Правда о Портъ-Артуре Часть I - E. Ножинъ

Всегда получались разноречивыя и сбивчивыя донесенія начальниковъ охотничьихъ командъ.

Бывало явится утромъ съ разведки офицеръ, начальникъ охотничьей команды, много говоритъ, чертитъ, поясняетъ полковнику Семенову.

Кажется, все ясно. Но беда бывала въ томъ, что явится другой и тоже обстоятельно докладываетъ, но по его чертежамъ и устнымъ поясненіямъ выходитъ совсемъ другое.

Для начальника отряда ставился на разрешеніе довольно трудный вопросъ.

Начальникъ отряда, помимо своихъ прямыхъ обязанностей, долженъ былъ решить, где истина.

Найти ее было, конечно, очень трудно, и начальникъ штаба безцеремонно самъ разрешалъ этотъ сложный вопросъ. Бралъ среднее изъ 2-хъ донесеній, склоняясь на сторону того изъ офицеровъ, который, по личному его мненію, заслуживалъ более доверія, и въ этомъ, уже переработанномъ виде, донесеніе о расположеніи силъ противника шло дальше.

Однажды утромъ одинъ изъ офицеровъ доставилъ въ штабъ отряда экземпляръ японской прокламаціи.

Это совпало съ полученіемъ известія, что владивостокскіе крейсера потопили несколько японскихъ транспортовъ, въ томъ числе и транспортъ, нагруженный осадными орудіями, предназначенными для Артура.

Хотя скептики не придавали этому особенной веры, но ликованіе, темъ не менее, было общее. Еще бы! Артуръ на долгое время, а можетъ быть и совсемъ избавленъ отъ удовольствія подвергнуться бомбардировке изъ осадныхъ орудій.

Штабъ раіона немедленно составилъ прокламаціи, отлитографировалъ ихъ и отправилъ къ японцамъ.

Но по неведомымъ для меня причинамъ прокламаціи были составлены не на японскомъ, а на русскомъ языке, хотя въ распоряженіи штаба раіона было два студента изъ института восточныхъ языковъ, владевшихъ японскимъ и китайскимъ языками.

Я до сихъ поръ не могу понять, почему оне были напечатаны на русскомъ языке.

Положимъ, мы уже знали, что въ японской арміи русскій языкъ очень распространенъ, но не все же японцы его знали.

Во всякомъ случае, имъ было бы легче прочесть прокламацію на родномъ языке.

Наша прокламація гласила следующее: – "Вашъ осадный паркъ потопленъ русскими крейсерами. Паркъ этотъ назначался для Артура. Это верно и сообщается вамъ для сведенія.

"Маршалъ Ояма, назначенный заблаговременно вице-королемъ Манчжуріи, также потопленъ вместе со своимъ штабомъ. Кроме того, потоплено еще два транспорта".

Радостное известіе оказалось вымысломъ, и я воображаю, какъ хохотали японцы, читая наше извещеніе.

Насколько я успелъ узнать порядки японской арміи въ мою бытность въ Японіи – я уверенъ, что были приняты все меры и, конечно, очень быстро, чтобы не ложно офиціальнымъ, а правдиво офиціальнымъ языкомъ поставить армію въ известность, что въ действительности произошло съ транспортами.

Кроме того, при общей въ Японіи грамотности, при обиліи писемъ, которыми наводнялась армія, массе получаемыхъ газетъ, постоянныхъ офиціальныхъ сообщеній, отсутствіи тактики надувательства правительствомъ всехъ и каждаго – армія давно бы была поставлена въ полную известность о такомъ крупномъ несчастіи и, конечно, несравненно ранее узнала бы о немъ, чемъ мы, отрезанные отъ всего міра.

Отправкой этихъ прокламацій мы показали японцамъ полную свою несостоятельность и еще более убедили ихъ въ томъ, что они имеютъ дело съ начальниками, не только недобросовестными, но еще хуже – начальниками неразумными, скажу больше, глупыми.

А японецъ все мотаетъ себе на усъ. Онъ на каждую мелочь обращаетъ вниманіе, мимо чего мы пройдемъ.

Сознаніе, что дальнейшая борьба предстоитъ съ войсками, у которыхъ начальники глупые, безусловно подняло духъ у японцевъ.

Бороться съ недобросовестнымъ, но умнымъ полководцемъ гораздо трудней, чемъ съ недобросовестнымъ и глупымъ. Привожу текстъ одной изъ японскихъ прокламацій.

Воззваніе къ солдатамъ русской арміи.

Дорогіе солдаты!

Знаете ли истинное положеніе вашей манчжурской арміи, что ваша армія оттеснена непріятелями изъ южной Манчжуріи, что Инкоу и Хайчинъ взяты японцами, что самый Ляоянъ, где главная сила Куропаткина, находится въ отчаянномъ положеніи? А вы, находясь въ безвыходномъ Артуре, осажденномъ непріятелемъ со всехъ сторонъ, всею энергіей защищаете свой городъ и готовитесь пролить свою последнюю кровь; однако, все ваши усилія и заботы остаются безполезными – Артуръ будетъ взятъ на дняхъ; вы думаете, что вы сражаетесь за царя и отечество, но ошибаетесь: настоящая война начата не волею царя и не голосомъ народа, а волею несколькихъ вашихъ политиковъ, которые настоящею войною хотели обезсмертить свои имена; но Богъ всегда на стороне справедливыхъ. Вы сами знаете, какая судьба ждетъ васъ и Артуръ, вы хорошо знаете, что Артуръ будетъ взятъ японцами, несмотря на ваши усилія и на вашу самоотверженную храбрость.

Ваши жены, дети и родственники, находясь на отдаленной родине, лишившись своихъ мужей, отцовъ и сыновей, лишившись жизненныхъ средствъ, не получая никакого известія отъ васъ, не имея никакого утешенія, день и ночь безпокоятся о васъ и, находясь въ крайне печальномъ положеніи, всею душою молятся Богу, какъ вопіющій голосъ въ пустыне, о вашемъ спасеніи; некоторыя изъ вашихъ женъ прислали письма въ японскій генеральный штабъ, въ которыхъ оне просили дать сведенія о васъ. Итакъ, вы сражаетесь не для царя и не для отечества, не для своихъ любимыхъ, а для вашихъ жестокихъ и честолюбивыхъ политиковъ. Не сражайтесь даромъ, спасайтесь сами на шаландахъ въ ближайшіе нейтральные порты, всемогушій, вездесущій Богъ дастъ вамъ благодать и благословитъ вашъ поступокъ. Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.- Неизменный вашъ другъ.

11 іюля командиръ 40-й роты 26 полка капитанъ Романовъ прислалъ ко мне рядового Сергея Саламатова, переведеннаго приговоромъ суда въ разрядъ штрафованныхъ.

Мне необходимо было съ нимъ побеседовать по поводу разразившагося надъ нимъ несчастія.

Въ Артуре разыгралось за время осады много драмъ, но печальная исторія Сергея Саламатова произвела на меня особенно тяжелое впечатленіе.

Кроме того, во всей этой драме рельефно обрисовалась фигура Стесселя съ его нравственнымъ обличіемъ.

Сергей Саламатовъ пришелъ ко мне въ палатку. Его измученное, бледное лицо ясно выражало те душевныя пытки, которыя ему недавно пришлось перенести.

Я въ общихъ чертахъ зналъ всю его исторію, но мне хотелось выслушать его лично.

Еще въ мае объ этой пытке, устроенной ему Стесселемъ, разсказывалъ мне священникъ церкви при сводномъ госпитале отецъ ?едоръ Скальскій.

Саламатовъ, видимо, недоумевалъ, зачемъ его позвали, нервничалъ и волновался.

Успокоивъ его, я попросилъ разсказать мне все, что пришлось ему пережить съ того момента, какъ его арестовали.

Поверивъ мне, что я не следователь, а только участливо относящійся къ его несчастью человекъ, Саламатовъ началъ очень подробно разсказывать все.

Дело было въ следующемъ.

Задолго еще до объявленія войны, онъ, состоя нарядчикомъ у военнаго инженера, подполковника Крестинскаго, сошелся съ японкой, но жилъ съ ней, не вступая въ бракъ.

Когда неожиданно разразилась гроза, его жена Хару Каваниси, по просьбе Саламатова, не уехала въ Японію, а решила остаться съ мужемъ.

Она была, кажется, единственной японкой въ Артуре.

Въ виду того, что они не были въ законномъ браке, ей необходимо было скрываться отъ всехъ. О ея существованіи въ Артуре зналъ только преданный имъ китаецъ "boi" и десятникъ Лентовскій.

Вначале все шло хорошо. Лентовскій получалъ мзду и опасность ниоткуда не грозила. На боя же тоже можно было положиться вполне.

Лентовскій, зная, что Саламатовъ зарабатываетъ, въ качестве нарядчика, хорошія деньги, время отъ времени увеличивалъ взимаемую мзду. Постепенно аппетитъ разыгрывался, жизнь день ото дня становилась дороже. Въ конце концовъ требованія его стали чрезмерно высокими – Саламатовъ началъ протестовать.

Лентовскій грозилъ раскрытіемъ тайны. Требованія его удовлетворялись, но съ трудомъ.

Наконецъ 19 мая Лентовскій сообщилъ обо всемъ подполковнику Крестинскому, который, призвавъкъ себе Саламатова, сказалъ:

– Я вамъ советую сообщить полиціи.

Саламатовъ, надеясь устроить дело съ последней, ответилъ:

– Я беру на себя все.

– Ужъ очень мне не хотелось разставаться съ ней – пояснилъ мне начавшій опять волноваться Саламатовъ.

– Прихожу домой, жена плачетъ. Говоритъ, что видела во сне, что ее арестовали. Убивается. Успокоивалъ ее, а самъ тому не верю. 21-го ее арестовали. Бой просилъ обождать меня, но околоточный ответилъ, что нужно только японку.

Вернулся 21-го домой, отъ жены записка. Мой бой Тый-Тхенъ плачетъ. Прихожу въ полицейское управленіе, она тамъ. Лица на ней нетъ.