Жизнь и смерть генерала Корнилова - Валерий Поволяев

   — Может быть, ночевать на посту останетесь, Лавр Георгиевич? — Косьменко вытянулся перед полковником в струнку.

   — Останусь. Почему бы не остаться, — ответил полковник.

В зоне отчуждения, в тридцати километрах от четырнадцатого поста, в пади поселились два плечистых работящих русских мужика — Викентий и Виталий Грибановы, два родных брата. Приехали они сюда из Владивостока, где служили приказчиками у богатых купцов, сколотили кое-какой капиталец и переселились на КВЖД, в солнечную, полную ягод, груздей и зверья падь, запланировав разбить там плантацию женьшеня — решили попытать счастья на этом поприще.

Женьшень растёт медленно, прежде чем вызреет корешок величиной в полмизинца, лет двадцать пройдёт, не меньше.

   — А мы никуда и не торопимся, — говорили всем братья, — если не мы урожай женьшеня снимем, то снимут наши дети... Себе же мы найдём другое занятие.

Занятие это было не менее достойное, чем выращивание живительных корней, — панты дальневосточных оленей-маралов. Панты были также ценны, как и женьшень, и лимонник — кислая местная ягода... Ещё из медвежьего сала братья делали ароматическую мазь, вместе с травами — от отморожения, успешно поставляли её во Владивосток. Из лимонника и лекарство получалось, и водка, и хорошее вино. Зёрна плодов лимонника способны были давать человеку второе дыхание. Бывает, гонит охотник соболя полсуток, сутки, выдохнется совсем — ни руки, ни ноги уже не слушаются, — так несколько сухих зёрен, брошенные на ходу в рот, приводят человека в чувство, он начинает гнать соболя с прежней силой.

В общем, братья Грибановы знали, что хорошо и что плохо и чем надо заниматься... Из Владивостока им привозили деньги. Иногда — немалые суммы.

Янтайский Лао это знал. Он уже несколько раз прикидывал, как совершить налёт на дом братьев, но пока медлил — то ли сведения собирал, то ли просто не был готов — банду здорово щипали посты пограничной стражи, последний раз это произошло в стычке у четырнадцатого поста, — то ли его держало что-то ещё...

Грибановы, понимая, что Янтайский Лао в одну из ночей обязательно заявится к ним, согласились, чтобы в их доме была устроена засада. Произошло это после разговора с полковником Корниловым.

Ночью, тайком, в дом братьев переправилась группа стражников — пятнадцать человек, — с винтовками и патронами, их принесли целых два ящика.

Параллельно на железной дороге был пущен слух, что братья Грибановы получили выгодный заказ на большую партию целебных пантов и им привезли деньги. Большие деньги...

Климат на КВЖД был как в тропиках, всё гнило, особенно в низинных местах, проваливалось, никакие пропитки не помогали, да их особо-то и не было, поэтому только на замене шпал корпела целая дивизия старательных работяг, китайцы, работавшие на отсыпке путей, на замене шпал, на строительстве дополнительных водокачек, новость о деньгах для братьев проглотили, как стая рыб богатую наживку, и через пару часов об этом знал Янтайский Лао.

В том, что Лао будет известно обязательно, Корнилов был уверен. Оставив вместо себя расторопного поручика Красникова — не для командования боевыми действиями, а больше для связи, для координации, полковник отбыл в Пограничную — ожидался проезд по линии КВЖД большого чина из Министерства финансов, надо было сбагрить его на территорию России... Хоть и не любил такие мероприятия Корнилов, а делать было нечего.

Что же касается схватки с Янтайским Лао, то с этим разбойником и Косьменко наверняка справится. «Боевой мужик, надо подумать о представлении его к очередному чину», — рассуждал полковник, сидя в пустом купе вагона первого класса. Он пил вкусный чай по-китайски, заправленный душистыми местными цветками, и мрачно поглядывал в окно.

Мимо проползали невысокие кудрявые сопки, пятнистые от теней, отбрасываемых на землю круглыми тугими взболтками облаков, пади были сизыми от созревающей голубики и комарья; из малинника, подступившего к самой дороге — плети растения едва не улеглись на рельсы, — неожиданно высунулась круглоухая медвежья морда, зверь повёл длинным хрюком вдоль поезда, встретился взглядом с человеком и, ушибленно икнув, поспешил вновь нырнуть в малинник — против человека он не тянул.

Речки, серыми струями втягивающиеся под мосты, охраняемые специальными стрелками, спешенными казаками, были рябыми от несмети рыбы, в здешней воде нерестился лосось. Из зарослей лимонника на полотно выбегали бесстрашные фазаны, машинист новенького «микста», тянувшего состав, давал частые гудки, отпугивая глупых птиц... Богатая земля. Хозяина бы ей хорошего, да вот беда, что в Китае, что в России хорошие хозяева словно перевелись. Но такого же не может быть! Не может быть, чтобы в огромной стране — что в одной, что в другой, — не нашлось толковых людей.

Полковник поморщился, запустил руку под борт кителя, помял пальцами грудь — слева, где сердце. Ему показалось, что сердце утишило свой бег, исчезло — такие ощущения даже у бывалых людей вызывают страх, — он помял, пощипал кожу и снова стал смотреть в окно вагона. Картина проплывающих мимо пейзажей никогда не утомляет взгляд.

Несколько дней назад он получил письмо от Таисии Владимировны, в котором та сообщала, что папеньке стало лучше, скоро она соберёт ребятишек и отправится в дальнюю дорогу к мужу.

На лице Корнилова возникла тёплая, по-детски раскованная улыбка, продержалась недолго, через несколько секунд исчезла, и лицо полковника вновь приняло озабоченное выражение.

Падь, в которой братья Грибановы срубили себе из вековых деревьев дом, была широкой, круглой, её надвое рассекала светлая, чистая протока с холодной водой, в которой водилась не только нерка-красница с ленком, но и форель — рыба в здешних краях редкая; густая, сочная трава подступала к самому дому, её не успевали выедать коровы, за дровами тоже не надо было далеко ходить...

Впрочем, хозяйственный Викентий не ленился, он уже дважды ездил на станцию за углём и привозил оттуда хороший, лаково поблескивающий антрацит, горел этот уголь жарко — никакое дерево не могло с ним сравниться.

Братья были похожи друг на друга как две капли воды: оба высокие — почти под два метра, плечистые, ясноглазые, с коротко остриженными русыми бородками, с волосами, подвязанными, как у старых мастеровых людей, цветной верёвочкой, на редкость добродушные — братья Грибановы даже не умели ругаться матом. При случае лишь могли выругаться «чернаком» — к чёрту послать, — но Викентий боролся и с этим, произносил укоризненно, мягко: «Виталий!» — и брат его мигом умолкал, виновато прижимал ко рту пальцы.

Стражников они встретили как родных — всем приготовили топчаны в пристройке и велели ложиться отдыхать.

   — Этой ночью никаких нападений не будет, — объяснил гостям Викентий, — я точно знаю. А утром во всём разберёмся. Утро вечера мудренее. Ложитесь спать.

   — Вы уверены, что нападения не будет? — строгим тоном спросил прапорщик Косьменко.

   — Уверен.

Утро над падью занялось розовое, ласковое, с фазаньим клёкотом, раздающимся в густой траве, призывным рёвом грибановских бурёнок и криком двух петухов, соперничавших друг с другом — один петух никак не мог уступить другому куриный гарем, оба одинаково хорошо дрались, ходили потрёпанные, гологрудые, с ощипанными хвостами, но, несмотря на помятый вид, продолжали исправно обслуживать хохлаток. В розовом воздухе, в кустах сладкоголосо пели птицы.

Младший урядник Созинов вгляделся в небольшое оконце, врезанное в стену, зевнул завистливо:

   — Райское место! — похлопал ладонью по рту и добавил: — Не в пример посту номер четырнадцать.

За занавеску, в закуток, где ночевали стражники, просунулась голова Викентия:

   — Как насчёт свежего молока, господа мужики?

Созинов взбодрился:

   — Очень даже! — и поспешно спрыгнул с топчана на пол: — Спасибо, отец!

Викентий иронично посмотрел на него с высоты своего роста и хмыкнул:

   — Пожалуйста, сынок!

Был Викентий Грибанов не намного старше Созинова, года на четыре всего, а если судить по внешнему виду, то и того меньше.

   — Я тоже не откажусь от кружки парного, — на пол спрыгнул Подголов, гулко хлобыстнулся о доски голыми крепкими пятками.

   — Только чур, господа урядники, на улицу носа не казать, — предупредил Викентий, — иначе китайцы засекут.

Днём у Грибановых появился ещё один гость — китаец. Невысокий, ладно сложенный, хорошо говорящий по-русски. На плече он на манер стрелка петровского времени держал винтовку.

   — Лю Вэй! — обрадовались ему братья.

Китаец обнялся вначале с Викентием, потом с Виталием. Поставил винтовку в угол.

   — Однако я пригожусь вам сегодня, — тихо и спокойно, добродушным голосом проговорил Лю Вэй.