Черный Спутник - Елена Леонидовна Ермолович

свою игру. Видел себя пять лет назад – алхимиком, учеником господина Тофана, великим отравителем – и не потянул. Ни кавалера из меня не вышло, ни алхимика – возвращаюсь к тому, что было, с поджатым хвостом.

– Ты неплохой алхимик, Мора, – возразил ему Рене. – Со временем ты поймёшь, что это не ремесло, а искусство, и прекратишь торговать собой. И всё начнёт у тебя получаться.

– Я не понимаю вас, Рене.

– Спасибо, что не назвал меня папи! – Рене улыбнулся и поднял глаза от вязания. – Ты всё поймешь со временем сам, без меня. Калейдоскоп повернётся, сложит другой, следующий узор, и ты всё увидишь сам. Главное, ты не бездарность, Мора. Меня всегда называли бездарностью, но ты, мой единственный ученик, не бездарность.

– Вас? – не поверил Мора. – Бездарностью? Каковы же были эти другие?

– О-о… – Рене театрально закатил глаза. – Но их уже нет. Так что беги в свой Кёнигсберг, и госпожа Гольц не посмеет тебя презирать. Ты давно ничем её не хуже. И кавалера играешь ты так, что в Кёниге будут довольны. Ты вполне научился…

– Отчего вы не поедете с Плаксиным? – вырвалось у Моры. – Ваш месье Эрик…

– У моего месье Эрика теперь есть новый свежепостроенный замок и в нём – новый, свеженабранный из курляндских выскочек, двор, – мягко возразил Рене, – и новые молодые фрейлины, и свой очередной гофмаршал… Я буду там как пятое колесо в телеге. Так ведь говорят русские? Есть в мире те, кого любим мы, и те, кто любит нас. Со вторыми легче, если что-то хочешь получить. И я поеду в Петербург, к своей бедной Нати, друг мой Мора.

– К кому?

– Была одна дама, когда-то давно бесконечно любившая холодного негодяя Рене, всё сложившая на его алтарь – своё имя и честь, и даже некоторые части тела. Пора мне возвратить ей хотя бы часть от старого долга.

Мора хотел было возразить, мол, и герцог в своё время, сам под арестом, только что в лепешку не расшибился, чтобы вытащить из ссылки «холодного негодяя Рене», но решил, что это выйдет по-детски, и промолчал. В конце концов, Рене уже принял решение, взвесил все за и против, и ему лучше знать, что делать со своей жизнью дальше. Свобода воли…

В графской ложе Мора и Рене рядом, в соседних креслах, смотрелись забавно – изящный подкрашенный господин, тонкий и манерный, как графский вензель, и его эльфийский подменыш с глубокими ночными глазами, венецианская маска в паутинке морщин. Как треснувшее зеркало, в котором ловил Мора своё отражение.

Аделаиса сидела по правую руку от Рене, белая от пудры, и не сводила с Рене подведённых зелёным глаз, всё смотрела на него, а не на сцену. Лёвка в расставленной ливрее цветов Арно стоял за спинками кресел. Плаксин бегал где-то, навещал в ложах двоих своих клиентов.

– О чём эта опера, папи? – тихо спросил Мора. – Вы понимаете по-итальянски?

– Более или менее, – отвечал Рене. – Я знаком с либретто. Если в двух словах, о том, что, полюбив, мы теряем всю свою силу.

– Поэтому один из певцов – кастрат? – уточнила Аделаиса.

– Кастрат он оттого, что это сейчас модно… – Рене приложил к глазам золочёный бикуляр и оглядел ложи. – Госпожа Штраус делает мне знаки. Я навещу её, пока не явился господин Штраус.

Рене покрутил на пальце перстень с камеей, поднялся, легко поклонился Аделаисе и змейкой выскользнул из ложи.

– Откуда Рене знает эту даму? – спросила ревниво Аделаиса, и Мора ответил жестоко и бездумно:

– Не одной вам он нравится. Я же вас предупреждал.

Аделаиса надулась, взяла бикуляр и принялась наблюдать за ложей господ Штраус.

– Вот страшила, – оценила фройляйн Мегид внешние данные предполагаемой соперницы. Рене уже просочился в ложу и по очереди припал к ручкам госпожи Штраус, потом присел на краешек кресла возле неё и о чём-то весело защебетал.

Аделаиса топнула ножкой.

– Фройляйн Мегид, неприлично смотреть в упор на одну ложу, – напомнил о приличиях Мора. – Вы хотя бы для виду поглядывайте на сцену.

– Вот ещё! – огрызнулась Аделаиса. – Из ложи напротив какой-то пират уже минут пять смотрит на нас, и не в бикуляр, а в целую подзорную трубу, словно он на борту корабля. И ему не стыдно ни капли!

Мора пригляделся и от неожиданности крякнул. Пригляделся и Лёвка.

– Кабздец нам, барин, – по-русски констатировал Лёвка. – Особенно Плаксин огребёт.

– Кто это? – Аделаиса перевела бикуляр на человека в ложе напротив. Мора молча взял из её рук бикуляр и тоже вгляделся.

– Вы хам! – возмутилась Аделаиса.

– Возможно, – согласился Мора, – а невоспитанный пират сей – сам дюк Курляндский, наш почтенный бенефициар и премилостивый патрон. Не иначе, прибыл в Цесарию для ревизии своих цесарских имений.

– А у него есть? – удивился Лёвка.

– Есть, такие же зачуханные, как Вартенберг.

Мора перевёл бикуляр на ложу Штраусов. Так, Рене уже нет. То-то он обрадуется старому другу…

– Кому, сын мой? – Рене лаской пробрался в своё кресло и машинально прижал к губам ручку фройляйн Мегид. – Вы простите мне недолгое отсутствие, дитя моё?

Перстня с камеей на его руке уже не было.

– Ваш герцог смотрит на вас в подзорную трубу вон из той ложи, – сердито выпалила Аделаиса.

– Это монокуляр, – поправил её Рене, прищурил глаза и вгляделся. – О, и Плаксин там.

– Отбрёхивается, – предположил Лёвка.

– Боюсь, он был готов к этой встрече, – скептически отозвался Рене, – в отличие от меня.

– Вы можете встать и уйти, – предложил Мора. – Это мне придётся ждать антракта, чтобы встретиться в партере с этим… Кромвелем…

– Кольбером, – поправил Рене. – Вот ещё, я не буду бегать от него, как нашкодивший кот, – Рене склонил голову, приветствуя герцога в его ложе. – Это герцогская ложа, с отдельным входом. А антракт уже вот-вот, Мора. Как только сопрано допоёт свою арию.

Герцог в своей – герцогской! – ложе отнял от лица монокуляр и о чём-то шептался с Плаксиным. Он был такой же, каким Мора запомнил его по Ярославлю, – весь в вороньем чёрном, похожий в профиль на героев с их камей – если бы те носили длинные белые волосы, собранные в хвост. Плаксин поднялся, вышел из ложи, и Лёвка тут же предрёк:

– Сейчас явится.

Плаксин и в самом деле не замедлил явиться.

– Рене, я прошу вас пойти со мной, – начал он с порога, видимо, зная, каким будет ответ. – Его светлость желает вас видеть.

– Уже видит, – усмехнулся Рене, – вон, таращится на меня в свой монокуляр, слепая тетеря.

– Рене! – взмолился Плаксин. – Ну не кочевряжьтесь, прошу вас, ваше сиятельство, не надо!

– Вы граф?

Потрясённая Аделаиса