Дивергент - Вероника Рот

Я встаю, очищая гравий со своих брюк. Меня волнует мысль о том, что будет дальше. Одно дело, просить людей спрыгнуть с поезда, совсем другое — с крыши.

— То, что будет дальше… именно поэтому я спрашивала, боитесь ли вы высоты, — говорю я, направляясь к краю крыши.

Я слышу шарканье их шагов позади себя и ступаю на карниз. Ветер поднимается снизу и распахивает мою рубашку. Я наклоняюсь и смотрю вниз — на высоту семи этажей, закрывая глаза, когда ветер ударяет меня по лицу.

— Внизу натянута сеть, — бросаю я через плечо.

Они выглядят сбитыми с толку. Они еще не поняли, о чем я их прошу.

— Не думайте. Просто прыгайте.

Я поворачиваюсь и, откидываясь назад, теряю равновесие. Я камнем падаю вниз, мои глаза закрыты, руки раскинуты, чтобы чувствовать ветер. Я расслабляюсь, прежде чем удариться о сеть. Плечо словно врезается в бетонную плиту.

Я сжимаю зубы, перекатываюсь на край, хватаюсь за перила и перекидываю через них ногу. Я приземляюсь на колени, перед глазами все плывет от слез. Калеб визжит, пока сеть не окутывает его, а затем выпрямляется. Я с трудом встаю.

— Калеб! — шиплю я. — Давай сюда!

Тяжело дыша, Калеб подползает к краю сети и с трудом лезет на платформу. Морщась, он поднимается на ноги и смотрит на меня с открытым ртом.

— Сколько раз… ты… это делала? — спрашивает он между вдохами.

— Теперь дважды.

Он качает головой. Когда наш папа ударяется о сеть, Калеб помогает ему выбраться. Встав на платформу, отец наклоняется, и его рвет. Я направляюсь к лестнице и слышу, как Маркус со стоном тоже ударяется о сеть.

Пещера пуста, коридоры погружены во тьму. Джанин постаралась, чтобы все выглядело так, как будто тут никого не осталось, кроме солдат, охраняющих компьютеры. Если мы сможем найти Бесстрашных, то найдем и диспетчерскую. Я оглядываюсь через плечо. Маркус стоит на платформе, бледный, как полотно, но целый и невредимый.

— Так это штаб Бесстрашия, — говорит он.

— Да, — отвечаю я. — И?

— И я никогда не думал, что смогу увидеть его, — произносит он, скользя рукой по стене. — Нет необходимости быть такой жестокой, Беатрис.

Я никогда раньше не замечала, как холодны его глаза.

— У тебя есть план, Беатрис? — спрашивает папа.

— Да.

И это правда. У меня есть план, хотя я и не заметила, когда придумала его. И я все еще не уверена, что он сработает. Я могу рассчитывать лишь на несколько вещей: в штабе не так уж много Бесстрашных, они не готовы к нашему приходу, и я сделаю все, чтобы остановить их.

Мы спускаемся в Яму, освещенную тусклыми лампами, расположенными на расстоянии десяти футов друг от друга. Когда мы ступаем в первую полосу света, я слышу выстрел и падаю на пол. Кто-то, должно быть, заметил нас. Я ползу к следующему темному пятну. Вспышка от пистолета мелькнула из двери, ведущей в комнату, смежную с Ямой.

— Все целы? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает папа.

— Тогда оставайтесь здесь.

Я отправляюсь к комнате. Лампы расположены так, что рядом с каждой можно найти темное пространство. Я достаточно мала, чтобы уместиться в нем, если правильно повернуться. Я смогу добраться до комнаты незамеченной и удивить охранника, стрелявшего в нас до того, прежде чем он получит шанс пустить пулю мне в голову. Возможно. Одна из вещей, за которую я благодарна тренировкам Бесстрашия, заключается в том, что я научилась справляться со своим страхом.

— Кто там? — кричит голос. — Кто бы ты ни был, бросай оружие и поднимай руки вверх!

Я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к каменной стене. Я осторожно передвигаюсь боком, маленькими шажками, всматриваясь в темноту перед собой. Еще один выстрел нарушает тишину. Я добираюсь до последней лампы и стою на мгновение в тени, привыкая к свету.

Я могу не победить в бою, но если я буду двигаться достаточно быстро, мне вообще не придется в нем участвовать. Я тихонько шагаю, направляясь к охраннику, стоящему у двери. Через несколько метров я узнаю эти темные волосы, блестящие даже в относительной темноте, и длинный нос с узкой переносицей. Питер.

Холод скользит по моей коже, а сердце уходит в пятки. Его лицо напряжено… он не спит. Он осматривает коридор, но его глаза направлены не на меня, он меня не видит. Судя по его молчанию, переговоры он с нами вести не собирается, просто убьет, не задумываясь.

Я облизываю губы и прыгаю, вытянув вперед свой кулак. Удар приходится ему в нос, и он кричит, поднимая обе руки, чтобы закрыть лицо. Внутри у меня все дрожит от нервной энергии, и, пока он не открыл глаза, я ударяю его в пах. Он падает на колени, его пистолет летит на землю. Я хватаю оружие и приставляю дуло к его голове.

— Как ты очнулся? — требую я.

Он поднимает голову, и я взвожу курок, выгибая бровь.

— Бесстрашные лидеры… они оценили мои результаты и убрали меня из моделирования, — говорит он.

— Потому что они поняли, что ты и так убийца и не станешь возражать против убийства еще пары сотен человек сознательно, — произношу я. — А в этом есть смысл.

— Я не… убийца!

— Никогда еще я не встречала Искреннего, который был бы таким отъявленным лгуном.

Я по-прежнему направляю пистолет ему в голову.

— Где компьютеры, которые управляют моделированием, Питер?

— Ты не хочешь стрелять в меня.

— Люди склонны переоценивать мой характер, — говорю я спокойно. — Они думают, что раз я маленькая, или девушка, или Стифф, я не могу быть жестокой. Но они ошибаются.

Я сдвигаю пистолет на три сантиметра влево и стреляю в его руку. Его крик заполняет коридор. Кровь начинает хлестать из раны, и он снова кричит, упираясь лбом в землю. Я возвращаю пистолет к его голове, игнорируя чувство вины, засевшее глубоко в груди.

— Теперь, когда ты осознал свою ошибку, — продолжаю я. — Я дам тебе еще один шанс сказать мне то, о чем я спрашивала ранее, или я прострелю тебе что-нибудь похуже.

Еще одна вещь, на которую я могу рассчитывать: Питер не самоотвержен. Он поворачивает голову и вперивает в меня свой горящий взгляд. Его нижняя губа зажата зубами, его трясет, когда он выдыхает. И когда вдыхает. И снова выдыхает.

— Они услышат, — выплевывает он. — Если ты убьешь меня, они услышат. Я расскажу тебе, только если ты вытащишь меня отсюда.

— Что?

— Забери меня… ох… с собой, — говорит он, морщась.

— Ты хочешь, чтобы я взяла тебя, — проясняю я, — человека, который пытался меня убить… с собой?

— Именно, — стонет он. — Если ты действительно хочешь узнать то, о чем спрашиваешь.

Это звучит, как будто у меня есть выбор, но это не так. Каждую минуту, которую я трачу, пялясь на Питера, раздумывая о том, как он появлялся в моих кошмарах, о том, сколько вреда он мне нанес, десятки членов Отречения умирают от неконтролирующей свое сознание Бесстрашной армии.

— Ладно, — говорю я, практически задыхаясь от своих слов. — Ладно.

Я слышу у себя за спиной шаги. Не опуская пистолет, я бросаю взгляд через плечо. Отец и остальные направляются к нам. Папа снимает рубашку с длинными рукавами. Под ней он одет в серую футболку. Он приседает рядом с Питером и перевязывает рубашкой его руку. Вытерев тканью кровь, бегущую по руке Питера, он поднимает на меня глаза и спрашивает:

— Было так необходимо стрелять в него?

Я не отвечаю.

— Иногда боль ради высшего блага, — спокойно говорит Маркус.

В своем сознании я вижу, как он стоит перед Тобиасом с ремнем в руке, и слышу его голос. Это для твоей же пользы. Я смотрю на него несколько секунд. Неужели он действительно в это верит? Это звучит, как слова Бесстрашного.

— Идемте, — говорю я. — Поднимайся, Питер.

— Ты хочешь, чтобы он шел? — спрашивает Калеб. — Ты рехнулась?

— Я что, подстрелила его в ногу? — произношу я. — Нет. Значит, он идет. Так куда нам идти, Питер?

— Стеклянное здание, — стонет он. — Восьмой этаж.

Он указывает на дверь. Я иду на звук реки и синее свечение Ямы. Я никогда не видела, чтобы она была так пуста. Я осматриваю стены в поисках признака жизни, но не вижу никаких движущихся или стоящих в темноте фигур. Я держу свой пистолет в руке и начинаю путь к стеклянному потолку. Пустота заставляет меня дрожать. Она напоминает мне бесконечные поля в моих кошмарах о воронах.

— Что заставляет тебя думать, что у тебя есть право стрелять в кого-либо? — спрашивает отец, следующий прямо за мной по дороге.

Мы проходим татуировочный зал. Где теперь Тори? А Кристина?

— Сейчас не самое подходящее время для дебатов об этике, — отвечаю я.

— Сейчас идеальное время, — парирует он, — потому что вскоре у тебя будет новая возможность подстрелить кого-нибудь, и если ты не поймешь…

— Не пойму чего? — говорю я, оборачиваясь. — Того, что каждую секунду моего промедления очередной Отреченный погибает, а Бесстрашный становится убийцей? Я это понимаю. Теперь твоя очередь.