Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Находящийся по соседству красивый особняк, резиденцию консула, занял командир гарнизона.

- В зависимости от формы подачи текста листовки бывают следующих видов: листовка – обращение командования, листовка–приказ, листовка–памфлет, сентиментальная листовка, листовка от военнопленных, листовка-диалог, листовка-стихотворение, листовка-воззвание, листовка-пропуск… - рассказывал Олег, и стоявший рядом с ним переводчик, усатый, носатый, смуглый, отзывавшийся на имя Энвер, переводил слова русского на турецкий язык.

Слушателями, а точнее студентами были работники управления пропаганды местной евразийской партии – созданная еще пять лет назад, она долгое время влачила жалкое существование, и вот теперь, с приходом дружественных войск, очутилась в одном шаге от того, чтобы добраться до власти.

И неплохо будет удержать эту власть в нужных руках не с помощью штыков русских солдат, а силами аборигенов, проникшихся светом евразийской идеи, готовых сражаться за нее. Чтобы такие аборигены появились, и в достаточном количестве, нужна информационная атака, интенсивная и продуманная – статьи в газетах, и сами газеты соответствующей направленности, плакаты и выступления разъездных агитаторов, трансляции по радио.

Первый шаг в пропагандистской войне был сделан в тот же день пятнадцатого апреля, когда началась операция «Врата».

Вместе с парашютистами на Стамбул посыпались тысячи листовок на турецком языке – они призывали местное население цветами, улыбками и криками восторга встретить освободителей из… английской армии.

Жители бывшей столицы Османской империи оказались сбиты с толку этим трюком, и не только они. Ведомство же Штилера завопило на весь мир, что коварный Альбион собирался занять проливы и задушить тем самым всю черноморскую торговлю России, и что доблестная армия опередила врага на какие-то часы!

Правительство Великобритании настолько ошеломил этот наглый вымысел, что опровержение последовало лишь через два дня, ну а кроме того, оно оказалось не таким громогласным, как обвинение.

Сработал эффект «большой лжи», так что многие турки до сих пор верят, что англичане и вправду зарились на Стамбул.

- По содержанию издаваемые листовки могут быть информационными, аналитическими и документальными, а по жанровым особенностям – публицистическими и художественными, - рассказывал Олег, а слушатели, сплошь мужчины от тридцати до сорока, ни одного слишком молодого, ни одного старого, старательно записывали. – Сейчас же мы рассмотрим каждый из видов, на конкретных примерах я покажу вам, как их составлять, что можно помещать в листовку, а что – нет. Начнем с листовки – обращения командования, вот образец, разработанный нашим ведомством во время прошлой войны…

Его задача, задача коллежского… а нет, вот уже три недели как статского советника министерства мировоззрения – научить этих турок основам технологии, дать в руки инструмент. Содержание же, тот материал, который придется обрабатывать этим инструментом с учетом местного менталитета, должно предоставить ведомство Савицкого, вождя идеологии империи.

Их человек прибывает в Стамбул в первый день июня… уже недолго осталось.

В секторе внешних отношений ПНР накоплен большой опыт общения с братскими партиями и их представителями, Олег же, откровенно говоря, чувствовал себя неловко, выступая перед аудиторией, не владеющей русским языком… Особенно неудобно было поначалу, когда оставались сомнения, как Энвер справится с поставленной перед ним сложной задачей.

Но переводчик оказался на высоте, он много лет прожил в России и ухитрялся как-то передавать на турецком каламбуры, рифмы, игру слов, что часто становятся основой для лозунгов, названий и прочих элементов пропаганды.

- Теперь перейдем к общим требованиям, которым должна соответствовать листовка как максимально эффективное идеологическое оружие, - продолжал Олег, не заглядывая в лежащие перед ним записи – все, что надо он помнит и так, а бумажки нужны исключительно для отчетности. – Во-первых, краткость – чтение текста не должно занимать более тридцати – шестидесяти секунд, во-вторых – концентрация, листовка должна выражать какую-то одну идею, в-третьих – простота и учет особенностей аудитории, необходимо помнить о тех, кто будет ее читать, в-четвертых…

Что больше всего нервировало – неопределенный статус территории вокруг Проливов, занятой войсками империи. Турецкое правительство наотрез отказывалось передать ее в аренду или хотя бы допустить создание русских военных баз на берегах Босфора и Дарданелл, и переговоры понемногу заходили в тупик.

Мутили воду англичане, в тридцать первом году признавшие права России на эти земли в одной из статей секретного «Персидского протокола», пользовались тем, что об этом документе знали только посвященные.

Олег, например, был в курсе.

Простая аннексия выглядела затруднительной – это не южный Иран, захваченный в те же сроки и уже добавленный к Закаспийской губернии, а до этого уже много лет находившийся в полном экономическом подчинении; и не Китай, одно название, а не государство, лишенное твердой центральной власти, раздираемый борьбой между партиями и лидерами.

Турция – вполне независимая страна, а не полуколония, и не доминион.

Стоит объявить о создании Стамбульской губернии, как к Лондону присоединится Париж, и французы не вспомнят, что мы с ними союзники вот уже более пятидесяти лет, свой голос подаст Берлин, не забывший самоубийства кайзера Вильгельма, выйдет из летаргии изоляционизма Вашингтон… Вой поднимется до небес и, глядишь, к Антиевразийскому пакту, созданному летом тридцать седьмого, присоединится кто-то еще.

Не то, чтобы такая перспектива кого-то могла испугать, но зачем лезть на рожон, если есть более надежные способы?

- Хм… на этом мы, пожалуй, прервемся, - сказал Олег, глянув на наручные часы. – Обед! Спасибо, Энвер.

- Э, не за что, - физиономия переводчика расплылась в широкой ухмылке. – Работаем!

Слушатели поднимались, один за другим выходили из импровизированной аудитории, Одинцов отвечал на их кивки – ничего, он сделает из этих парней настоящих пропагандистов, и потомки янычар будут сражаться за евразийскую идею не из-под палки, а потому что уверуют в нее всем сердцем.

В конце концов, разве они не такие же жертвы европеизации, агрессии романо-германцев, как и русские?

- Прошу простить, - неожиданно обратился к Олегу по-русски один из слушателей, а потом затараторил уже на своем, обращаясь к Энверу.

Тот кивнул и перевел:

- У Хасана есть два вопроса. Первый насчет листовок-приказов…

Ответить на этот оказалось легко, Олег еще раз продемонстрировал образец, пояснил кое-что, и турок вроде бы понял. Но вот когда озвучили второй, он смог лишь хмыкнуть и недоуменно почесать в затылке – что можно сказать человеку, который интересуется будущим родного города?

Понятно, для этого Хасана статский советник министерства мировоззрения – высокое начальство, причастное к большой политике и, вполне возможно, способное как-то повлиять на решение первых лиц империи.

Даже не просто начальства, а символ государства, его воплощение в одном лице.

«В какой-то степени каждый человек есть отражение своей страны, крохотное зеркало, вмещающее часть исполинского целого, - думал Олег, глядя в настороженное лицо Хасана, в полные тревоги черные глаза и подбирая слова для ответа. – Все вместе мы его и составляем. Миллионы хаотически движущихся кусочков, и вроде бы упорядоченное единство - парадокс».

- Не знаю, и не могу знать, - произнес он, наконец. – Все решится в ближайшие дни. Переговоры в Анкаре идут, отказаться от присутствия в окрестностях Стамбула мы не можем по военно-политическим соображениям, но посягать на вашу свободу и независимость никто не собирается.

Энвер заговорил, куда более эмоционально, чем Олег.

Хасан кивнул и, поклонившись, зашагал к выходу.

- Поехали, - сказал переводчик. – А то у Абдуллаха-эфенди все ишкембе-чорбасы съедят…

- Это было бы катастрофой, - признал Олег.

Все дни, проведенные в Стамбуле, он обедал и ужинал в одном и том же ресторане, расположенном в округе Эминеню, на другой стороне Золотого Рога, неподалеку от Большого Базара… перепробовал массу блюд, а к острому супу из рубленых потрохов успел даже пристраститься.

У выхода из здания их ждал извозчик, седобородый и важный, как мулла.

Он тряхнул поводьями, воскликнул что-то вроде «аш-шайтан!», и подковы зацокали по брусчатке проспекта Истикляль, если переводить на русский, то Независимости. Проплыла мимо англиканская церковь, потянулись узкие, спускающиеся вниз улочки Галаты, древнего генуэзского квартала, где во времена владычества османов разрешалось селиться европейцам.