Мария Федоровна - Александр Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войдя в Ливадийский Дворец, прибывшие были встречены Юрьевской и ее детьми: сразу стало ясно, что она во Дворце распоряжается как полноправная хозяйка. И это в доме, который так долго, любовно и заботливо создавался покойной Императрицей, где все было пронизано воспоминаниями о ней, где кругом находились ее портреты и личные вещи! За что такое наказание, чем мы провинились перед Тобой, Господи, получив эту страшную душевную муку! Мария Федоровна испытывала стыд перед слугами, ей казалось, что все они возмущены и опечалены происходившим.
Беззаботной была лишь новая хозяйка. Да и Императора, по всей видимости, вполне устраивало всё, и он не чувствовал неловкости и двусмысленности сложившейся ситуации. Он несомненно не просто любил эту женщину, но находился под сильным ее влиянием. Не замечал даже бестактностей по своему адресу, которые всем остальным бросались в глаза. «Эта Катрин» на людях говорила ему «ты», могла без стеснения прервать его на полуслове, и Монарх принимал все это как должное!
Однажды Александр II пригласил Цесаревича и Цесаревну с собой на прогулку в коляске и не нашел ничего лучше, как привести их к тайному домику, где он встречался раньше с Юрьевской, заставил их пить там чай и «ублажал» рассказом о том, как ему здесь было хорошо вдвоем с княгиней! Во время этой интермедии Минни все время казалось, что она вот-вот упадет в обморок!
Александр держался, как мог, а Минни плакала чуть не каждую ночь, и однажды «эта женщина» позволила ей, Цесаревне, сделать замечание, что у нее почему-то по утрам красные глаза! Поводы для слез возникали постоянно. Как можно было сдержаться, когда видишь собак, лежащих в кресле покойной Царицы; как можно было сохранять самообладание, когда за семейном обедом княгиня по любому поводу начинала учить и давать советы.
А эта брошка на ее груди, с выложенными бриллиантами датой: 6 июля? Она ее почти не снимала, хотя у нее было вдоволь других украшений, и Мария Федоровна, понимая толк в таких вещах, не могла не заметить, что все драгоценности Юрьевской были высокого качества и несомненно очень дорогими. Комментируя данное обстоятельство, она язвительно заметила, что «у Императора несомненно был вкус».
Раздражали эти ужасные дети, эти «бастарды»! Они совершенно невоспитанные и вели себя «как в конюшне». Особенно досаждал старший, Георгий, «их Гого». Редкий день он не выделывал что-нибудь такое, от чего хотелось встать и выйти из дворца навсегда. Он все время лез то к Императору, то к матери, то к ее Ники. Никакой управы на него не было. Мария Федоровна не могла не заметить, что Император с неподдельной нежностью и лаской относился к нему, с какими никогда не относился к законным внукам.
Невольно просыпались в душе смутные опасения, всплывали в памяти, как казалось, совершенно абсурдные слухи о том, что Император со временем намерен короновать Юрьевскую и сделать этого самого Гого Наследником. Конечно, подобный шаг мог совершить лишь безумец. Это привело бы к катастрофе, к распаду всех основ, к трагическому расколу не только Династии, но и всей Империи. Об этом страшно было и подумать. Самодержец не сможет подобного сделать. Но, с другой стороны, то, что казалось абсурдным в Петербурге, здесь, при каждодневном общении, не виделось столь уж нереальным. Царь несомненно полностью закабален, почти лишен воли, и «эта дама» может заставить его сделать что угодно.
Особенно нестерпимым для Марии Федоровны являлось то, что подобное неприличие разворачивалось на глазах ее детей, и она горько сожалела, что послушалась мужа и привезла их в Ливадию. Какое воздействие подобное зрелище окажет на них, в первую очередь на старшего, Николая, которому исполнилось двенадцать лет и он уже многое видел и понимал. Мария Федоровна воспитывала его честным и правдивым человеком. Теперь же ей самой приходилось лукавить, а иногда и просто лгать, объясняя происходящее.
Уже на первом семейном обеде Юрьевская так по-амикошонски вела себя с Императором, что мальчик спросил: «Эта дама нам родственница?» Мария Федоровна обомлела и рассказала сыну сочиненную наскоро историю о том, что Император женился на вдове и усыновил ее детей. Матери показалось, что Ники ей не поверил, так как тут же последовал новый вопрос: «Как он мог это сделать, мама? Ты ведь сама знаешь, что в нашей семье нельзя жениться так, чтобы об этом не узнали все». Вечером он сказал своему гувернеру: «Нет, тут что-то неясно, и мне нужно хорошенько поразмыслить, чтобы понять». У Марии Федоровны разрывалось сердце от горечи и досады.
Александр II забыл об обещании «не навязывать общество княгини» и всячески старался сблизить родственников. Но тут уж проявила характер Мария Федоровна. Она мирилась, когда их ставили в оскорбительные ситуации, но интересы детей для нее были выше собственных амбиций. При молчаливо отстраненном поведении мужа она одна встала за защиту своего потомства и выиграла это тяжелое сражение. Вернувшись в столицу, Цесаревна поделилась с фрейлиной графиней A.A. Толстой (1818–1904) незабываемыми впечатлениями «от отдыха» в Крыму.
«Я плакала непрерывно, даже ночью. Великий князь меня бранил, но я не могла ничего с собой поделать. Чтобы избежать этого отвратительного общества, мы часто уходили в горы на охоту, но по возвращении нас ожидало прежнее существование, глубоко оскорбительное для меня. Мне удалось добиться свободы хотя бы по вечерам. Как только заканчивалось вечернее чаепитие и государь усаживался за игорный столик, я тотчас же уходила к себе, где могла вольно вдохнуть. Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но, как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали как бы между прочим, пытаясь сблизить их с ужасными маленькими незаконнорожденными отпрысками.
И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и Императором разыгрались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей помимо тех часов, когда они по обыкновению приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье перед обедней в присутствии всего общества он жестоко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила мне, что не понимает, почему я отношусь к ее детям, как к зачумленным».
Новая супруга Монарха или не понимала, или действительно делала вид, что не понимает того, что существовали писаные и неписаные правила, непререкаемые традиции, нормы воспитания, наконец. Мария же Федоровна это знала великолепно и всю свою жизнь вела себя так, чтобы ничем не нарушить их. Как человек высокой самодисциплины, воспитала в себе редкую, даже для людей ее круга, способность приспосабливаться к формальным требованиям, превращая поведенческую формулу «так надо» в «так должно быть». Это ей очень помогло позже, когда она стала Царицей и обязана была, невзирая на личные пристрастия и желания, ежедневно делать «что надо». Не в последнюю очередь именно благодаря своему умению вести себя, не выказывая на публике внутренних настроений и неудовольствий, она пользовалась неизменным авторитетом и уважением в Империи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});