тейя, Цетег. Он оказался гениальным полководцем и правителем, а личность его обладала неотразимой привлекательностью, которая подчиняла ему всех — и готов, и итальянцев. «Он неотразим, как бог солнца!» — говорили итальянцы, и города один за другим переходили на его сторону.

Тотчас после избрания он издал манифест, в котором объявил готам, как изменнически была взята Равенна и убит король Витихис, и призвал их к мщению. Итальянцем он указывал, как тяжело для них иго византийцев, и убеждал их обратиться снова к своим старым друзьям. При этом он объявлял прощение всему населению, уничтожение всех преимуществ, какие до тех пор имели готы перед римлянами, и главное — обещал до окончания войны освободить их от всех налогов. Кроме того он объявил, что, так как знатные римляне стоят на стороне византийцев, а простое население сочувствует готам, то каждый из знатных, который в течение трех недель не подчинится готам, лишается своих земель, которые будут разделены между крестьянами. Наконец он назначил большие премии за смешанные браки между итальянцами и готами.

«Италия, — так оканчивался манифест, — истекающая кровью от ран, нанесенных ей тиранией Византии, должна оправиться под моим щитом. Помогите же нам, сыны Италии, наши братья, изгнать из этой священной земли общего нашего врага — гуннов и скифов Юстиниана. Тогда в новом государстве итальянцев и готов, от слияния этих двух народов, возникнет новый народ, который, соединив в себе красоту и образование итальянцев с силой и честностью готов, по своему благородству и красоте не будет иметь себе равного в мире».

Тяжело раненый Цетег лежал в Равенне. Когда Лициний сообщил ему об избрании Тотилы и прочел его манифест, Цетег вскочил с постели.

— Господин, — озабоченно сказал греческий врач, стараясь удержать его: — тебе еще нельзя вставать, ты должен щадить себя.

— Да разве ты не слышишь, что Тотила избран королем! Теперь не время щадить себя. Эта белокурая голова — добрый гений готов. Его манифест, и особенно этот параграф о знатных и их землях, зажжет такой пожар, что если мы не потушим его тотчас же, то целое море крови не загасить его потом ни в каком случае нельзя допустить его войти в силу. Где Дмитрий?

— Он еще вчера вечером выступил против Тотилы. Ты спал, и врач запретил тебя.

— Тотила — король, а вы оставляете меня спать! Сколько войск у Дмитрия?

— Пятнадцать тысяч, против пяти тысяч готов.

— Ну, он погиб, Тотила разобьет его! — вскричал Цетег. — Скорей, вооружите всех, кто только может держать копье. Оставьте на стенах только раненых. Сифакс, оружие и лошадь!

И, быстро одевшись, он сел на своего вороного и так помчался, что Лициний и вооруженные наскоро жители Равенны могли следовать за ним только на большом расстоянии.

Между тем Тотила двинулся к Равенне. Огромные толпы итальянцев, привлеченные его манифестом, стекались к нему со всех сторон, прося позволения сражаться с ним против византийцев.

— Нет, — ответил им Тотила. — Решайте после битвы. Теперь мы, готы, будем сражаться одни. Если мы победим, вы можете присоединиться к нам. Но если мы падем, то месть византийцев не должна коснуться вас. Обождите!

Это великодушное решение привело к Тотиле новые толпы итальянцев.

Скоро готы встретились с Дмитрием. Тотила внимательно осмотрел расположение врага.

— Моя победа! — радостно вскричал он и, вынув меч, бросился на врага, точно сокол на добычу. Не прошло и часу, как византийцы были разбиты. Беглецы встретили Цетега, спешившего им на помощь.

— Вернись, префект, и спасайся! — крикнул ему первый, встретивший его. — Тотила за нами!

— Все погибло! — кричал другой. — Сам Бог с неба вел варваров!

— Невозможно устоять против Тотилы! — кричал третий.

— Вперед! — крикнул Цетег. Но это оказалось невозможным, потому что навстречу им неслась густая масса разбитых византийцев: удержать их не было возможности, скорее они могли увлечь за собою его войско.

Тут к префекту подъехал один из раненых полководцев Димитрия.

— О друг, — вскричал он. — Все потеряно! Тейя гонится за нами.

— Тейя? — спросил префект. — А Тотила?

— Тотила еще раньше, чем кончилась битва, повернул на юго-запад. Я видел, как он уходил.

— Куда? — с испугом спросил Цетег. — На юго-запад? Но это значит, он пошел на Рим! — вскричал он и так дернул поводья, что лошадь его взвилась на дыбы. — За мною! К берегу! Готы хотят взять Рим, мы должны быть там раньше их. Скорее к берегу! Морской путь свободен!

Глава III

Высоко в Альпийских горах, на границе готского государства, было разбросано много готских поселений, которые должны были защищать северную границу государства от нападений диких гепидов. На краю одного из таких поселений, в чудной долине Изагры, жил дряхлый старик, гот Иффа, с внуком и внучкой.

Вот сидит он на пороге своей хижины и задумчиво смотрит на заходящее солнце. В нескольких шагах от него молодой юноша, почти мальчик, усердно кует железные наконечники для стрел.

Но вот юноша отбросил молот.

— Дед, — сказал он, — ведь все люди произошли от одного человека? Правда? И прежде был только один род?

— Конечно, — ответил старик.

— Так видишь ли, значит, тогда братья должны были жениться на сестрах. Я тоже хочу жениться на сестре Гото.

— Какие глупости ты говоришь! — вскричал дед.

— Нет, оставь. Я знаю все, что ты хочешь сказать. Конечно, здесь это невозможно, потому что сюда приезжают иногда священники. Но мы уйдем далеко, где нас никто не знает, она пойдет за мною, в этом я уверен.

— Ты уверен в этом?

— Да, я это знаю.

— Но ты не знаешь еще того, — решительно возразил старик, — что это последняя ночь, которую ты проводишь на нашей горе. Пора, Адальгот. Ты должен уйти отсюда. Я, твой предок и опекун, говорю тебе это. На тебе лежит священный долг мести, долг, который ты можешь вспомнить при дворе короля Тотилы, карающего всякую неправду и борющегося с негодяем Цетегом. Эта месть — священное завещание твоего дяди Варгса, который похоронен под этой горою, это завещание твоего… предка. Я давно уже хотел сказать тебе все это, но откладывал. Теперь ты уже достаточно силен, чтобы исполнить долг. Завтра на рассвете ты отправишься на юг, в Италию, в войско короля Тотилы. Теперь пойдем в комнату. Там я передам тебе сокровище, оставленное тебе твоим дядей Варгсом, и скажу несколько слов на прощанье. Если ты исполнишь совет мой и дяди Варгса, то будешь самым сильным, самым лучшим героем при дворе короля Тотилы. И тогда, только тогда можешь снова увидеться с Гото. Теперь же не говори ей ни слова. Слишком грустно будет ей расставаться с тобою.

Юноша, бледный, серьезный, последовал в хижину за стариком. Долго говорили они тихо в комнате старика. К ужину Адальгот не вышел. Старик сказал своей внучке Гото, что он очень устал и лег спать.

Чуть только звезды стали бледнеть, юноша встал и на цыпочках вошел в комнату Гото. Луч месяца освещал чудную золотистую голову девушки или, скорее, еще девочки. Остановившись у порога, Адальгот взглянул на нее и, прошептав: «Мы еще увидимся, моя Гото», вышел из хижины.

Свежий ночной ветерок с гор дул ему в лицо. Он взглянул на молчаливое небо. Вот яркая звезда, описав высокую дугу, пролетела над его головой к югу Юноша поднял свой пастушеский посох и пустился в далекий путь.