Черное знамя - Dmitrii Kazakov

- Вот и она, э… - сказал Энвер, вооружаясь ложкой. – Э, друг, ты уедешь от нас толстый! Вернешься домой, и никто тебя не узнает. Соседи спросят, родственники спросят – где был? Отвечай правду только!

Олег рассмеялся:

- Отвечу правду, не сомневайся.

Они прикончили закуски-мезе и принялись за суп, когда дверь ресторанчика открылась и внутрь шагнул русский офицер в мундире пехотинца.

- Статский советник Одинцов? – поинтересовался он, подойдя к их столику.

Олег удивленно поднял глаза:

- Да?

Корнет, молодой, с тоненькими усиками и очень черными глазами на скуластом лице… что ему нужно?

- Извольте представиться, корнет Джигалдиев, отдел связи стамбульской комендатуры. Вам телефонограмма из Закаспийской губернии.

Весточка от сына?

Но как Кирилл, простой подпоручик, сумел передать ее?

- Хм… - спасибо, - Олег взял бланк, украшенный шапкой военного министерства, пробежал глазами.

Сначала он вроде бы уловил о чем речь, потом решил, что это какая-то ошибка, а когда захотел в этом удостовериться, то буквы перестали складываться в слова, а те прекратили составляться в предложения.

- Э, друг, что с тобой? – озабоченный голос Энвера прозвучал так тихо, словно тот не сидел рядом, а находился за дверью ресторана.

Нет, надо собраться… он должен убедиться.

Так, еще раз, сжав зубы…

«С горечью сообщаем, что подпоручик Одинцов погиб вечером двадцать шестого мая. Произошел несчастный случай на артиллерийском складе. Тело самолетом отправлено в Казань. Приносим наши искренние соболезнования, он был храбрым, многообещающим офицером и хорошим товарищем.

Дано: Мешхед, 27.05.1938, заместитель начальника штаба Несвижского четвертого генерал-фельдмаршала князя Барклая де-Толли гренадерского полка, подполковник Сречка.

Принял: командир отдела связи стамбульской комендатуры штабс-ротмистр Брегис».

Олег сжал руку, не обращая внимания, что сминает телефонограмму в кулаке, попытался что-то сказать, но остановился, открыв рот – что можно вообще произнести в такой момент, какой звук издать, как выразить то, что сердце твое остановилось, что его пробил ледяной шип горя?

Корнет смотрел сочувствующе, переводчик недоуменно, и от этих взглядов становилось только хуже.

Ох, как бы он хотел сейчас остаться один!

Кирилл погиб… его сын мертв… красивый, сильный парень, которому еще жить и жить… Почему?.. Как такое могло произойти?.. Что это еще за дурацкий «несчастный случай», о котором упомянул замначальника штаба Несвижского полка?

Накатило желание что есть силы ударить по столешнице, чтобы эти проклятые тарелки разлетелись в стороны, чтобы порезаться, ободрать кулаки, чтобы стало больно разбитым рукам… может быть, тогда ослабеет душевная боль?

Но Олег сдержался – невероятным, выворачивающим нутро усилием.

- Да, - наконец смог произнести он, с трудом ворочая тяжелой, будто свинцовой челюстью. – Спасибо, корнет… Вы могли бы… я хотел бы попросить вас об услуге?

- Конечно, ваше высокородие, - Джигалдиев подобрался.

- Не могли бы вы передать это же в Казань, номер… - и он продиктовал телефон квартиры Лисицына, там должна быть Анна, ей необходимо знать, чтобы встретить тело и организовать похороны.

Сам он, как бы ни хотел, не успеет добраться в столицу империи вовремя.

Гражданского авиасообщения из Стамбула сейчас нет, можно попытаться найти место в одном из военных самолетов, долететь до Одессы или Симферополя, но никто не гарантирует, что оказия представится сегодня или завтра.

- Хорошо, мы постараемся, - пообещал корнет. – Может быть, вам врача вызвать?

- Нет, - Олег покачал головой. – Я справлюсь… Да, к кому у вас можно обратиться…

Выслушав просьбу, Джигалдиев обещал узнать насчет транспорта в Россию и вечером заехать в гостиницу.

- Так что все же случилось, друг? Эээ? – спросил Энвер, когда корнет вышел из ресторана. – Можно спрашивать?

- Мой сын мертв, - произнести это оказалось куда легче, чем думал Олег.

Лицо переводчика сморщилось, он покачал головой:

- Э, пусть Аллах или ваш Бог примет его с честью там, на небесах. Это очень больно. Никому, даже злейшему врагу не пожелаю потерять свою кровь.

- Наверное, да… - Олег попытался улыбнуться, но губы его не послушались, словно он внезапно забыл, как улыбаться. – Но он погиб как офицер… за свою страну, за нашу родину… Каждый из нас должен быть готов пожертвовать всем… собой, даже сыном…

Фразы выходили короткие, бессвязные, и он понимал, что убеждает в первую очередь себя, что пытается найти в смерти Кирилла какой-то смысл, какое-то оправдание, а не только горе и боль…

Как будто может быть смысл в такой ситуации.

- Ты плачь, не стесняйся, друг, - Энвер ободряюще похлопал Олега по плечу, и рявкнул что-то по-турецки.

Рядом тут же материализовался Абдуллах-эфенди с встревоженным выражением на лице. Всплеснул руками, исчез, как джинн из восточной сказки, а вернулся уже с графинчиком «львиного молока».

Плакать Олег не хотел, он вообще ничего не хотел, ни есть, ни пить.

Когда Энвер практически всунул в руку стакан ракы, пришлось отхлебнуть, но вкуса не почувствовал.

- Нет, спасибо, не надо… - он отставил посудину, и увидел на лице переводчика настоящую тревогу.

- Все отменяем сегодня? Второй части лекции не будет? – спросил Энвер.

- Почему? Нет… - Олег сосредоточился: что бы ни происходило, у него и в самом деле есть долг перед министерством, страной и народом. – Я могу улететь уже ночью, но пока я тут… Нужно научить их как можно большему, а потом Штилер пришлет замену… кто-то другой… Сейчас я хочу пройтись…

Что ему и в самом деле нужно – это свежего воздуха, лишенного чесночной и уксусной вони, густого запаха жареного мяса и пряностей.

- Э, конечно, конечно, - переводчик замахал руками, подзывая хозяина.

На улице стоял жаркий, солнечный день, но Олегу показалось, что проспект Диван Йолу погружен в сумрак. Ноги сами понесли его в сторону Айя-Софии, мимо кофеен и магазинчиков, ресторанчиков и наргиле.

Энвер топал сзади, но под руку не совался, с утешениями не лез.

Куда он идет, Олег сам не знал – сначала свернул в сторону мечети Султанахмед, чья серая туша тянулась к небу многочисленными лапами минаретов, потом она вроде исчезла из виду. Внутри царила мертвая ледяная темнота, и в ней зарницами вспыхивали отдельные мысли… почему, отчего так случилось, разве не мог сын выбрать другую карьеру, не такую опасную?

Ох, как бы дорого он заплатил за то, чтобы самому умереть, а Кирилл остался жив!..

Кому только можно отдать за это деньги, есть ли вообще сила, стоящая над людскими судьбами?..

И где она находится, как до нее достучаться?..

В этот самый момент Олег споткнулся, и обнаружил перед собой один из мощных контрфорсов, что поддерживают стены Айя-Софии, а дальше – неказистое на первый взгляд, обшарпанное строение из красного кирпича, с крестом на куполе.

Святая Ирина, церковь, стоявшая тут еще до того, как император Юстиниан начал строить величайшее святилище мира. И вот ее-то у турок реквизировали, превратили в действующую церковь, даже вроде бы собрали древние православные иконы из разных мест, из России что-то привезли, с греческого Афона…

Олег, естественно был крещен, как и положено, и нательный крест носил… но это все.

Желания молиться он не ощущал очень много лет, а последний раз заходил в храм, когда они жили еще в Москве, и Анна решила посетить всенощную на Рождество… это было в тридцать первом году, и он тогда чувствовал себя дурак дураком, стоя между истово крестившихся старушек в платках и глядя, как разряженный батюшка бормочет что-то невнятное.

Но сейчас его отчего-то потянуло к распахнутым дверям Святой Ирины.

Может быть, там удастся найти облегчение, сбросить груз, что тяжелым могильным камнем лег на душу? Или хотя бы понять, получить ответ, почему все так глупо случилось, отчего Кирилл погиб, и не героем, в бою, жертвуя собой ради товарищей, народа и родины, а при несчастном случае… не успев даже встретиться с врагом, показать себя, не успев жениться, не успев вообще ничего!

Ему же было всего двадцать два!

Внутри оказалось пусто и сумрачно, теплились зажженные непонятно кем свечки, сладкий запах ладана щекотал ноздри, и зверски хотелось чихать. Святые с прячущихся в сумраке икон взирали сурово и строго, лики их были мрачны, а вот сам Иисус, распятый на кресте, смотрел в сторону, будто не замечая Олега.

Накатил страх, смешанный с тревогой, и он оглянулся.

Энвер остался на улице, правоверному нечего делать здесь, древний храм пуст, как скорлупа от съеденного яйца, и столь же бесполезен… что он ожидал здесь найти, на что надеялся, на то, что бесплотный голос зашепчет ему в уши, или что голубь Святого Духа закружит на головой, распространяя сияние благодати?