История семилетней войны - Johann Archenholz

Судьба эта оказалась не так страшна, как полагали. Город немедленно капитулировал и сдался Тотлебену, который нашел тут много старых друзей, вспомнил веселые дни, проведенные им некогда в их обществе, и потому поведение его в столице ознаменовано было умеренностью. Но такому снисхождению с его стороны больше всего способствовал один берлинский купец, по имени Гоцковский, один из тех редких людей, которые, будучи одарены добродетелями, способностями и энергией, рождаются иногда для блага целых государств и случайно приобретают возможность обнаружить свои блестящие качества. Достойный патриот этот, которого фортуна одарила богатством, употребляемым им для самых благородных целей, был в этом случае ангелом-хранителем Берлина: он в эти критические мгновенья спас не только столицу, но его советы, поступки и пожертвования оказали, кроме того, громадное влияние на всю войну. Он надоумил городской магистрат сдаться русским, которые ведь были только вспомогательными войсками, а не австрийцам, от которых, как от главных врагов, нельзя было бы ожидать пощады. Великодушие, с которым Гоцковский поддерживал пленных русских офицеров после Цорндорфской битвы, стало известным в русских армиях; вследствие этого новые владетели Берлина стали питать к нему большое уважение, и он даже приобрел дружбу главного полководца их Тотлебена, чем усердно пользовался для доставления выгод столице. Ежечасно являлся он к этому генералу с просьбами, касающимися как общественного блага, так и частных лиц. Все, знакомые и незнакомые, просили его заступничества, даже искали вместе со своими пожитками убежища в его доме, как единственном безопасном месте. Чтобы придать просьбам этим больше веса, он сопровождал их драгоценными подарками, золотом или дорогими камнями, которых никогда не ставил в счет городу.

Тотлебен потребовал 4 000 000 рейхсталеров контрибуции и вначале не хотел ничего уступить, ссылаясь на положительный приказ генерала Фермора вытребовать или награбить эту сумму, притом не плохой ходячей монетой того времени, а старым золотом. Все берлинцы пришли в отчаяние. Наконец купцу-патриоту, пожертвовавшему огромную сумму из собственного состояния, удалось выпросить уменьшение требуемой контрибуции до 1 500 000 рейхсталеров; а 200 000 рейхсталеров поступило в подарок армиям, причем принята была и ходячая тогда, плохой стоимости монета вместо требуемого старого золота. С этим известием Гоцковский помчался в ратушу, где собравшиеся члены городского правления приветствовали его как ангела. Гостинец был тотчас же выдан армиям и уплачены 500 000 рейхсталеров контрибуции; на оставшийся миллион купечество выдало вексель.

Русские не хотели ни с кем иметь дела, кроме Гоцковского, который день и ночь проводил на улицах, уведомлял вождей о всех бесчинствах, предупреждал несчастия и утешал страждущих. Фермор получил приказ разграбить и уничтожить все королевские фабрики, причем были обозначены между прочими так называемая кладовая, доставлявшая прусским войскам сукно, и золотая и серебряная мануфактуры. 10 октября было предназначено для этого разрушения. Гоцковский, узнав об этом ночью, тотчас же поспешил к Тотлебену и заявил, что эти якобы королевские фабрики вовсе не принадлежат королю, что доход их не поступает ни в одну из его касс и всецело идет на содержание большого Потсдамского сиротского приюта. Гоцковский должен был письменно и под клятвой подтвердить это заявление – и фабрики были спасены.

Таким образом, в руках Тотлебена заключались все средства, которыми можно было бесконечно вредить королю. Берлин, эта новая Пальмира, где среди песчаного моря возникли неисчислимые и великолепные произведения строительного искусства, наполняющие бесконечные улицы, был величайшим мануфактурным городом Германии, средоточием всех военных принадлежностей, центральным пунктом, снабжавшим одеждой все прусские войска. Здесь находился громадный запас багажа, форменного платья, оружия и всевозможных военных принадлежностей, многие тысячи людей беспрестанно работали в мастерских, чтобы увеличить находившиеся там запасы и заменить вышедшие из употребления. Никогда еще торговля не процветала так в Берлине. Там жили купцы, не уступавшие самым известным торговым домам нашей части света по богатству, обширному кредиту и предприятиям. Купец Оэмиге уплатил по контракту в течение года 400 000 марок своим серебром в монетный двор. Вышеупомянутый купец Гоцковский совершил со своим королем контракт на доставку провианта, стоящего 7 500 000 рейхсталеров, и сейчас же вслед за тем выдал 800 000 рейхсталеров городу Лейпцигу в счет уплаты контрибуции. Шплитгерберский торговый дом, имевший монополию сахара во всей монархии и дававший заработок нескольким тысячам людей, владевший, кроме того, наряду с другими торговыми отраслями также оружейными фабриками, получил однажды в этой войне 4 000 000 рейхсталеров из королевской сокровищницы за изготовленное оружие и боевые принадлежности. Ни одно частное лицо в Германии не владело столь обширной и цветущей мануфактурой, как живший в то время негоциант Вегели. Купцы евреи Эфраим и Итциг приобрели монетную монополию в государстве и так умели пользоваться этим важным экономическим рычагом, что вексельный курс обширнейших торговых пунктов вполне зависел от них, и они считались самыми богатыми евреями во всей Европе.

В таком цветущем состоянии находился Берлин, когда Тотлебен овладел им. Он уже принял начальствование над городом, когда Ласси явился на шестой день после взятия его и с неудовольствием узнал о снисходительном поведении русских. Этот императорский полководец силой прогнал русский караул от Галльских ворот и занял их своими войсками, причем потребовал для себя своей части во всем, грозя в противном случае объявить торжественный протест против капитуляции. Чернышев уладил этот спор и велел отвести австрийцам трое ворот и выдать 50 000 рейхсталеров из сумм, предназначенных для гостинца солдатам.

Тотлебен был вынужден принимать на себя всевозможные роли: публично он произносил величайшие угрозы и проклятия, а частным образом обнаруживал добрые намерения, подтверждаемые делом[230]. Большая часть жестоких приказов, полученных Фермором, была отменена, но и этого было мало. Требования других врагов Фридриха, продолжавших строить свои разорительные планы в его столице, были еще более жестоки. Между прочим, хотели взорвать арсенал, образцовое произведение новейшего строительного искусства, одно из роскошнейших зданий в Европе. Последствия этого варварского разрушения были бы ужасны, так как тут было нагромождено множество каменных плит и здание находилось среди самых многолюдных улиц, великолепнейших дворцов Германии и близ королевского замка. Тотлебен должен был уступить, и команда русских солдат из 50 человек была отряжена для доставления необходимого для этого пороха из пороховой мельницы недалеко от Берлина. Русские, не знакомые с данным поручением, слишком близко подошли к пороховому магазину, который вместе с ними взлетел на воздух. Этот случай спас арсенал, так как ощущался уже недостаток пороха. Неприятели ограничились лишь грабежом арсенала; то, что нельзя было унести, было разбито, сожжено или сброшено в реку. При этом оказались разрушены королевский литейный завод, монетный двор, пороховые мельницы и все королевские фабрики; королевские кассы, содержавшие более 100 000 рейхсталеров, были опорожнены точно так же, как и все магазины[231].

Берлинские газеты давали далеко не снисходительные отзывы о совершенных русскими ужасах. Фермор в наказание за это велел прогнать сквозь строй их редакторов. День и час экзекуции был уже назначен; несчастные находились уже на гауптвахте и ждали своей жестокой участи. Тотлебен, которому тоже досталось в газетах и который считал необходимым для своей же безопасности отомстить за оскорбленную честь русских, остался на этот раз непреклонен; но Гоцковский, принявший живейшее участие в этом совершенно постороннем для него деле, до тех пор просил, пока не простили редакторов; их только подвели к строю и сделали тут выговор.

Всему городу было объявлено, под угрозой суровой кары, что все жители должны снести свое огнестрельное оружие на большую дворцовую площадь. Приказание это вызвало новое недоразумение, так как все сочли, что неприятели надеялись этим облегчить себе грабеж и убийство безоружных. Гоцковскому едва удалось добиться отмены этого приказания; но для виду несколько сотен штук старого, непригодного оружия было снесено на площадь, где казаки его разбили и бросили в воду, вместе с несколькими сотнями пластов соли. Другой приказ Фермора касался сверхкомплектной контрибуции, которую должны были внести евреи, причем известные своим богатством. Предполагалось взять в качестве заложников {банкиров} Итцига и Эфраима. И это требование не было приведено в исполнение благодаря заступничеству Гоцковского, который в том же году в одном общественном деле был награжден названными евреями самой поразительной неблагодарностью.