Плод воображения - Андрей Дашков

Но почему безвозвратно? Разве она способна довести начатое дело до конца? Разве она могла самостоятельно выжить, не говоря уже о том, чтобы прожить более или менее продолжительное время без заботы и опеки? Нет, она нуждалась в непрерывной защите от грубого мира, не знающего пощады к тепличным растениям. Казимир не понимал, как она вообще решилась покинуть свое обставленное антикварной мебелью гнездышко, где всё было к ее услугам. Он даже не верил в ее побег, пока его аналитик не принес ему скачанное с «трубы» видео. Могилевич заподозрил наличие любовника. Или любовницы — чем черт не шутит. Иногда ему казалось, что в этом и заключается разгадка всех проблем: малютка Лиза была создана для другой, несравненно более тонкой, чем двуполая, сапфической любви. Впрочем, никаких подтверждений или доказательств у него не было… и, скорее всего, быть не могло. Зато у него была интуиция и огромное желание вернуть потерянную красоту.

Потерянная красота в «Потерянном городе»… Черт возьми, слишком много совпадений. Разве мог он подумать пять лет назад, когда, посмотрев фильм Энди Гарсия, решил назвать так свою лучшую и приносившую наибольшую прибыль галерею, что пройдет время, и его жена, его спрятанное ото всех маленькое, но бесценное сокровище, сбежит от него в настоящий потерянный город, да еще добровольно сделается при этом пешкой в чьей-то сомнительной игре! Впрочем, насколько добровольно, надо было еще проверить.

Естественно, Могилевич проверил это и многое другое. Информация стекалась к нему из нескольких источников и подвергалась тщательной проверке. Его аналитики прочесали Интернет, некоторые локальные и (не совсем законно) корпоративные сети, а менее технологичные ребята добывали сведения более грубым путем. Ясное дело, грубый путь оказался эффективнее.

Через пару дней он знал об участниках проекта и даже о сопляке, снявшем видео, едва ли не больше, чем они сами знали о себе. А вот что касается проекта… Тут люди Могилевича столкнулись с серьезным противодействием. Кое-кто даже пострадал физически, а кое-кого пришлось отправить из страны «на отдых». Попытки действовать обычными методами ничего не дали. Высокопоставленные чиновники, не раз пополнявшие при посредничестве Казимира личные коллекции уникальными экземплярами, только руками разводили. В конце концов от одного генерала ФСБ Казимир услышал то, после чего решил заканчивать со сбором информации, пока не стало хуже. Ему пришлось довольствоваться невнятным намеком на то, что под видом проекта в покинутом городе проводится какой-то эксперимент, который «крышуют» федералы, — и вполне внятным советом: не будить спящую собаку.

Могилевич и сам придерживался такого же мнения, тем паче что излишнее «любопытство» дороговато ему обходилось и косвенно наносило урон его деловым интересам (а галереи служили респектабельным прикрытием для куда более серьезных вещей), — но он не собирался отказываться от своей Лизы. Впрочем, подставляться тоже не собирался. Он был слишком заметной, хотя и не публичной, фигурой и слишком много знал, чтобы рассчитывать на успех в случае личного вмешательства в события. У него было достаточно денег, чтобы нанять профессионала… однако не всё и не всех можно купить — в этом он убеждался тем сильнее, чем больше покупал. Наемники хороши, пока речь не идет о жизни любимого существа. Само собой, действовать придется малыми силами, скрытно, быстро, без огласки, без постоянной связи и без права на ошибку. Если короче, нужен был тот, кто сделает грязную работу с чистыми помыслами.

И Могилевич знал подходящего человека.

86. Нестор: «Не вздумай звонить, пока я здесь»

Зависимость от девочки была по меньшей мере неприятной. Он чувствовал себя инвалидом, который нуждается в малолетнем поводыре. И это при том, что один поводырь у него уже был — нечеловеческие глаза и уши для иного мира, которые какой-то шутник из «Аненербе» окрестил «Ариадной», не понимая, пожалуй, с чем имеет дело. Но по сравнению с девочкой Ариадна казалась не проводником, а протезом.

Он не мог осознать, где находится. Перед глазами было темно; во рту остался привкус крови. Ничем не пахло. Он ощущал в одной своей руке чужую маленькую ручку, а в другой — пистолет, который не выстрелил, подтверждая его худшие опасения насчет аборигенов. Нестор испытывал сильное желание попробовать еще раз, чтобы точно знать, можно ли рассчитывать на машинку здесь, но всё-таки благоразумно решил отложить испытание до выяснения обстоятельств.

Странное состояние — под ногами не было твердой поверхности, однако при этом он ни на чем не висел и никуда не падал, а будто парил в невесомости, в неподвижном воздухе, нагретом до температуры тела. Идеальные условия, чтобы вообразить себя бесплотным… если бы не кровоточащая десна и дыра на месте двух зубов, в которую норовил провалиться язык.

И снова занавес в его мозгу опускался и поднимался каждые тринадцать секунд. Это создавало у Нестора тревожащее впечатление, что в темных промежутках, пока он отсутствует, что-то происходит без него… и, возможно, с ним. Не исключено, что злокозненная девочка-вундеркинд экспериментировала со своей новой живой игрушкой. Но, скорее всего, они куда-то двигались, не перемещаясь. Он не понимал, как это может быть, однако что-то рудиментарное внутри него понимало. Нестор был почти уверен, что только благодаря этой малодоступной части сознания, не выродившейся и не исчезнувшей окончательно, он сумел установить одностороннюю связь с Ариадной. Правда, сейчас от нее было мало толку (и дело не в трех отвалившихся от его черепа электродах — оставшиеся семь обеспечивали сносное восприятие). Если он правильно переводил ее сигналы на язык своих ощущений, они пребывали в нигде, в месте с нулевой вероятностью существования.

Поскольку он не знал, что здесь делать и как отсюда выбраться, то вцепился в чужую руку так, словно хрупкая конечность была единственным, что удерживало его от падения в пропасть. Собственно, разница заключалась лишь в способе умереть и продолжительности агонии.

— Эй, не так сильно, — произнес голос Леры-Никиты. — Ты мне кости раздробишь.

Он ослабил хватку, но не настолько, чтобы девочка могла вырвать руку. Его ладонь сделалась влажной. Он сам себе был противен и молился, чтобы это поскорее закончилось.

Бог услышал его молитву (а может, девочка — бог сейчас явно находился гораздо дальше). Во всяком случае, Нестор вдруг ощутил всем телом тесноту, словно был портретом, который вставили в слишком маленькую рамку. Кто-то (он надеялся, что девочка) прижался к его бедру, а сам он оказался припертым спиной к твердой стенке с горизонтальными выступами. Снизу тоже появилась твердь.

Забрезжил какой-то свет — поначалу это были тускло-багровые отблески на металле. Фоном служила мгла, сочившаяся сквозь грязные стекла. Спустя несколько секунд Нестор определил, что находится в старой телефонной будке, подобные которой еще помнил по своему детству — те давно и начисто исчезли с улиц. Внутри будки имелся телефонный аппарат в металлическом корпусе, с прорезью для монет, диском для набора номера и трубкой из черной пластмассы. Эта раритетная штуковина висела как раз на уровне его лица, на расстоянии каких-нибудь двадцати сантиметров, и он поневоле разглядел цифры в отверстиях диска. Это были шестерки — во всех десяти отверстиях без исключения.

— Что за хрень? — прошептал Нестор, холодея от необъяснимого предчувствия беды.

— Не обращай внимания, — произнес голос девочки. — Это у него такой юмор.

Он посмотрел вниз. Лера-Никита стояла рядом, запрокинув голову и облучая его своими фарами, теперь тоже отливавшими краснотой. На сей раз она была одета в какое-то рубище, препоясанное веревкой. Нестор углядел в этом тонкую пародию на свое прошлое, а может, просто сделался чересчур мнительным. М-да, так что там насчет юмора?

— У кого? — спросил он.

— У Числа Зверя.

Он кивнул. Ну конечно, у кого же еще. Глупый вопрос.

— Не вздумай звонить, — предупредила девочка, — пока я здесь.

Он уже неоднократно давал себе слово ни о чем не спрашивать, однако само собой вырвалось:

— Где — здесь?

— Нижний Город, — сказала Лера-Никита так, словно объявила станцию метро. По всей видимости, конечную.

Снаружи, за стеклами, действительно проступало что-то похожее на город. Очень старый. Очень мрачный. Не населенный никем, кто нуждался бы если не в электрическом свете, то хотя бы в пламени костра. Нестору казалось, что даже его собственный голос стал звучать глухо, словно доносился из-под земли. Ариадна выдавала что-то невнятное, будто перешла на язык глухонемых. Здешний воздух был почти ледяным, но назвать его свежим не повернулся бы язык — ощущался недостаток кислорода.