Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт

его обещаниями, слезами и заверениями; а назавтра возросшее отчаяние вновь погружало его в алкогольный туман. Падение ускорялось. Ни его готовность, ни моя поддержка, ни его любовь к сыну, ни привязанность Маэля не могли удержать его от падения. Я наивно думал, что его уничтожает Бавель; но, когда Саул продолжил напиваться в Кише, я понял, что он везде считал себя обреченным. Изгнание убивало его. Сколько еще людей живет так же, ощущая себя связанными по рукам и ногам, даже, возможно, закабаленными.

Есть два типа людей: деревья и камни. Деревья существуют за счет своих корней, камни катятся сами по себе. Дерево растет в лесу, окруженное другими, и чахнет, едва оторвавшись от земли. Камень перемещается по дорогам по воле собственной динамики; если на его пути встает препятствие, он продолжает движение и останавливается только в самом низу. Я принадлежал к породе камней. Саул же был деревом. Я странствовал, он терял. Я искал, он горевал. Желание будущего побуждало меня идти вперед, ностальгия по прошлому превращала его шаги в мучительное топтание на месте. Чтобы Саул смог вновь укорениться, я предложил ему найти в Бавеле работу. Мой план вдохновил его. Он быстро разыскал столяра, который желал нанять ученика. Как-то раз я неожиданно заглянул в мастерскую, и меня сильно позабавило их сотрудничество: тщедушный коротышка – хозяин и высоченный крепкий подмастерье; былинка наняла ствол.

Маэль же демонстрировал достоинства, противоположные отцовским: его хрупкое тело было вместилищем мощного ума. Жаждущий знаний, страстно влюбленный в письмо, он делал стремительные успехи, и я укорял себя за то, что уделяю ему мало времени.

Однажды вечером я, изнуренный, в сопровождении усталого Роко возвращался в пансион позже обычного. Едва я переступил порог, сонный хозяин сообщил мне, что Саул ушел пьянствовать в город, а меня наверху поджидает какой-то человек. Стараясь, чтобы ступеньки не скрипнули, я поднялся по лестнице и тихо подкрался к двери своей комнаты, чтобы увидеть посетителя.

В золотом свете масляных светильников Волшебник Гавейн созерцал Маэля, который выцарапывал значки на табличке. Глаза наблюдавшего за ребенком Гавейна сияли. Доброжелательность, спокойствие и щедрое внимание, которых прежде я за ним не замечал, упорядочили тонкие черты его лица, добавили к четкости его носа мягкость губ, сгладили напряженность его черепа и висков. Даже борода Волшебника изменила свой характер; теперь она не просто обрамляла лицо, но делала его более приветливым, добродушным и приятным. Маэль, запястье которого порхало с легкостью пташки, был так сосредоточен, что даже не замечал обращенного на него пристального взгляда, хотя не привык к подобному вниманию от нас – его отца, Роко и меня.

– Здравствуй, Гавейн.

Волшебник повернул голову и радостно улыбнулся:

– Приветствую тебя, Нарам-Син.

Маэль вскочил, обнял меня и стал рассказывать, как провел день. Я слушал его, прекрасно понимая, что не заведу беседы с гостем, пока мальчонка не выговорится. Наша болтовня продолжилась в соседней комнате; я уложил Маэля и подоткнул ему одеяло, а затем присоединился к Гавейну.

– Какими глазами ты смотрел на Маэля!

– Мне казалось, я вижу себя в детстве.

– Вот и я так подумал: ты смотрел на него с такой же любовью, с какой относишься к себе!

Гавейн расхохотался, звякнули его украшения. Несмотря на испытываемые мною подозрения, я наслаждался нашей встречей. Его породистое лицо, пестрое одеяние, невероятное изящество, изысканный грим, оживленные движения, его сверкающие ожерелья, браслеты, броши, перстни и серьги, как и исходивший от него свежий цветочный аромат, – все мне нравилось, ибо напоминало о былых радостях нашего путешествия.

Гавейн перестал смеяться. Он казался встревоженным, будто ему теперь недоставало охранительного присутствия ребенка. Невозмутимо, не обращая внимания на его обеспокоенность, я произнес:

– Ты должен кое-что объяснить мне, Гавейн.

– Да что ты? Я думал, ты сначала поблагодаришь меня.

В смущении опустив голову, я путано выразил свою признательность за его спасительное появление в женском флигеле и тут же поведал о нашем бегстве в Киш.

– Там я справлялся о тебе, Гавейн. Расспрашивал людей, царицу – тебя никто не знает.

– Да что ты?

– Странно… Я встречаю тебя в Бавеле, где тебя не должно быть, а не в Кише, где ты якобы проживаешь. Ты должен мне кое-что объяснить, Гавейн.

Он внимательно рассмотрел свои ногти и ответил:

– Как жаль! Я не люблю объяснений. И редко прибегаю к ним.

– Однако придется. Почему ты бродишь по Бавелю?

Он кивнул в мою сторону:

– А ты? Зачем ты переодеваешься?

Мы обменялись недоверчивыми взглядами. Каждый занял оборонительную позицию по отношению к противнику и продумал свою тактику. Мой гость вздохнул:

– Ты переоделся в женское платье, чтобы проникнуть в женский флигель, я понимаю. А вот зачем ты снова заявился в Бавель, вырядившись таким образом, для меня непостижимо. – И с улыбкой добавил: – По правде говоря, мы с тобой по-прежнему остаемся друг для друга загадкой. Что могло бы положить начало большой дружбе, верно?

В его поведении чувствовалось что-то кошачье, между властностью и обольстительностью. Я положил конец этому кривлянию, тяжело усевшись на табурет и ткнув в сторону Волшебника пальцем:

– Ты шпион Нимрода?

– Ты меня разочаровываешь… – хихикнул он. – Что за вопрос! Если это не так, я отвечу: «Нет, я не шпион Нимрода». А если ты прав, отвечу так же: «Нет, я не шпион Нимрода».

– Тебе всего лишь надо признаться: «Да, я шпион Нимрода».

– Что тоже вовсе не будет означать, что это правда.

– Прекрати паясничать, Гавейн! Ты вылитый шпион: что-то записываешь, куда-то далеко отправляешь таблички, тебя сопровождает глухонемой слуга; читая по внутренностям животных, ты успокаиваешь людей, а утверждая, что служишь царице Кубабе, вытягиваешь из них признания и сплетни, а заодно их надежды на заговор против Нимрода.

– Какая проницательность! Откуда такая осведомленность?

– Я размышлял.

– Ты слишком прямолинеен для подобных поворотов. Кто тебя надоумил? Царица Кубаба?

Я покраснел. Он ухмыльнулся:

– Значит, я верно догадался. Тебя же насквозь видно.

– А тебя не видно вовсе.

Наступило молчание. Мы оба желали прервать его, но заговорить первым было рискованно. В конце концов я вознегодовал:

– А тебя не смущает, что царица Кубаба называет тебя шпионом Нимрода?

– Напротив. Так я могу совершенно спокойно служить ей.

Он пристально посмотрел на меня. Неподвижность его лица и глубина взгляда подтверждали, что он не лжет. Он медленно кивнул и вполголоса произнес:

– Я шпион Кубабы.

– Что?

– Шпион Кубабы, который маскируется под шпиона Нимрода. Царица не раскрыла бы тебе этого.

Он встал, достал из своей котомки флягу и протянул мне:

– Бери, я принес пиво. Только смотри, это хорошее, настоящее ячменное пиво, а не то пойло, что